Военная контрразведка и армия. Записки ветерана органов военной контрразведки

* * *

В многостороннюю чекистскую жизнь Главного управления контрразведки НКО Смерш новобранцы, и я в их числе, входили основательно, заинтересованно. Более опытные коллеги и начальники постоянно оказывали нам всестороннюю помощь, причем без нудной опеки и назойливых поучений.

С первых дней начали приобщаться к тонкостям работы с негласным аппаратом и по делам оперативного учета, попутно изучали ведомственные приказы и инструкции. Нас приучали к тому, что мы должны знать по работе не больше того, чем этого требуют непосредственные обязанности. Со временем конспирация для нас стала привычной.

В результате привлечения к практической оперативно-разыскной работе, анализу и оценке информации, а также разработке чекистских мероприятий круг нашего профессионального обзора постоянно расширялся, возрастала степень самостоятельности и ответственности в решении контрразведывательных задач.

31 августа 1943 года мне присвоили офицерское звание — лейтенант.

В пределах своих служебных обязанностей и я вносил лепту в общее дело победы, участвуя в розыске и обезвреживании агентуры противника, лиц, вынашивающих изменнические и другие враждебные намерения, привлекаясь к реализации иных контрразведывательных мероприятий…

Весной 1944 года мне поручили уточнить обстановку по одному из адресов на Арбате. Судя по характеру вопросов, лицо, интересовавшее контрразведку, подозревалось в подготовке террористического акта. Выполнив задание, я возвратился в отдел, где получил указание немедленно доложить о результатах лично Абакумову.

Для рядовых сотрудников Абакумов казался недосягаемой величиной, строгим и требовательным начальником с огромной властью. «Как он воспримет мой доклад?» — не без волнения спрашивал я себя.

В большом, обшитом деревом кабинете возле письменного стола стоял Абакумов. Запомнились его крепкое телосложение, правильные черты лица, высокий лоб и темные волосы, гладко зачесанные назад. На нем ладно смотрелись серая гимнастерка и синие бриджи с лампасами, заправленные в сапоги. Пальцы обеих рук он держал за широким военным ремнем, по-толстовски. Справа от Абакумова находился полковник с объемистой папкой бумаг в руках. Очевидно, он вел дело, в связи с которым я посетил Арбат, и перед моим приходом закончил доклад.

Когда я представился, Абакумов, оставаясь стоять у стола, спросил;

— Ты ездил на Арбат? Доложи подробно все, что выяснил.

Волнуясь, стараясь ничего не упустить, я рассказал о результатах выполнения задания. Абакумов внимательно, не перебивая, выслушал меня, задал несколько уточняющих вопросов, а затем обратился с упреками к полковнику. Резко, даже грубо отчитал его. Полковник покраснел и, виновато вытянувшись, молчал. Насколько я понял, моя информация разошлась с его докладом.

Во время «проработки» полковника я чувствовал себя скверно, готов был провалиться сквозь землю.

Наконец, дав дополнительные указания, Абакумов разрешил мне уйти…

Уже несколько дней, дело было в июле 1944 года, велось наружное наблюдение за немецким агентом, переброшенным через линию фронта и прибывшим на конспиративную квартиру в Москве, контролируемую военной контрразведкой.

Агент являлся советским военнопленным, завербованным нацистской разведкой и прошедшим специальную подготовку в разведывательной школе. Возраст агента не превышал 30 лет, а экипировка в штатское ничем не выделяла его в массе пешеходов-москвичей. Было известно, что он спортсмен-боксер.

Руководство главка приняло решение о захвате немецкого агента. Рассчитывая на то, что в многолюдной толпе он будет чувствовать себя более безопасно, раскованно, посчитали целесообразным задержание осуществить днем в центре города. После тщательного инструктажа и подготовки операция была проведена опергруппой в Столешниковом переулке.

При выходе из магазина агента в считаные секунды сбили с ног, повалили на землю и, заломив руки за спину, обыскали. Ошеломленный внезапностью нападения, он полностью утратил способность к сопротивлению. Когда пришел в себя, то противодействие было уже бесполезным — он сидел, тесно зажатый офицерами военной контрразведки, в трофейной немецкой автомашине «хорьх».

В сопровождении второй автомашины мы быстро доставили задержанного по Кузнецкому Мосту в дом № 2 по улице Дзержинского…

История свидетельствует, что войны рождают не только героев и отважных людей, но и предателей, дезертиров и мародеров. Так было и в Великую Отечественную.

Вспоминаю одно любопытное дело.

Органы военной контрразведки оперативным путем вышли на жителя Москвы, продававшего за большие деньги фальшивые медицинские документы, освобождавшие призывников от службы в армии.

Разыскные мероприятия (события происходили в конце 1944 года) привели чекистов в Лефортово, где преступник скрывался у подружки. Предварительная негласная проверка подтвердила, что здесь он находится постоянно.

С напарником мы выехали в Лефортово ночью. Представившись военным патрулем, попросили хозяйку открыть дверь. Предъявив ордер на обыск, мы спросили у расстроенной и взволнованной женщины, кто еще проживает вместе с ней. Она ответила, что живет одна.

Начали осмотр квартиры. В небольшой спальне мы нашли спрятавшегося под кроватью мужчину. На наше требование вылезти из-под кровати он не отреагировал. Попытка вытащить его силой тоже оказалось безрезультатной. Пришлось снять матрас и перевернуть кровать вверх ножками. Оказалось, что мужчина просунул пальцы ног и рук в кольца металлической сетки кровати и, пребывая в шоке, буквально прирос к ней, потеряв дар речи. Понадобилось еще некоторое время, чтобы привести его в чувство, высвободить из сетки и возвратить способность отвечать на наши вопросы.

По документам прятавшийся оказался именно тем лицом, которое мы разыскивали. Следователям удивительно повезло. Арестованный имел феноменальную память и назвал всех до единого, более десяти человек, купивших у него поддельные документы для уклонения от службы в армии. При наличии фамилий, адресов проживания и других данных на дезертиров их розыск и арест оставались делом времени…

Практическая агентурно-оперативная работа была главным звеном в обучении молодых чекистов. То, что мы постигали за год войны, требовало десятилетий в мирной обстановке.

Режим труда в Отечественную войну был везде суровым, а в органах госбезопасности особенно. Никто себя не жалел. Все личное отошло в сторону, напряженная работа заполнила жизнь до краев. Выходных и праздников не было, официально рабочий день заканчивался в час ночи. Бели позволяла обстановка, сотрудники бегом преодолевали площадь Дзержинского и пулей влетали в метро, чтобы успеть на последний поезд. Опоздав на городской транспорт, оставались спать в кабинетах или же добирались домой пешком по настороженной и затемненной Москве. А в случае участия в многодневных чекистских операциях мы вообще не появлялись дома.

Переносить постоянные перегрузки, нервное напряжение, недосыпание помогали молодость, солдатская закалка, сама мобилизующая обстановка режима войны.

Иногда приходится слышать рассуждения о том, что сотрудники Смерша находились на особом положении, пользовались значительными льготами. Такие толкования не отвечают действительности. Как и все офицеры армии, сотрудники аппарата Смерша получали продовольственные и промтоварные карточки, которые отоваривали в магазинах на улицах Кузнецкий Мост и Горького. Питались по талонам на Малой Лубянке в столовой, действующей и поныне. Оклады оперсостава нельзя назвать высокими. Помощник оперуполномоченного получал 900 рублей, оперуполномоченный — 1400, а старший оперуполномоченный — 1500 рублей. За звание в то время не платили.

Наверное, те, кто пришел на работу в органы военной контрразведки в период Великой Отечественной войны, представляют третье поколение чекистов. Первое сформировалось еще в послереволюционные годы, а второе — в тяжелые репрессивные 30-е. Встретить среди коллег чекистов первопроходцев мне не довелось, основу коллектива составляли сотрудники, влившиеся в органы безопасности в 1935–1939 годах. Как правило, все они — выходцы из трудовой среды, с немалым жизненным и служебным опытом, но только небольшая их часть имела среднее, а единицы — высшее образование.