Бояръ-Аниме. Романов. Том 14

Глава 17

Красноярск, резиденция княжеской семьи. Князь Романов Дмитрий Алексеевич.

Я вышел на крыльцо и посмотрел в сторону забора, у которого собралась толпа журналистов. Охрана не предпринимала никаких действий в отношении работников микрофона и камеры, но все могло и измениться, стоит нам открыть ворота.

Несколько секунд потребовалось, чтобы кто-то в этой толпе меня заметил. И тут же журналисты буквально взорвались криками и просьбами ответить на пару вопросов. Что интересно, среди эмблем я заметил несколько иностранных каналов. Не ожидал я, что новости так быстро разлетятся, что царская канцелярия успеет получить заявки на аккредитацию, да еще и обработать их вовремя.

Да уж, Игорь Михайлович не затягивает с решениями. Правильное освещение состоявшейся операции — это огромный рывок для Русского царства на международной арене. Кто еще на Земле может похвастаться, что способен на такие пересадки? На создание универсальных органов?

— Прикажете разогнать их, Дмитрий Алексеевич? — спросил стоящий рядом со мной охранник.

При этом он перевесил винтовку со спины на грудь и демонстративно громко лязгнул затвором. Вот что значит профессионал своего дела — у меня бы никогда так не получилось. Мне проще дать прикладом кому-то в морду, чем пугать металлическим грохотом оружия.

— Не нужно, Петр, — приподняв ладонь, я опустил ее на ствол винтовки. — Я к ним выйду.

И я сошел по крыльцу — как положено благородному человеку, без спешки и торопливости. Это не я мчусь сообщить всему свету, какую операцию провел Булат Дамирович, это князь Романов снисходит к страждущим ответить на их вопросы.

Охрана у ворот подобралась, стоило мне приблизиться. Я остановился перед створками, глядя поверх голов стоящих за ними журналистов. Те, поняв, что кричать мне в лицо совсем уж неприлично, молча ожидали, что я стану делать.

Камеры-то писали с момента, когда меня заметили на крыльце.

— Господа, — заговорил я. — Прошу не нарушать общественный порядок в моем городе и отступить с проезжей части — вы блокируете движение. Это во-первых. А во-вторых, я жду вас сегодня в девятнадцать часов в ратуше Красноярска, в главном зале которой дам большую пресс-конференцию для тех, кто захочет задать вопросы. А сейчас — до свидания.

Спешить мне было некуда. Явятся в назначенное время, как миленькие. Им нужна сенсация. Им — не мне.

Булат Дамирович уже сидит над записью операции и составляет статью в медицинский журнал. Хирург пока еще не определился, куда именно отправит свою работу, однако в том, что его описание процесса произведет настоящий фурор, мы оба не сомневаемся.

Принять же журналистов, которые явились без моего одобрения? Я князь, простолюдины не могут требовать от меня ничего, что не касается моих прямых обязанностей. А раздача интервью в них не входит.

Вернувшись в дом, я еще несколько минут видел через линзы, что народ не спешит расходиться. Впрочем, стоило мне приказать готовить машину, как охрана отогнала от территории особняка посторонних. Без насилия и угроз, конечно же.

Повторно выходить на улицу я не стал, воспользовался подземным гаражом.

— В ратушу, Виталя, — распорядился я, заняв место на заднем сидении.

— Как прикажете, князь, — отозвался Слуга.

«Монстр» зарычал двигателем, звук отразился от стен гаража, и внедорожник тронулся с места.

До семи вечера еще было порядочно времени, а у меня назначены встречи с боярами и руководителями предприятий Красноярского княжества. Так что до пресс-конференции будет чем заняться.

Пока ехали, телефон в кармане завибрировал. Достав аппарат, я принял вызов.

— Князь Романов слушает, Игорь Михайлович, — сказал я в трубку.

Цесаревич не стал тратить время на вступление. И сразу же перешел к делу.

— Дмитрий Алексеевич, примите мои соболезнования, — произнес он. — Сегодня пришли результаты анализа ДНК погибших при взрыве бытового газа в столице. К сожалению, итог однозначен: одна из жертв Юлия Александровна Романова.

Я несколько секунд молчал, и цесаревич понял эту паузу по-своему.

— Полагаю, проститься вы не захотите. Да и официально она погибла намного раньше. Ваш отец может забрать ее прах, если пожелает.

— Да, Игорь Михайлович, я передам отцу, — ответил я. — И спасибо за важные новости.

— Не за что, Дмитрий Алексеевич.

И он положил трубку. А я опустил руку с телефоном на колено и перевел взгляд на окно автомобиля.

Снаружи проносились городские улицы. Мелькали люди, машины, украшенные рекламными вывесками дома. Пару раз взгляд зацепился за наклеенные на автобусных остановках таблицы фонда «Сибирское здоровье» с номерами телефонов, по которым можно туда обратиться.

Кем мне была Юлия Александровна Романова? У нас не сложилось хороших отношений. Я давал ей шанс, неоднократно. И каждый раз она меня подводила, делая неверный, с моей точки зрения, выбор.

Алексей Александрович — другое дело. Отец искренне считал, что на путь властолюбия ее толкнули Милославские. Ему будет действительно больно узнать, что сестра, так часто избегавшая смерти, в этот раз попалась.

Цесаревич правильно сделал, что сообщил мне, а не князю Казанскому. Глава рода, несмотря ни на что, мог воспринять новость слишком близко к сердцу.

Да, царицу нельзя было назвать хорошим человеком. Но она все же была Романовой. Пусть сама и отказалась от нас, однако для отца это будет не так важно. Она была его родным человеком.

— Виталя, останови машину, — негромко произнес я.

— Слушаюсь, князь.

Команда прошла по цепочке, и через минуту наше сопровождение припарковалось у въезда на территорию торгового центра. Охрана тут же окружила «Монстра», готовясь отражать любые угрозы.

— Выйди, Виталя, — велел я.

Слуга подчинился беспрекословно. Он прекрасно понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее. И уточнять, что именно, не стал. Не так уж часто я выгоняю его из машины.

Подняв трубку к уху, я слушал гудки всего пару секунд. Алексей Александрович ответил быстро — в последнее время мы общались напрямую, без участия секретаря.

— Слушаю, Дмитрий, — произнес князь Казанский.

— Юлия Александровна мертва, — сказал я. — Цесаревич только что подтвердил.

На том конце провода я расслышал шорох картона пачки сигарет, затем громкий щелчок зажигалки.

— Как? — спросил отец чуть дрогнувшим голосом.

— Взрыв бытового газа. В Москве, несколько дней назад. Похоже, она укрывалась на тайной квартире.

Алексей Александрович помолчал еще немного. Я слышал, как он затягивается и шумно выдыхает дым.

— Ее прах можно забрать у цесаревича, — добавил я, когда молчание затянулось. — Так что мы можем похоронить ее останки в фамильном склепе. Без пышных проводов.

— Хорошо, — произнес отец. — И спасибо, что сообщил, Дима. Понимаю, для вас она почти чужой человек. Но для меня…

Он сглотнул, прервав речь.

— Я знаю, отец, — сказал я негромко. — Если хочешь, я могу прилететь в столицу и организовать доставку праха…

— Нет, Дима, я сам все сделаю, — ответил Алексей Александрович. — Но спасибо за заботу. Ты сам как?

— Ты правильно заметил, для меня она была чужим человеком. И своей так и не стала, несмотря на все мои попытки наладить контакт, — произнес я максимально нейтральным тоном. — Так что я больше переживаю за тебя.

В трубке прошипел потушенный об пепельницу окурок. Вопреки моим ожиданиям, отец не стал брать новую сигарету. Значит, держал себя в руках.

— Я передам дела Сергею и полечу в Казань, — заговорил он. — Официально мы Юлию, конечно, не похороним. Но я и сам справлюсь, окажу ей последние почести.

— Может быть, все же стоит приехать? — предложил я. — Поддержим тебя хотя бы. Не стоит оставаться одному с таким грузом. Мы же семья.

— Нет, Дима, это дело я закончу сам.

И князь Казанский положил трубку.

Я убрал телефон в карман и еще несколько минут просидел в одиночестве и тишине.

Мои технологии могут многое. Еще на большее способны технологии сингуляров. Но есть то, чего ни первые, ни вторые исправить не в силах.

Человеческая природа.

Юлия Александровна с подросткового возраста оказалась во враждебной обстановке Кремля. Милославские вырастили в девушке свою копию — алчущую власти государыню, для которой иные ценности перестали существовать.

А Михаил II отнял последний шанс Юлии Александровны разорвать этот круг. И фактически отобрал детей, раздав их по верным престолу семьям. В таких обстоятельствах совершенно не удивляет, что царица легко пошла на контакт с ключниками. Супруг ее практически предал, как женщину, а большинство членов высшего общества ненавидело.

Могло ли все сложиться иначе, могла быть у моей биологической матери другая судьба?

Достаточно взглянуть на меня, чтобы понять — да, могла. Но единственное, что теперь остается — сделать выводы из этой истории и не повторять судьбу своих биологических родителей.

— Виталя, едем дальше, — воспользовавшись «Оракулом», отдал приказ я.

Когда Слуга занял место водителя, и «Монстр» покинул временно оккупированную нами парковку, я подумал еще об одной вещи.

Хорошо, что Юлия Александровна умерла не от нашей руки. Отец бы не смог с этим жить. Да и я вряд ли бы так уж равнодушно прошел через такой опыт.

Не говоря уже о том, какой получился бы рычаг давления на наш род у государя, если бы мне пришлось казнить собственную мать.

Асфальт бросался под колеса, машина шла плавно — за дорожным полотном на моей земле следили.

А сам Михаил II? Он ведь так и не смог избавиться от супруги, с которой прожил десятки лет бок о бок. Несмотря на все, что Юлия Александровна совершила, царь не нашел в себе сил расправиться с ней.

И, честно говоря, если бы он продолжил тянуть с решением, вероятнее всего, простил бы. Он же предоставил ей царские условия в казематах. Ни в чем Юлия Александровна не знала отказа, пока находилась взаперти под Кремлем.

— Все в порядке, Дмитрий Алексеевич? — спросил Виталя, бросив на меня крайне обеспокоенный взгляд через зеркало заднего вида.

— Да, — кивнул я.

И мы, наконец, приехали.

Сотрудник ратуши открыл мне дверь машины, и вылезая наружу, я еще раз проанализировал свое состояние. Что ни говори, а я чувствую себя подавленным.

А ведь вскоре и мой биологический отец будет официально признан мертвым. Его мозг фактически девственно чист. Как личность Михаил II больше не существует. Что я почувствую, когда и его история закончится?

Судя по тому, что в груди поселился неприятный комок, ничего хорошего.