Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Здесь нужно учесть, что за месяц до этого концерта Высоцкий пережил в Бухаре клиническую смерть, поэтому слова «Так что я знаю, как там, на том свете» следует воспринимать буквально. Об этом же вспоминал конферансье Николай Тамразов: «.. Володя мне сказал, что побывал на том свете…

— Тамразочка, я там побывал…

— Ну и как там?

— Хреново. Темно»[2604].

Впервые же он пережил клиническую смерть в 1969 году: «После первой клинической смерти я спросила, какие ощущения у него были, когда он возвращался к жизни. “Сначала темнота, потом ощущение коридора, я несусь в этом коридоре, вернее, меня несет к какому-то просвету. Он все ближе, ближе, превращается в светлое пятно; потом — боль во всем теле, я открываю глаза — надо мной склонившееся лицо Марины”»[2605].

Поэтому и лирический герой часто возвращается «с того света»: «Песня Билла Сигера», «Райские яблоки», «Я прожил целый день в миру / Потустороннем…».

А в 1974 году для фильма «Иван да Марья» Высоцкий пишет песню «Солдат и привидение», где также разрабатывается тема двойничества: «Я — привидение, я — призрак, но / Я от сидения давно больно. / Темница тесная, везде сквозит. / Хоть бестелесно я, / А всё ж знобит. <…> Жаль, что вдруг тебя казнят, — ты с душой хорошею. / Можешь запросто, солдат, звать меня Тимошею» /4; 191/. Сравним с вышеприведенной репликой Высоцкого: «У Достоевского в дневниках написано, что Свидригайлов должен выглядеть, как привидение, как с того света». А его Гамлет в известной сцене

обращается к призраку своего отца, который в любимовской трактовке был двойником Гамлета: «Вот, например, в “Гамлете” у нас было 17 вариантов решения встречи Гамлета с Призраком. Среди них был очень неожиданный и эффектный — с огромным зеркалом. Гамлет как бы разговаривал с самим собой, со своим отражением..»[2606].

Кстати, реплика привидения «Я от сидения давно больно» повторяет черновой вариант «Песни Алисы» (1973): «Но я сделалась словно больной» /4; 320/, - причем это произошло с ней тоже от «сидения», поскольку ее не выпускают из дома.

Еще одно высказывание привидения: «Темница тесная, везде сквозит», — год спустя перейдет в «Балладу о времени», где будет произноситься уже от лица самого поэта: «И темница тесна, и свобода нужна».

И, наконец, обращение привидения к солдату: «Жаль, что вдруг тебя казнят», — в совершенно другом контексте возникнет в концовке «Палача» (1977): «Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье / И образ доброго чудного палача» («жаль» = «как жаль»; «тебя казнят» = «мне… палача»). Если в первом случае реплика произносится на полном серьезе, то во втором — с автосарказмом. А ненависть к врагу вкупе с сочувствием к нему уже встречались в черновиках песни «Про второе “я”»: «Я ненавижу “я” мое второе, / Но жаль мне не мое второе “я”» (АР-4-143) (ср. в «Палаче»: «“Но ненавижу я весь ваш палачий род!”. <.. > И посочувствовал дурной его судьбе»).

По воспоминаниям Юрия Карякина, Высоцкий мечтал, кроме Свидригайлова, сыграть еще и роль Ставрогина в «Бесах» Достоевского — тоже как некоего двойника, воплощение негативных черт своего «я»: «То, что сделал Высоцкий в роли Свидригайлова, мне в моих мозгах и не снилось. Он шел к Свидригайлову из своего собственного житейского, бытового. Он потрясающе совершенно произносил: “Щенок!”, -в адрес Раскольникова. Владимир Семенович мечтал сыграть Ставрогина. Мы об этом с ним много раз говорили. И его Свидригайлов — это как бы подготовка к Ставрогину. В “Бесах” есть и реплика соответствующая Ставрогина: “Вы говорите, а хозяин разговора — я”. <.. > Высоцкий был крайне плотоядный человек, а человек должен быть плотоядным и одолевать это духом. И вот как-то мы с ним сидели вместе после некоторого возлияния и говорили о Свидригайлове. И он сказал, что Свидригайлова надо играть с точки зрения Ставрогина. До меня это сразу не дошло, что не делает чести моему уму, а потом уже это вспомнил. Ни у кого, кроме Высоцкого, такой мысли не возникло. <.. > А Высоцкий, как я уже говорил, играл Свидригайлова в представлении Ставрогина. <.. > Он мечтал сыграть Ставрогина. Вопросы, которые он мне задавал в период работы над ролью Свидригайлова, были фантастические совершенно, я уже об этом говорил. Он знал не так, как всякие дураки знают кое-что. Он, если хотите, проигрывал вариант какой-то судьбы. Я не сразу это понял. Все разговоры с Владимиром Семеновичем были проигрыванием судьбы, которая в любых вариантах должна была быть героичной»[2607].

Нетрудно догадаться, что Высоцкий проигрывал варианты своей судьбы. Это же касается и роли Гамлета, поскольку тема двойничества там была представлена во всей полноте: «Для меня Гамлет не совсем такой, каких я видел на сцене и каким от души аплодировал. Он принц крови, он жил в жестокое время, когда ели мясо с ножа, дрались на поединках. Он 30 лет варился в этом соку и готов управлять государством. Чингисхан говорил: “Диктатор должен быть человеком с короткой шеей”. Мой Гамлет — “с короткой шеей”. Но это лишь одна грань сложного и тонкого образа. Гамлет учился в университете, вдохнул новых идей… Он не принимает всего, что происходит вокруг, ему отвратительны эти методы борьбы, но и сам он не может действовать иначе, чем другие, и мучится именно от того…»[2608].

Более того, в одном из разговоров с Геннадием Полокой Высоцкий признался, что мечтает сыграть… лидера религиозной секты! Вот цитата из воспоминаний режиссера: «В Америке часто возникают такие религиозные общины, которые едут куда-нибудь в Южную Америку — с детьми, живут там очень изолированно, какой-то необыкновенной жизнью, которую они моделируют по своим убеждениям. И кончается всё это трагически: все умирают — или отравляются, или, когда их окружает полиция, чтобы взять штурмом и арестовать их лидера, они все добровольно сжигают себя. И вот Высоцкий говорил: “Я бы хотел такого лидера сыграть. Что он за человек? Почему он способен людей, как тот крысолов, привести к такому финалу?[2609] Он чудо или чудовище?”»[2610]!

И что самое интересное — во время съемок немецкой телекомпании WDR в 1975 году в Переделкино Высоцкий сказал, что хотел бы сыграть Калигулу по одноименной пьесе (1938) Альбера Камю. Объяснение этому находим в черновиках «Лекции о международном положении» (1979): «Война нас пропорола сильно и Гулаг, / А то б — могли историю открыть. / Ведь по замашкам нашим был Калигула, / И Юлий Цезарь — очень может быть» /5; 546/. Сравним со словами Маргариты Тереховой: «Мы снимались вместе с ним в фильме “Четвертый”. Недавно посмотрела ленту еще раз, посмотрела именно из-за Высоцкого. Да, он был одним из самых лучших актеров нашего времени. В “Четвертом” снимались А. Джигарханян, А. Кайдановский, С. Шакуров, Ю. Будрайтис, М. Лиепа… И все-таки В. Высоцкий выделялся своей игрой — так глубоко проникнуть в природу зла мог только очень талантливый и (как это ни кажется парадоксальным) хороший человек»[2611][2612].

А актер Валентин Никулин, учившийся с Высоцким в Школе-студии МХАТ, заметил в 1981 году, что если бы Владимиру Семеновичу довелось поучаствовать в спектакле «Мастер и Маргарита» (1977), то он «просто обязан был как индивид сыграть и Воланда, и в каких-то гранях — это свидетельствует только о наличии граней — он бы мог играть и Иешуа тоже. Я говорю не о прямом, лобовом, а об амплитуде, об охвате многого»23.

Известно, как рвался Высоцкий сыграть роль Воланда, хотя ее репетировал Смехов, а самому ему дали роль Ивана Бездомного: «А с какой силой, безаппеляцион-ностью, в конце концов, он буквально выколачивал роль Воланда в уже подмалеванном рисунке из-под Смехова. Это было на моих глазах — он выходил на сцену, примерялся, разгуливал с тросточкой без тени сомнения, что Любимов скажет: “Начинай, Володя!”. Я был потрясен до восхищения. И оправдывал его!!»[2613].

Эти слова подтверждаются дневниковыми записями Вениамина Смехова от 21.02.1977: «Мотив Высоцкого — вымолить роль Воланда»2[2614]; и от 27.02.1977: «“Павшие”. Очень даже хорошо. Высоцкий: “Ты уж поактивнее, я сегодня хриплю, ты уж постарайся, хоть я тебя и подсиживаю в Воланде…”»2[2615].

По словам Смехова: «Когда, после премьеры “Мастера”, был подписан контракт на гастроли в Париже, Лионе и Марселе, Володя попросил Любимова о репетициях… в роли Воланда. Из соображений товарищества попросил скрыть это от меня. Забавно было следующее. Любимов отговаривал актера, но отказать Высоцкому не сумел, попросил: покажи, мол, первую сцену. Володя, по секрету от меня, отрепетировал с Бездомным и Берлиозом, вышел как-то после конца репетиций на сцену, и тут я стал свидетелем казуса. Репетируя без режиссуры, Высоцкий сам себя уверил в том, что главное в сцене — напугать зрителей и партнеров “дьявольщиной”. В самом начале разговора на Патриарших прудах он крикнул со сцены в будку осветителей: “Гаси свет!”. И страшным голосом проговорил об Иммануиле Канте, затем чиркнул зажигалкой и в темноте открыл рот, оттуда брызнуло пламя. Любимов прервал показ, сказал “спасибо” за цирковой трюк, и они удалились в кабинет. Через пару дней Высоцкий, по правилам дружбы, подошел за кулисами ко мне и признался, что хотел “подсидеть” меня в роли Воланда. Мы обменялись шутливыми репликами, и конфликт был исчерпан»[2616].

Более подробно обо всех перипетиях рассказал актер Театра на Таганке Михаил Лебедев (март 2001): «…в 1977 году я выпускал премьеру — это был спектакль “Мастер и Маргарита”. И Володя был назначен на одну роль. То есть мы были назначены с ним на одну роль — поэта Ивана Бездомного. А Володя не репетировал, не приходил. Он был несколько обижен. Ему очень хотелось сыграть Воланда. Я репетировал сначала с Вилькиным, потом показали Любимову. И Юрию Петровичу это понравилось. Потому что он сам не знал, как и с чего начать, с чего подступиться к “Мастеру и Маргарите”. <.. > Володя пришел. Один раз он вышел на сцену. Увы, он как-то относился, очень нехотя к этой работе. И было уже поздно, потому что спектакль уже шел, уже был на мази, уже был в работе, а он очень сильно отстал. И вот один раз он вышел, немножко попробовал себя — и после этого уже не выходил. <.. > Потом, уже после репетиции, он подошел ко мне и к Александру Исааковичу Сабинину, есть у нас такой актер, который играл Берлиоза. Он говорит: “Ребята, помогите мне. Я хочу сделать несколько сцен Воланда”. Как раз первая сцена: встреча Воланда с Берлиозом и с Бездомным, с этого начинается спектакль. И мы с ним репетировали, без режиссера, без всего. Просто с ним, чтобы он как бы знал сценически. Тем не менее, Любимов так и не выпустил его. Не знаю, почему. <…>- Высоцкий Любимову показывал, как хотел сыграть? — Да. Он один раз показывал. Тем более спектакль был уже в той стадии, когда Любимов уже как бы утверждался в актере. И ему, даже если ты и будешь играть немного лучше, он как бы уже в актере — и всё. Его трудно было как-то переубедить. Он вот видел уже всё. На мой взгляд, Высоцкий обладал большим даром и был бы гениальным Воландом. <.. > Так что Володя, конечно, очень хотел сыграть. Ну потом, когда он увидел, что Любимов как бы так: ну да, ну ладно… Было ясно по настроению, что не хочет. И Высоцкий перегорел. Поначалу же просто был обижен, что Любимов ему эту роль не дал. Ведь Любимов знал, что он очень хотел сыграть Воланда. <.. > Это было буквально перед премьерой. Потому что репетировали мы только вот наши сцены: встреча Берлиоза и Ивана Бездомного на Патриарших прудах. Вот только эти сцены мы делали. Потому что там как бы основные сцены его. <.. > Там было наполнение совершенно другое. Извините, конечно, за Веню Смехова. Все было гораздо глубже: по нерву, по мысли — иначе совершенно. Энергетический заряд был совершенно по-другому. Венечка — он несколько внешне такой. Он играл как бы немножко по своей фактуре, немножко на поверхности. Володя шел изнутри, изнутри шло. У него глаз совершенно другой, даже в репетиции. И как Любимов мог не заметить?! И то, что он не дал сыграть, для Володи это была травма. Но спектакль уже шел на выпуск, и поэтому Любимов уже всё… Это уже карета катилась, уже шло к премьере»[2617][2618].