Слепая физиология. Удивительная книга про зрение и слух

Внешность людей Лиам распределяет по категориям в зависимости от тех особенностей, которые он видит лучше всего (короткие или длинные волосы, в очках, без очков – и так далее). Ему кажется, что иногда эти категории позволяют ему улавливать сходство между людьми. Так было, когда Лиам смотрел видео и увидел на нем человека, который был похож на доктора Тайксена. Он сказал об этом матери, которая почувствовала невероятное облегчение. Синди подумала, что человек на видео кого-то ей напоминает, но она не могла понять, кого именно. Так как этот человек был сильно моложе доктора Тайксена, Синди не связала их; Лиам же незамедлительно увидел сходство.

Многие люди с лицевой агнозией с трудом распознают лица, но без проблем воспринимают их выражения – однако Лиам испытывал сложности и с тем, и с другим. Через восемь лет после операций я показала Лиаму мультяшные лица, отражающие самые разные эмоции – счастье, удивление, сомнение, неодобрение, замешательство, страх и печаль. Лиам сказал мне, что он по-честному понимает только счастье и печаль. Возможно, эта проблема отчасти связана с тем, как Лиам смотрит (или не смотрит) на лица? Я читала одну поразившую меня статью о женщине С. М., у которой очень редкая болезнь уничтожила миндалину – структуру переднего мозга, связанную с переживанием страха[100]. С. М. не демонстрировала нормальные реакции страха, но была феноменально доверчива и дружелюбна. Она могла нарисовать лицо, на котором были написаны счастье, печаль, гнев или отвращение, но она не могла нарисовать испуганное лицо, – и точно так же она не могла распознать испуг на фотографиях.

Чаще всего мы определяем выражение лица по глазам. Когда ученые отследили движения глаз С. М. во время просмотра фото, они обнаружили, что она не смотрела на глаза. Многие эмоции, например счастье, можно определить по губам, но, чтобы увидеть страх, нужно смотреть на глаза. Если стереть с лица человека глаза, испытуемые в контрольной группе теряют способность узнавать испуг. Поразительно, что когда ученые попросили С. М. смотреть прямо на глаза людей на фотографиях, ее умение распознавать страх выросло до нормального уровня.

В отличие от С. М., Лиам не страдает от неврологических проблем – однако, он тоже может не узнавать некоторые выражения лиц, поскольку в детстве он почти ничего не видел и из-за этого не привык смотреть на глаза и лица людей. Однако если Лиам посмотрит вам прямо в глаза и начнет придирчиво изучать ваше лицо, такое внимание может заставить вас нервничать. Младенец может смотреть на вас пристально, но взрослые чаще всего так не делают. Чаще всего мы находим между этими крайностями золотую середину, уделяя людям достаточно внимания, но не столько, чтобы нарушить их спокойствие. Возможно, Лиаму проще узнавать людей на фотографиях и по телевизору потому, что он может спокойно изучать их, и они не будут знать, что подвергаются такому пристальному вниманию.

В своей книге «Эмма и я», Шейла Хоккен пишет, что ее лицо стало более подвижным, выразительным и живым после того, как она обрела зрение и увидела выражения лиц других людей[101]. Когда я впервые встретилась с Лиамом, он не смотрел на меня прямо, его лицо почти не меняло выражение, и он говорил тихо. Но с того дня он стал оживленнее, и на его лице часто появляется широкая улыбка. Впрочем, если вы замечаете чувства других людей по выражению их лица, это значит, что и они замечают ваши: застенчивый человек вроде Лиама от этой мысли может почувствовать себя неуютно.

В зрении Лиаму важнее всего то, насколько оно помогает ему в повседневной жизни. В своем круге общения в Сент-Луисе он чувствует себя комфортно, и он не сильно переживает из-за слабых навыков узнавания лиц. Лиам предпочел сконцентрироваться на других аспектах зрения, чтобы жить самостоятельной, насыщенной жизнью.

Глава 5. Искать и находить

В 2012 году, когда Лиам учился в колледже и еще жил в Колумбии (штат Миссури), они с матерью и братом поехали в Оклахому навестить его бабушку. Тогда Лиам в одиночку отправился в супермаркет за продуктами. «Поход за продуктами для меня – это тихий ужас, – писал Лиам доктору Тайксену. – Я не знаю, куда мне смотреть, не знаю, как нужный мне товар будет выглядеть на полке, я не помню, как этот товар выглядел, когда я покупал его раньше… Овощи и фрукты я вообще не узнаю. Я вижу, что они все разных цветов, но в то же время они выглядят так, как будто они все одного цвета и одной формы, – еще одно противоречие».

С похожими проблемами Лиам сталкивался в столовой, где ему было нужно различать разные блюда и выбирать то, что ему нужно. Фруктовые салаты или блюда из риса для него были беспорядочной мешаниной форм и цветов. В 2013 году Лиам поступил в Университет Вашингтона в Сент-Луисе на программу пост-бакалавриата, и тогда он писал о своих «экспериментах» в университетской столовой. Он не мог прочитать вывешенное на стене меню, но чувствовал, что ему нужно быстро сделать выбор, чтобы не раздражать работников столовой, так что в первые несколько недель он питался преимущественно салатами, причем он опознавал не все из них и частенько ел что-то совершенно для себя загадочное. Лиам – находчивый молодой человек, так что он нашел в интернете список блюд, предлагаемых в столовой, и начал опираться на него. Эта стратегия отлично работала до тех пор, пока один раз он по ошибке не попросил блюдо, которого в столовой не было. «У нас есть только то, что вы видите перед собой», – сказали ему сотрудники.

Мы живем в мире, полном визуального шума. Чаще всего – например, когда мы смотрим на ящик яблок в супермаркете или на миску с салатом – мы не видим границы объектов полностью: ближние к нам объекты могут частично перекрывать задние, так что мы полностью видим только контур переднего объекта. Нам приходится достраивать невидимые части скрытых от нашего взгляда предметов.

«Мне кажется, что при описании предметов я часто опираюсь на линии и двухмерные, а не трехмерные формы», – сказал мне Лиам, и из-за такой интерпретации зрительной информации узнавать предметы становится намного сложнее, особенно когда они свалены кучей. Когда я показала Лиаму изображения, которые можно увидеть, как трехмерные, он видел их плоскими.

Например, в 2014 году я показала Лиаму знаменитый треугольник Каниша (Рисунок 5.1). На этом изображении большинство их нас увидят белый треугольник, направленный острием вниз, перекрывающий второй треугольник, направленный вверх. Черные фигурки, похожие на Пакмана, отмечают углы треугольника, направленного вниз. Других его границ мы не видим – они только подразумеваются, то есть мы воспринимаем иллюзорные, субъективные контуры[102]. В этой иллюзии особенно поражает то, что направленный вниз треугольник кажется выше и ярче второго треугольника, направленного вверх. Другими словами, мы видим эту иллюзию как трехмерную. Лиам видит, что здесь намечены углы треугольника, направленного вниз, но в середине изображения треугольник исчезает: он не видит яркий треугольник, который выделяется на фоне второго.

РИСУНОК 5.1. Треугольник Каниша.

РИСУНОК 5.2. Куб Неккера.

В школе Лиам научился рисовать куб Неккера, хотя рисовал он его строго определенным образом (Рисунок 5.2). Если он сосредоточится, то увидит трехмерный куб, но беглым взглядом он видит только несколько прямых на плоскости.

Точно так же на Рисунке 5.3 мы чаще всего видим сложенный гармошкой лист бумаги. Нам может показаться, что левая треть листа повернута к нам, а самая правая – по направлению от нас; но потом восприятие может измениться, и нам покажется, что самая левая треть листа отогнута назад, а самая правая – по направлению к нам. Лиам тоже мог увидеть оба эти варианта, но он видел и третий: плоский рисунок с ломаными линиями сверху и снизу.

РИСУНОК 5.3. В какую сторону сложен лист бумаги?

РИСУНОК 5.4. Разрозненные фрагменты на левом рисунке приобретают новый смысл, когда мы переводим взгляд на правый рисунок.

Именно поэтому, когда спустя два года я прислала Лиаму картинку, представленную на Рисунке 5.4, его реакция произвела на меня сильное впечатление. На левом рисунке мы видим много непонятных фигур, которые не сразу складываются во что-то узнаваемое – но вот на правом рисунке кое-что можно узнать. Если вы не разобрались, вот вам подсказка: здесь изображено несколько копий одной и той же буквы. Теперь вы наверняка смогли различить здесь несколько букв В, частично перекрытых черными разводами. Те части буквы, которые мы видим за черной кляксой, совершенно идентичны тем фигурам, которые представлены на левом рисунке – однако увидеть буквы на левом изображении очень трудно. Забавно, что именно черные разводы, которые заслоняют часть фигур, помогают нам увидеть, что из этих разрозненных фрагментов можно составить буквы В.

Мы видим буквы В на правом рисунке, но не на левом, потому что при анализе правого изображения мы иначе воспринимаем границы объектов. На левом изображении мы видим фрагменты букв В, и контур каждого фрагмента обрамляет сам этот фрагмент, и в итоге они не составляют в нашем восприятии буквы В: мы воспринимаем каждый из них по отдельности, в одной плоскости. На правом изображении мы относим общие границы между черными и заштрихованными зонами к черным разводам. Из-за этого мы начинаем воспринимать заштрихованные фрагменты как части более крупных фигур – букв В – которые продолжаются под черными разводами. Когда мы приписываем общую границу черным линиям, разрозненные фрагменты под ними соединяются в узнаваемые буквы[103].

РИСУНОК 5.5 Если слить эти два изображения в одно, скосив глаза к центру, то внутренний круг выступит перед внешним. Если слить изображения, направив глаза параллельно – как бы глядя далеко сквозь страницу – внутренний круг должен оказаться за внешним.

Когда я прислала Лиаму эти два изображения со скрытыми буквами В и спросила его, что он видит, он ответил, что на левой картинке видит отдельные фрагменты, но на правой через некоторое время получилось разобрать буквы В. Таким образом, Лиам видел, что черные разводы составляют одну плоскость, а серые фрагменты – другую. Когда он увидел, что границы на правом изображении составляют часть черных разводов, он смог дополнить недостающие контуры букв В. Он интерпретировал эту картинку как трехмерную. Этот навык должен был помогать ему распознавать предметы в реальности, даже когда они были частично скрыты другими предметами.

Разумеется, мир намного проще воспринимать трехмерным тогда, когда мы и видим его в трех измерениях, то есть при помощи стереоскопического зрения. Поскольку объекты обычно имеют определенную протяженность в глубину, для их узнавания может быть нужно не просто видеть их контур, но и воспринимать удаленность от нас каждой точки на этом контуре, и именно в этом помогает стереоскопическое зрение. Когда я сама приобрела его, меня поразило то, насколько все стало четким[104]. Контуры предметов проявились невероятно резко. То, что Лиаму было сложно различать фрукты и овощи в супермаркете и опознавать салаты в столовой, отчасти могло быть связано с его плохим стереоскопическим зрением.