Алекс Войд

Глава 15

Глава 15

Тот, кто решил подставить меня, априори подставил и моего отца, значит, срыв сделки кому-то на руку. Но кому? Видимо, в Российской империи есть те, кому невыгодно, чтобы мы продавали нефть в Америке. Или же какой-то крупный бизнесмен из другой страны хочет перехватить этот контракт себе, не допуская нас к сделке.

Возможно, кто-то стремится подорвать положение князя Романа Глебовича и завладеть его бизнесом. Короче говоря, вариантов множество, но это дело полиции, а не мое. В данный момент важно лишь одно: чтобы меня освободили и я доказал свою невиновность. Остальное отступает на второй план.

Проблемы следует решать по мере поступления. Тем не менее, жизнь — игра в шахматы, и желательно продумывать ходы наперед, чтобы понимать, как действовать в текущей ситуации, чтобы избежать слабых звеньев в последующей цепочке действий.

Результат будет один, но вероятностей масса. Чтобы разобраться в них и просчитать каждый ход, потребуется время. В тюрьме у меня его будет предостаточно, но одному мне не справиться. Пока что придется опираться на собственные рассуждения и делать то, что в моих силах. Не стану больше заморачиваться по пустякам.

Следователь вскоре сообщил, что на меня завели уголовное дело, так что пришлось направляться в одиночную камеру. Хотя бы за это спасибо, что не в общую. Меня посадили туда на тот срок, пока идут разбирательства и проводится экспертиза. Но в камере я провел всего один день, после чего вызвали на допрос.

Я вошел под конвоем из двух охранников в кабинет, где уже ждал следователь. Раздражало отсутствие адвоката и полная свобода следователя в данном вопосе. Судя по его выражению лица, он был настроен против меня, и предстоял непростой разговор.

Жизнь впервые повернулась ко мне не лучшей стороной, но это меня не сломало. Я старался сохранять спокойствие и думать адекватно. Однако я не могу полностью ручаться за свои последующие эмоции и чувства, ведь все зависит от поведения следователя. Если он начнет гнуть свою линию и давить на меня, я вполне могу потерять самообладание. Ведь справедливость возможна только там, где есть диалог, а не безумный монолог.

Я сел на холодный металлический стул, приваренный к полу. Напротив за столом устроился следователь.

— Итак, Алекс Войд, — начал он первым, скрестив руки на столе, — вы обвиняетесь в убийстве Вадима Глебовича…

Я перебил его. Он начал разговор официально и издалека, словно я был не человеком перед ним, а лишь картонным персонажем. Скорее всего, это у него профессиональная деформация из-за долгих лет работы. Тот видит в людях только преступников и относится ко всем с подозрением.

Но это не красит его как полицейского, ведь достойный представитель закона не должен так себя вести. Профессиональная деформация — всего лишь удобный предлог для людей вроде него, чтобы скрыть свою мерзкую сущность за маской профессионализма.

— Где ваше «здравствуйте» или хотя бы «добрый день»? — спросил я его.

Не следует обращаться со мной, словно я тень. В конце концов, сейчас решается моя судьба, пусть даже это и не судебное заседание. Но его поведение свидетельствует о том, что ему наплевать на людей и их разрушенные жизни.

Мне тоже в основном безразличны чужие проблемы, но, черт возьми, я не на работе. Одно дело — не испытывать чувств к случайным прохожим, другое — находиться на службе, где от твоих действий зависит чья-то судьба.

— Я не люблю тратить время на пустую болтовню, — отрезал он.

Какой нелепый ответ. Неужели следователь так торопится? Как он может трезво оценивать ситуацию? Или за годы службы он научился быстро мыслить и анализировать? В любом случае, мне это не по душе. Я надеюсь, что расследование было проведено тщательно.

— Почему я обвиняюсь в убийстве? Есть ли на ноже мои отпечатки? — раз уж адвоката мне не предоставили, придется защищаться самому.

— Нет, мистер Алекс, — он покачал головой.

— Тогда почему я сижу в камере?

— Сейчас объясню, — ухмыльнулся он, предвкушая момент, когда начнет перечислять факты. Послушаем его аргументы. Следователь начал излагать абсурдные предположения: — Мистер Алекс, вы могли стереть свои отпечатки с оружия убийства. Однако экспертиза подтвердила, что кровь на лезвии принадлежит Вадиму Глебовичу, и мы нашли нож в кармане вашего пиджака.

Из-за этого меня собираются осудить? Он вообще слышал о презумпции невиновности? Это недопустимо!

— Я понял вас, — кивнул я. — Но не кажется ли вам странным, что если бы я действительно стер отпечатки, то почему я не удалил бы кровь с лезвия? Это было бы глупо.

— Это может указывать лишь на то, что вы оказались недальновидным, — с иронией произнес он. — Или же вы запаниковали и не успели удалить кровь. Но факт остается фактом: лезвие ножа соответствует ранам на теле покойного.

Как мягко он стелит, да только бы башку об эту постель не разбить! Но я не дам себя так легко обвинить.

— Понятно, — я посмотрел на него с недовольством. — Но есть ли свидетели, которые могли бы утверждать, что я убил Вадима Глебовича? — спросил я, зная, что свидетелей нет, ведь я невиновен.

Да, и к тому же, даже если бы свидетелей подкупил заказчик покушения, то это тоже было бы абсурдом, потому что иначе те сразу же ломанулись к князю и показали бы на меня пальцем. Однако ничего подобного не было.

Они могли, конечно, дать ложные показания позже, сославшись на шокированное состояние и страх. Сказали бы, что я им угрожал. Так что остаётся лишь дождаться ответа, чтобы примерно прикинуть глубину дна, на котором я оказался. Но следователь отрицательно помотал головой на мой вопрос и это всё же плюсик в мою пользу, хоть и малый. Во всяком случае, так будет легче вести защиту в суде.

— Тогда задам ещё один вопрос, — продолжил я. — Какие же у меня могли быть мотивы для этого убийства? — а их априори чисто логически быть не должно.

— Это вы мне скажите, — насмехался надо мной следователь.

Он что охренел? Я за него всю работу должен делать? Лады, я ему сейчас приведу доводы о том, что я бы не получил от этого абсолютно никакой выгоды, ведь сделка не состоялась. Взял себя в руки и пояснил ему суть нашего делового контракта с князем и с его компаньоном. Мне казалось, что хотя бы это поможет ему немного задуматься над тем, что они поймали невиновного, а убийца сейчас где-то разгуливает в своё удовольствие.

— Знаете, мистер Алекс, — начал он, когда я закончил изложение своих доводов, — убийства не всегда сопровождаются заранее спланированными действиями. Мотивы могут быть необязательно весомыми или логичными. Возможно, вы убили Вадима Глебовича в состоянии аффекта. Может быть, вам что-то в его словах не понравилось.

— Вы хотите сказать, что я настолько глуп, что убил бы компаньона перед важной для меня сделкой из-за каких-то эмоций? Вы меня за кого принимаете? За психа? — возмутился я, чувствуя, как нервно дергается веко над правым глазом.

— Именно это и характеризует состояние аффекта, — парировал следователь. — Как мне знать, что способно мгновенно вывести вас из себя? Как говорится, чужая душа — потёмки.

Чудесная тактика обвинения у него! Если рассуждать таким образом, то можно обвинять всех подряд. Это уже начинает меня серьёзно раздражать.

— Послушайте, а вы не могли бы хотя бы на мгновение предположить в своей голове, что убийцей мог быть не я? Мне кажется, что опытные следователи не должны сбрасывать с кого-либо подозрения, по крайней мере до суда, — настаивал я.

Затем я объяснил ему, что нож мне подбросили, и намекнул на горничную, которая столкнулась со мной на лестнице.

— Лучше проверьте её, и нити от неё приведут к кукловоду, — добавил я в заключение. — Ведь нужно действовать по горячим следам, а не полагаться только на то, что первый подозреваемый окажется виновником.

— Мы уже всех допросили и обыскали, — заявил мне этот негодяй. — Так что горничная не при чём. Если она и подкидывала нож, то никто этого не видел.

Меня уже всего начинало трясти от злости, но я не собирался сдаваться.

— Если так, то перечислите тех, кто был в доме в момент преступления и у кого нет алиби, — потребовал я.

— Что ж, если вам от этого станет легче, то пожалуйста, — ответил он с сарказмом: — В этот список входите вы сами, горничная и подчинённый князя по имени Гордей.

А ведь и сам князь Роман Глебович тоже не имел алиби. Он оставался наедине с Вадимом, когда я выходил из кабинета. Навряд ли он убил своего дядю, но если следовать фактам, почему бы и нет?

С другой стороны, с точки зрения материального интереса ему это не принесло бы выгоды до завершения сделки. Не знаю, стоит ли упоминать об этом… Вдруг князь поможет мне как своему гостю? Но если я сейчас оклевещу его, он может узнать об этом и просто отвергнет мысль о помощи в моём спасении. Однако что-то подсказывает мне, что он всё равно не будет беспокоиться о моём освобождении.

— Видите? Я же говорил вам про горничную: у неё нет алиби! Так что обязательно учтите это! — настаивал я.

— Какой в этом смысл? — следователь был равнодушен ко всему. Ему было важно лишь закрыть дело. — Нож все равно найден у вас! — заключил он.

Понятно… У кого оружие, тот и убийца. Такая упрощённая тупая логика! Если бы он хоть немного занимался саморазвитием, то, возможно, у меня бы и появился шанс на нормальный и человеческий диалог с ним.

— В таком случае, где мой адвокат? — пора было переходить к плану «Б», так как разумный разговор не удался. — И я требую возможность совершить звонок! Это моё право. Мои близкие должны знать о происходящем со мной.

— Адвокат будет предоставлен вам, не беспокойтесь, — безразлично ответил следователь. — И звонок вы сможете сделать сейчас.

Адвоката, вообще-то, должны были предоставить сразу после задержания. Ну ладно, это ещё не самое плохое из всего произошедшего. Меня вывели в коридор под конвоем и усадили за старый тюремный телефон.

— У вас есть пять минут для разговора, — уточнил следователь.

Невероятный жмот! Моя судьба на кону, а он говорит о «пяти минутах». Я набрал номер отца; гудки казались бесконечными. Я одновременно боялся услышать его голос и опасался его отсутствия; ясно было одно: отец будет недоволен случившимся. Но перспектива тюрьмы пугала меня больше, чем гнев родителя. Наконец гудки прекратились, и трубку подняли.

— Отец! — воскликнул я. — Отец, мне нужна твоя помощь. Меня подставили! Отец?

Я не услышал его голоса; вместо этого в трубке царила тишина. Как так? Ведь он взял трубку. Почему он молчит?

*Пип-пип-пип*

Отец отключился, не произнеся ни слова. Что это значит? С дрожью в руках я начал набирать номер матери, но мне приказали положить трубку.

— Время вышло! — объявил следователь.

— Как это вышло? — я уставился на него с недоумением. — Вы же сказали, что у меня есть пять минут для разговора, а я даже еще не поговорил, потому что связь оборвалась или был сброс. В тут может быть моя вина?

Однако они начали вырывать трубку из моих рук, и я стал отталкиваться от сотрудников тюрьмы ногами, потому что их поведение было абсолютно беззаконным. Конечно, я не хотел их бить, зная, что за это могут дать срок, но эти подонки лишали меня возможности связаться с родными.