Столичный доктор. Том II

* * *

Вечером принесли телеграмму от Склифосовского: «Прошу помощи в консультации. Телеграфируйте сможете ли». Странное дело. Николай Васильевич и сам диагност великолепный, и хирург из тех, у кого учиться надо, пока видишь. Поехать недолго, курьерский поезд не то за двенадцать часов, не то чуть дольше до Питера едет. Сутки на дорогу, день-два на месте. Заодно встречусь с Романовским, он уже спирохету изучил вдоль и поперек, пора переходить к следующему шагу. Схожу на всякий случай к Боброву, он ведь буквально за углом живет, в Борисоглебском переулке. Вдруг он просветит, что там его бывший начальник может хотеть.

— Скорее всего, задача из нерешаемых, — предположил Александр Алексеевич. — Из-за ерунды беспокоить не стал бы. Да не думайте даже, проветритесь хоть. А то со своей скорой уже на привидение стали похожи.

И я телеграфировал согласие. Собрался быстро, у меня два дармоеда по квартире шастают. За билетами послал Кузьму. Удобно. В итоге я ехал первым классом за пятнадцать рублей, а Кузьма — третьим, за шесть. А я ведь поначалу и не планировал брать слугу с собой, но сразу же получил ликбез:

— А кто вещи за вами носить будет? Одежду и обувку в порядке содержать? Эти бездельники из нумеров, или где вы останавливаться собрались? Обворуют, сожгут, да еще и еду подсунут дрянную. Вы, барин, людей лечите, а я своим делом заниматься должон.

В поезде мне понравилось. Красота! Комфорт! Вот как передвигаться надо! Вагон чистый до скрипа, внутри дорожки ковровые, в купе диванчик мягкий, бархатом обитый, умывальник и сортир индивидуальные. И никаких попутчиков со мной не ехало. Никто не разворачивал жареную курочку с вареными яечками, не предлагал дернуть по соточке, или перекинуться в картишки.

И я отдохнул, как говорится, душой и телом. Шестнадцать с половиной часов от одного Николаевского вокзала до другого — и ни капли усталости. Вот что синий цвет вагона с человеком делает!

Склифосовский встречал меня сам. Стоял у края перрона, и мимо него я бы ни прошел никак. Поприветствовал тепло, Кузьму отправил на извозчике с вещами к себе домой, а мы поехали на личном экипаже директора Императорского клинического института. Ехать от Николаевского вокзала до хирургической клиники на Кирочной — даже пешком не очень дальнее расстояние. Но за это короткое время Склифосовский обрисовал картину. Член Госсовета и бывший министр юстиции Манассеин тяжело болеет. Рак кишечника. Просит провести операцию.

А я ведь в столице империи не был никогда в этой реальности. Да и в своей в Питере был… давно. Николаевский вокзал, потом ставший Московским, вроде такой же. Как называется площадь перед ним, на пересечении Лиговки и Невского, не спросил. Хотя нет, гостиницу на Лиговке еще не построили, там сейчас что-то несуразное. А остальное, кажется, не изменилось. Памятника на площади, естественно, тоже нет. Ну и конные экипажи вместо машин. А на Невском только вывески магазинов не такие, да. И конка в сторону Дворцовой площади ходит.

Зато погода без изменений — прохладно, ветер и сыро. Сразу захотелось достать носовой платок и держать его поближе. Чувствую, скоро пригодится.

Действительность сильно отличалась от ожиданий. С диагнозом рака толстого кишечника я согласился. Трудно сказать что-то против, течение заболевания типичное — быстрое истощение, потеря аппетита, тошнота, боли в животе. Ну и проблемы со стулом как вишенка на торте. То запоры, то поносы. До непроходимости дело не дошло еще, но она уже не на горизонте, гораздо ближе. И свежая кровь со слизью в стуле. Часто. Даже анализы делать не надо, и так понятно. На пару со Склифосовским мы больного осматривали долго. Он сейчас худой как щепка, весь толстый кишечник как на ладони. И лимфоузлы прощупываются. Если делать операцию, пациент может не выдержать. А без антибиотиков — это опять чистой воды авантюра. Но больной целиком на стороне врачей. И жить хочет, причем трудности его не пугают. Железобетонный дядька. Видать, получил крепкую закалку в битвах на почве юриспруденции.

— И каков вердикт? — спросил меня Николай Авксентьевич после того, как я его общупал, обстукал, и заставил рассказать во всех подробностях о своей болезни.

— Надо подумать, — честно ответил я. — Таких операций никто не делал. Если решимся — вы будете первым. Со всеми очевидными рисками первопроходца.

— Я согласен, — торопливо, будто боялся, что я сейчас передумаю, сказал Манассеин.

— Ну тогда мы пойдем думать.

— Говорите, не томите, — нетерпеливо сказал Склифосовский, едва за нами закрылась дверь.

— Авантюра, — повторил я. — Давайте я расскажу, как я вижу эту операцию, а вы потом скажете, готовы ли.

— И?

— Двухэтапная гемиколэктомия, — ответил я. — Одноэтапную больной не выдержит, ослаблен. Удалим пораженный участок толстого кишечника, плюс лимфоузлы. На первом этапе непрерывность кишечника восстанавливать не будем. Выведем толстую кишку на переднюю брюшную стенку, побудет с калоприемником пару месяцев. Ну и только потом, когда состояние будет приемлемым, второй этап — формирование анастомоза. Будет жить как раньше. Почти.

— Гммм… Смело… — чуть подумав, сказал Николай Васильевич. — И где об этом можно почитать? Кто предложил?

— Предлагаю я. Никто эту операцию не делал еще, я же и Николаю Авксентьевичу это сказал.

Склифосовский подошел к окну, посмотрел на улицу. Тихо пробормотал как бы сам себе:

— Это прямо удивительно, даже гениально. Бобров был прав насчет него…

Повернулся ко мне:

— Расскажите подробнее, поэтапно…