GEDENKBUCH: Книга памяти немцев-трудармейцев

Мазунья

Летом 1944 г. некоторым лесозаготовительным бригадам пришлось перебраться из Ильинки в лагерь Мазунья. Здесь мы жили в бараках на высоком берегу Камы и работали на участке мастера Давида Дотца. Начальник лагеря Заякин, бывший заключенный, заботился о лучшем питании. Он хотел видеть рабочих, а не дистрофиков, которых называли доходягами. Заякин, простой человек, не демонстрировал своей власти над нами; это был первый начальник, вызывавший расположение.

Теперь ликвидировали военные названия подразделений, отменили охрану и ввели самоохрану. Мы свободно проходили через ворота, никто не дезертировал, работа пошла в гору. Лесозаготовительные бригады и дорожные строители мастера Дотца переселились в новые бараки, расположенные ближе к рабочему месту. В этом лагере-спутнике, который находился в 8 километрах от головного, было только два барака, столовая и баня. Начальником здесь был немец - Метцлер. Банщик жил до войны в католическом селе на Волге и играл в духовом оркестре. Об этом он рассказывал нам с увлечением.

Вокруг была болотистая местность, на работу мы ходили по двое друг за другом. От голода теперь больше никто не умирал, мы жили надеждой наесться досыта. Мы могли выполнять нормы, что гарантировало нам 800 г хлеба, некоторые даже добивались премблюда.

Лесозаготовительные бригады Франка и Брюггемана жили в одном бараке и соревновались друг с другом. Несколько подробнее об обоих бригадирах. Франка рабочие обеих бригад любили не только за его доброту: он умел обходиться с людьми. Он знал много немецких народных песен и был их запевалой. Вечерами любители пения собирались у Франка и затягивали одну песню за другой. Большинство армейцев слушали, сидя или лежа на своих койках после тяжелого рабочего дня. До этого пение находилось в полном забытьи, для него не было ни сил, ни желания. Но вскоре Франк покинул нас - как оказалось, навсегда. Он умер по пути в головной лагерь Мазунья при сильных болях в животе. Песня опять заглохла, но ненадолго. Один из певцов однажды вечером обратился ко всем присутствующим со словами: «Друзья, продолжим петь и назовем все песни одним словом - песни Франка». Пение началось вновь.

Я работая в бригаде Артура Брюггемана. Этот парень закончил перед войной 10 классов и жил со своими родителями на Северном Кавказе. Сталин сослал и этих немцев в Казахстан, откуда Артура мобилизовали. Наш бригадир, скромный и культурный человек, говорил с нами только по-русски, но мы отвечали ему по-немецки и хорошо понимали друг друга.

Иногда я встречал своего бывшего преподавателя по Марксштадт-скому педучилищу Александра Глёкнера. При каждой встрече он задавал мне вопросы по физике.

В нашей бригаде работал тихий парень-меннонит по фамилии Ре-гир. Он был выходцем из Украины. Однажды его в руку укусила змея. Врач ампутировал большой палец, и вскоре Регир опять трудился с нами, хотя его рука была еще перевязана.

Как-то я задался вопросом: сколько лет здешнему лесу? Ответ дал широкий пень сосны, на котором были хорошо видны 104 годовых кольца.

Наш лесозаготовительный участок мастера Давида Дотца (он был и его начальником) повысил объем продукции. Теперь нам сказали: для восстановления города Сталинграда нужен строевой лес. Мы взялись за дело. Некоторые плоты составлялись здесь, в лагерях Мазунья и Москали, и наши люди сопровождали их по Каме и Волге до Сталинграда.

Недавно госпожа Шрайбер из Ренгсдорфа рассказала мне, что ее муж Юрген Шрайбер, умерший в 1993 г., будучи в русском плену в Сталинграде строительным рабочим, имел дело с лесом из доставленных плотов.

Теперь уже не было речи о невыполнении плана или нормы. Некоторые звенья отваживались устанавливать рекорды. Например, звено Айри-ха в составе двух рабочих повалило и обработало за день 50 фестметров леса. При этом оба работали на 4 часа дольше нас и получили за это двойное питание. Уже на следующий день они опять работали нормально. Но через месяц Айрих отважился перекрыть свой первый рекорд.

Здесь, в спутнике лагеря Мазунья, нас застал День Победы, которого мы ждали с нетерпением. Этот день мне запомнился так. По пути на работу мы услышали крик сзади: «Назад в лагерь, политрук пришел!» Мы развернулись и через полчаса все собрались во дворе. Политрук рассказал о Дне Победы - 9 мая 1945 г. Он подчеркнул при этом, что это не только праздник, но и выходной. Тогда политрука стали качать.

Весь день нас мучил вопрос: когда же нас отпустят к нашим семьям, быть может - скоро?! Тогда это был для нас большой праздник, для него сделали все возможное и мы. Но в лесу прошло еще несколько годовщин этого дня, и их мы ценили уже не так высоко. О восстановлении справедливости и возвращении на нашу родину - на Волгу - мы могли только мечтать.

Мы не падали духом, продолжали работу с энтузиазмом и надеждой. Теперь появились выходные. Потихоньку возвращался юмор. Однажды мы смеялись над армейцами с фамилиями Гросс (Большой) и Клейн (Маленький), которых кто-то попросил встать рядом. Ведь Клейн был в действительности на полметра выше Гросса. Гросс, десятник нашей бригады, был до войны продавцом в сельском магазине и еще сохранил карманные часы из дома.

Прошел первый послевоенный год. Каковы были перспективы? Об этом думал каждый армеец.

Так как начало войны в 1941 г. оборвало мою учебу в Марксштадт-ском педучилище, я в 1946 г. обратился из лагеря Мазунья в Министерство просвещения РСФСР в Москве за разрешением завершить мою педагогическую подготовку в Барнаульском педтехникуме. Для этого министерству было необходимо согласие могущественного ГУЛАГа МВД. Главное управление лагерей промолчало.

Нам однозначно не разрешали учиться. Дискриминация советских немцев продолжалась и стала более зримой. Мы годились только для того, чтобы выполнять тяжелую физическую работу. Это подтвердил официальный документ, подписанный ближайшим сотрудником Сталина В.М. Молотовым. Это постановление правительства можно было видеть несколько лет спустя в нашей комендатуре при шахте № 4/6 в городе Копейске, и оно провисело там на стене до ликвидации спецпоселения в 1956 г.

За мнимое укрывательство «диверсантов и шпионов» (указ от 28 августа 1941 г.) молодые советские немцы много лет после войны не могли служить в армии и учиться в вузах. До 1960 г. немцев не принимали в единственную партию - КПСС. Десятилетиями для них были закрыты многочисленные военные предприятия. Примеров такой дискриминации в СССР из-за немецкого происхождения имеется достаточно.