Вот пуля пролетела

Да и ладно.

Представление без скандала — как мужицкая свадьба без мордобоя. Не обязательное, но желательное условие. Скандалы чаще камерные. Кто-то занял чужое кресло, кто-то кому-то наступил на ногу, или болтал безумолчно во время оперы, или пролил шампанское на не ту голову.

Но не в присутствии императорской семьи. Если представление посещает Государь с семейством, вести себя нужно благопристойно. Самые развязные шалопаи становятся своей тенью: тише воды, ниже травы. Иначе не помогут ни чин, ни звание, ни родственные связи. Хотят упорные слухи, что причиной самоубийства князя К. были не карточные долги, а то, что его за непотребство, учиненное в присутствии Александры Федоровны (в пьяном виде кричал во время представления «Все актрисы — бл_ди!») высекли. Вот так взяли — и высекли. Розгами. На съезжей. Слух этот подтверждения не находил, но и опровержения тоже не находил. Да никто и не искал подтверждений и опровержений. Просто — приняли к сведению, и стали вести себя подобающе.

Но не сегодня.

Я видел на лице Государя отвращение. Государыня же изволила посмотреть на меня с надеждой, как смотрит терпящий кораблекрушение на парус в океане.

Ну да, парус. Труба парохода!

Пора доставать «кольт»? Это вряд ли.

Шум утих. Скандал подавили. Кто, как? Есть специально на то приставленные люди: в дни, когда на представлении присутствует императорская фамилия, штат служащих прибавляется дюжиной капельдинеров в штатском — не так уж и беспечен наш Государь. Они и выводят всяких подозрительных вон из зала. Скандалистов, нарушающих порядок, тоже.

Начался второй акт.

А не уйти ли мне домой? Никто не обязывает высиживать представление до конца, это и утомительно, и зачастую скучно: ведь одну и ту же постановку за сезон показывают дюжину раз. Пришёл, показался, посмотрел, поговорил — и домой. Хороший тон. Многие приходят ко второму акту, к третьему. Или уходят после второго или третьего акта. За исключением премьер, разумеется. Но сегодня ни разу не премьера.

Чем еще хороши ложи? Тем, что можно уйти, никого не потревожив. В отличие от партера. Там уход и зрителям мешает, и артистам. Порой — демонстрация неуважения. Ну, или съели что-то не то. Всякое бывает.

Но я-то в ложе.

Нет, потерплю.

Граф Толстой отсутствовал, и потому сидели мы тихо, я даже стал проникаться искусством балета. Телешёва хороша — ах, какие антраша! Вариант — телеса.

Во втором антракте вернулся граф Толстой.

— Это Пушкин с д’Антесом ссорились, — сообщил он. Новость распирала его. Понятно, он был в центре управления государством, и знал то, о чём остальным оставалось гадать.

— Поссорились? — подал реплику дядя.

— Именно. Барон Геккерен-старший получил на этот вечер ложу через дипломатическое представительство. И отдал ее молодоженам, д’Антесу и Екатерине Гончаровой, то есть теперь баронессе д’Антес де Геккерен. Она, Екатерина, пригласила в ложу сестру Наталью с мужем, и сестру Александру. Самое обыкновенное дело, не так ли?

— Обыкновенное, — подтвердили мы.

— Сестры прибыли к началу балета, Александр Сергеевич же задержался, сославшись на дела, и подоспел только к концу первого акта.

Между сестрами произошла какая-то ссора, уж и не важно, по какой причине. Барон д’Антес попытался её потушить, приведя латинское изречение «Gens una sumus», то есть «Мы — одна семья», — блеснул эрудицией племянник совсем по-детски. — Это взбесило Пушкина, он наговорил дерзостей и самому барону д’Антесу, и свояченицам, баронессе д’Антес де Геккерен и Александре Гончаровой. Мол, мы ни разу не семья, Пушкины отдельно, Геккерены отдельно. Те в долгу не остались, поднялся шум, пришли капельдинеры и попросили немедленно прекратить свару. Пушкин схватил жену под руку и ушёл, напоследок пригрозив отомстить, да так, что свету мало не покажется. Он положительно был взбешен, еще бы — его назвали мерином!

— Кто назвал? — спросил я.

— Голоса сестер похожи, и князь Юсупов, находившийся в соседней ложе, ручаться за точность не может. То ли Александра, то ли Екатерина. А может, и сама Наталья Николаевна, хотя последнее и кажется невероятным. Государь очень недоволен.

— Чем недоволен?

— Не знаю. Недоволен, и всё.

И мы стали смотреть третий акт.