Тень врага

— Разрыв в баллах всё равно большой. Девяносто пять вам никак не отыграть! Даже если ты, Барятинский, снова опередишь в учёбе Алмазову.

— Ничего, — успокоил я. — Это ненадолго. В следующем году белых магов в академии станет больше, уж об этом можешь не беспокоиться. У тебя есть целое лето на то, чтобы научиться проигрывать.

Жорж едва не задымился от злости.

— Ну, и последняя категория — о которой в этот раз, надеюсь, никто не забыл, — улыбнулся Калиновский. — Лучшие курсанты! Думаю, никого не удивлю сообщением о том, что и в этом семестре в битве за гранит науки сошлись первокурсники: госпожа Алмазова и господин Барятинский! Результат госпожи Алмазовой — триста двадцать шесть баллов! Результат господина Барятинского — четыреста двадцать баллов! Поздравляем господина Барятинского с убедительной победой! Пятьдесят дополнительных баллов уходит белым магам!

Таблица мигнула.

Бѣлые маги — 2343 балла

Чёрные маги — 2388 баллов

Чёрные маги победно взревели. Разочарованных вздохов белых за этими воплями слышно не было. Хотя я видел, что многие расстроены — несмотря ни на что, надеялись на чудо.

— Ну всё, расходимся, — усмехнулся Жорж. — Поздравляю с грандиозным провалом, Барятинский!

— Всего-то сорок пять баллов, — фыркнул Анатоль. — В моём понимании грандиозные провалы выглядят иначе.

— Победитель может быть только один, господин Долинский, — назидательно сказал Жорж. — А поражение — это поражение, независимо от величины разрыва с тем, кто пришёл вторым, — и он демонстративно развернулся, чтобы идти к выходу.

— Я не закончил, господа, — веско сказал Калиновский.

Жорж застыл на месте.

В зале наступила тишина — такая, что стало слышно, как под потолком едва различимо звякают хрустальные подвески люстры.

— Как уже сказал в самом начале, мы, преподаватели академии, не могли не учесть того рвения, с которым взялись за учёбу некоторые курсанты. И снова нас порадовали первокурсники! До таких успехов, как у господина Барятинского, или госпожи Алмазовой, им пока, конечно, далеко. Однако: господин Долинский, чьей итоговый балл по результатам первого семестра составлял всего шестьдесят восемь, во втором семестре увеличил свой результат более, чем вдвое! Сто сорок один балл, господа!

Белые маги разразились аплодисментами. Пунцовый Анатоль, похоже, готов был провалиться сквозь землю.

— Мне помогали Андрей и Мишель, — твёрдо сказал он. — Это — не только моя заслуга!

Но Калиновский, в шуме оваций, вряд ли его услышал.

— А также, — продолжил он, — хотелось бы отметить успехи господина Пущина. Первый семестр — сто четыре балла. Второй семестр — двести шесть баллов, господа!

Овации. Восторженные, и — ожидающие.

— С нашей стороны было бы преступлением не поощрить подобное рвение, — закончил Калиновский. — Господин Долинский и господин Пущин приносят белым магам по двадцать пять призовых баллов!

Таблица мигнула.

Бѣлые маги — 2393 балла

Чёрные маги — 2388 баллов

— А вот теперь — подведение итогов окончено, — улыбнулся Калиновский. Цифры в таблице засветились ярче и начали переливаться всеми цветами радуги. — От лица преподавательского состава, позвольте поздравить…

Но дальше его никто не услышал. Зал взревел.

Анатоля и Мишеля бросились качать, я лишь чудом избежал этой участи.

— Пять баллов! — визжал Жорж. — Всего пять баллов! Это… Это вообще не считается!!!

— Поражение, господин Юсупов — есть поражение, — усмехнулся Андрей, — независимо от величины разрыва с тем, кто пришёл вторым. Не напомните, чьи это слова?

Жорж выглядел так, будто вот-вот лопнет от ярости.

А я смотрел на Калиновского — и понимал, что и это пока не всё. Обычно, когда общее собрание заканчивалось, двери зала сами собой распахивались настежь, приглашая курсантов к выходу. Разумно — учитывая буйство восторгов и негодования, исходящее от нескольких сотен молодых, сильных, магически одаренных людей.

Яркие эмоции лучше выплескивать там, где выплеску не мешает такая ерунда, как потолок и стены — и Калиновский знает об этом лучше, чем кто бы то ни было, он руководит академией без малого тридцать лет.

Но двери оставались закрытыми. А значит, мероприятие не окончено…

В груди у меня отчего-то шевельнулось нехорошее предчувствие.

Я обвёл взглядом беснующийся зал, выхватывая из толпы всех своих: Кристину, Мишеля, Анатоля, Андрея, Полли. Взглянул на возвышение, где за спиной Калиновского выстроились преподаватели академии, нашёл глазами Платона. Он, почувствовав мой взгляд, отвернулся от Штейна, с которым что-то обсуждал, посмотрел на меня и тепло улыбнулся.

«Всё в порядке, ваше сиятельство, — расшифровал эту улыбку я. — Не извольте беспокоиться».

И всё, вроде бы, действительно было в порядке. Счастливые лица моих друзей, восторженные выкрики, физиономия Юсупова — побагровевшая от ярости так, что любо-дорого смотреть, — сверкающая победными цифрами таблица.

Всё хорошо. Всё — просто чудесно. Но…

Я заметил движение среди преподавателей. И увидел, что на возвышение, где они стояли, взбежал худой невзрачный дядька в коричневом сюртуке и нарукавниках. Мало кто из курсантов мог похвастаться тем, что знает этого человека в лицо. Я — знал. Секретарь Калиновского. Который, судя по удивленному лицу Василия Фёдоровича, не должен был здесь находиться.

Калиновский вопросительно повернулся к секретарю. Тот склонился к самому уху ректора и что-то зашептал. Калиновский, слушающий секретаря поначалу с недоумением, расплылся в улыбке. Кивнул — явно давая разрешение на что-то.

Секретарь почтительно поклонился, сбежал с возвышения и устремился к дверям.

— Господа, — раздался, перекрикивая шум, усиленный магией голос Калиновского. — Попрошу ещё минуточку внимания!