Петрашевцы

Имеются достоверные данные о попытке Спешнева организовать и свою типографию в Петербурге. В судебном приговоре (следственные дела Спешнева и Филиппова, как уже сказано, не сохранились) так повествуется об этом со слов Филиппова и Спешневаз «Филиппов недели за две до ареста вознамерился устроить уже не литографию, а типографию и действовать независимо и в тайне от других, предполагал собирать и распространять печатанием такие сочинения, которые не могут быть напечатаны с дозволения цензуры. С этой целью он, Филиппов, занял у Спешнева денег и заказал для типографии нужные вещи, из коих некоторые уже привезены были к Спешневу и оставлены, по его вызову, в квартире его. Сей замысел не касается никакого кружка и никаких лиц, кроме его, Филиппова, и Спешнева, ибо оба они положили хранить это дело в величайшей тайне… Показание Филиппова о заведении им типографии подтвердил подсудимый Спешнев, объясняя, что просил Филиппова заказать разные части типографского станка и что потом получил от Филиппова все вещи, чтобы не оставались в его руках. Причем Спешнев присовокупил, что… мысль о заведении типографии принадлежит именно ему, Спешневу, и что Филиппов напрасно в этом случае берет на себя вину»[257].

На самом деле круг участников был шире. Ап. Майков, оказавшийся невольным свидетелем тайного предприятия, подробно поведал о нем в позднейшем (1885) письме к П. А. Висковатову, Еще более подробно о том же, с перечислением лиц, участвовавших в создании типографии, Майков рассказал своему другу, поэту А. А. Голенищеву-Кутузову (сохранилась запись этого разговора! сделанная Голенищевым-Кутузовым). Майков назвал Спешнева, Филиппова, Мордвинова, Момбелли, Григорьева, Ф. Достоевского, В. А. Милютина. Здесь несколько сомнительно последнее имя (помимо того, что Милютин давно уже не посещал кружки петрашевцев, он еще к весне 1849 г. уехал из Петербурга в южные губернии России, в командировку), остальные же вполне достоверны: это тот же самый радикальный актив кружка Дурова — Пальма.

Из воспоминаний Майкова, дополняющих показания петрашевцев на следствии, вырисовывается следующая картина. Не удовлетворенные идеей литографии, некоторые члены кружка замыслили создать собственную подпольную типографию. Спешнев дал деньги, а Филиппов составил чертежи отдельных частей типографского станка и заказал их в разных петербургских мастерских — для конспирации. Изготовленные части были свезены на квартиру не Спешнева, а Мордвинова, где и собраны в единый механизм. Работать на станке не удалось, так как вскоре почти все участники кружка были арестованы и посажены в крепость. Обыскивавшие квартиру жандармы не обратили внимания на станок, так как как он стоял в комнате физических и химических приборов и был принят за таковой же. Но жандармы запечатали комнату, а родные Мордвинова так ловко открыли дверь снятием с петель, что печати не были повреждены, и станок был изъят из комнаты.

В этой истории сомнительно следующее: Мордвинов не был арестован, его не держали в крепости, а лишь вызвали на допрос в начале сентября; если тогда и был обыск в его квартире, неужели Мордвинов свыше четырех месяцев после арестов друзей спокойно держал станок в комнате, не подумав об его укрытии или уничтожении?! Не спутал ли Майков квартиры Мордвинова и Спешнева?

Итак, Спешневу и по объективным, и по субъективным причинам не удалось создать тайную организацию, но тем не менее на его квартире в 1848/49 г. шли постоянные заседания по поводу таких обществ, да и по другим поводам: оказывается, у него были относительно камерные и относительно «легальные» фурьеристские собрания, нечто среднее между вечерами у Петрашевского и Кашкина. О последних поведал на следствии А. В, Ханыков: «Я всего был раза 4 у Спешнева по случаю сведенного мною знакомства с ним у Петрашевского и желания убедить его в системе Фурье, ибо он был коммунистических убеждений. Потом по случаю совещания о переводе сочинений Фурье, предложенных Тимковским. В первые три раза, кроме Дебу 1-го, Дебу 2-го и меня, никого не было. В тот вечер, когда был Тимковский, находились кроме меня: Дебу 1-й, Дебу 2-й, Момбелли, Кайданов, Петрашевский…Тимковский читал перевод «Палерояльский дурак», сочинение одного из учеников Фурье Кантагреля»[258]. Иными словами, можно с достаточным основанием говорить, наряду с другими, и о «кружке Спешнева».

Отметим еще сборы на квартире К. М. Дебу, связанные с изучением в кружке Кашкина социалистической литературы.

Из показаний Ханыкова: «У Дебу положенных дней не было, собирались довольно редко с целью разъяснить темные вопросы в учении Фурье»[259]. Об одном из таких собраний поведал Э. Г. Ващенко: «…в продолжение этого же времени (сезон 1848/49 г. — Б. Е.) мне случилось быть у Дебу, где я встретил всего один раз Кашкина, старшего Европеуса[260], Отто, Ахшарумова й брата Дебу. Тут читали какую-то книгу, названия которой не припомню, одного из французских социалистов»[261]. Подобные несистематические и довольно в узком кругу собрания, видимо, были очень распространены среди петрашевцев и среди участников «дочерних» кружковых образований. Важно также, что в среде петрашевцев широко культивировалось обучение, растолковывание социалистических и философских систем новичкам. Петрашевский имел чуть ли не два десятка учеников в своем кружке, формально не получавших никаких программ, но фактически постоянно руководимых учителем, который с помощью бесед, рекомендаций, вручения источников, разъяснений создавал сведущих социалистов. Из вскользь брошенной Д. Д. Ахшарумовым фразы «…когда через Ханыкова Дебу стали читать социальные книги…»[262] мы узнаем об аналогичной «просветительской» деятельности Ханыкова. А старший Дебу, Константин Матвеевич, буквально вытащил из развратно-разгульного мира юношу Ващенко, обучал его, снабжал книгами (вначале монографиями Ламартина и Луи Блана о французских революциях, а затем трудами Фурье и Консидерана), ввел в кружок Кашкина, где молодой человек продолжил изучение работ социалистов-утопистов[263]. Многих подобных неформальных собраний и объединений мы, наверное, еще и не знаем, да и не всегда сами участники стремились структурно упорядочить эти союзы.

Случайно, например, из доноса Антонелли стало известно о «либеральном» вечере 16 апреля у П. А. Кузмина, куда собралось 20 человек, в том числе и видные петрашевцы Толль, Баласогло, Момбелли. А может быть, такие вечера Кузмин устраивал и ранее?

Петрашевский по понедельникам бывал на вечерах у юриста А. Г. Нагурного (Нагорного), якобы, по сведениям Антонелли, фурьериста; Антонелли не без основания вопрошал в своем донесении: «..не бывают ли у Нагорного по понедельникам собрания?». Организовывал ли вечера Нагурный — неизвестно, но на «пятницах» он несколько раз бывал, по сведениям Петрашевского, в 1848 г.

Итак, в напряженной атмосфере конца 40-х годов всюду возникали молодежные кружки. Отчаянными репрессивными мерами можно было лишь задержать процессы развития, но остановить и уничтожить их — невозможно.