Абсолютное оружие

Глава 18 Экси

Это было ужасно.

Правда, что именно — «это», — я вот так сходу сформулировать не могла. Наверное, моё собственное поведение.

Какой только чёрт дёрнул меня подождать возвращения капитана?! Почему я не заметила его сразу?! Да и потом вела себя как… как… как дура?

Или, может быть, просто как обычная человеческая девушка, не обременённая опытом общения с противоположным полом?!

Но ведь такого не может быть, потому что не может быть никогда! Стеснительность — это ведь свойство воспитания, его невозможно подхватить внезапно, как опасную инфекцию. Значит, что-то на меня повлияло столь кардинальным образом, что я вдруг приобрела эту странную человеческую черту и, наверное, ряд других, которые я пока просто не замечаю. Вот только что?

Если вдуматься, вариантов не так много. Либо это очередной побочный эффект того вмешательства в мой разум со стороны капитана, в результате которого я приобрела познания в области местной устной речи, либо — результат длительного, меняющего меня под себя воздействия коллективного разума местного человечества. И второе кажется мне более вероятным; просто потому, что в первом случае я бы получила отпечаток личности именно Райша, а не какой-то абстрактной чувствительной девицы.

Главное, совершенно не понятно, что мне со всем этим делать, и надо ли вообще что-то делать? Можно было бы с кем-нибудь посоветоваться, да не с кем. Не с капитаном же!

При мысли о капитане перед глазами вновь возникла так неожиданно выбившая меня из колеи картина, и вновь щекам стало горячо. Да не только щекам, меня всю как будто окунули с головой в горячую воду; такую, что дыхание перехватило. И пульс вдруг пустился вскачь, часто-часто стуча в висках. Та же самая реакция, какая была у меня на весенних играх, после боя Райша…

Он был красив настолько, насколько вообще может быть красиво живое существо. Не статуя или картина, не произведение искусства, а дышащее, полное жизни, стремительное и опасное создание. Его лицо нельзя было назвать красивым; слишком резкие, угловатые и рубленые черты. Он был слишком высок для пропорций идеального человека Да Винчи. Если рассматривать его как картинку, в отрыве от жизни и движения, его внешность можно было бы счесть скорее отталкивающей. Но ленивая пластичность каждого жеста, обманчивая небрежность и расслабленность позы, постоянный привкус опасности, подавляющая воля; всё вместе это буквально гипнотизировало, зачаровывало, манило и будило внутри что-то непонятное, непривычное, но в то же время неожиданно естественное. Нестерпимо хотелось… чего-то. Такого, чему я не могла — а, может, просто боялась, — подобрать название.

Похоже, это всё — та самая «физиология», о которой говорил Рес. Ещё бы мне кто-нибудь объяснил, что с этой самой физиологией делать! И откуда она вообще могла взяться, если инстинкт продолжения рода и необходимые для его реализации процессы у меня в организме купированы?!

Так и не придумав выхода из сложившейся ситуации, я положилась на случайно запомненную где-то пословицу «утро вечера мудренее», и отправилась к себе в каюту.

Накрученная собственными мыслями, я ожидала на следующий день… чего-то. Какого-нибудь события, которое либо перевернёт всё окончательно, либо расставит точки над «ё». Как оказалось, ждала совершенно напрасно. Кроме обещанного старта, которого я даже не заметила, ничего знаменательного не случилось.

Режим моего дня окончательно определился. Утром я занималась с штурмовиками, делая определённые успехи, днём — отрабатывала и добросовестно изучала то, что считал нужным выдать мне капитан, вечером — обсуждала всё изученное с капитаном, после чего мы почти каждый день шли тренироваться.

Я понятия не имела, как быть и как вести себя с капитаном. Никаких запоминающихся событий в нашем с ним общении больше не происходило, Райш был спокоен до полной невозмутимости, ироничен и жизнерадостен. Большую часть времени странные реакции моего организма также не напоминали о себе, и общение с капитаном происходило ровно и продуктивно. Но порой, безо всякой видимой периодичности, та же самая волна жара окатывала меня с ног до головы, и я с трудом удерживалась от непонятных мне самой порывов.

Одним из наиболее приятных моментов нового бытия стала, как ни странно, Таммили. Штурман, весёлая энергичная девушка, удивительно быстро стала для меня… наверное, другом. Мы часто сидели с ней вечерами и болтали о всякой ерунде. Смотрели местные фильмы, одновременно непохожие на знакомые мне, но будто созданные по тем же принципам. Она заочно знакомила меня с остальными членами экипажа, а с некоторыми — даже очно.

Например, мне очень понравилась Итаналли, ассистентка доктора Млена, с которой Тамми меня познакомила в первую очередь. Нужно было видеть радость, которой просияла эта девушка, когда увидела меня!

— Знакомьтесь; Экси, Итаналли, иначе говоря — Иля, — отрекомендовала Тамми с бодрой улыбкой, когда сразу после моего прихода в комнату штурмана впорхнуло что-то белоснежно-воздушное. Как раз в этой комнате наши посиделки и проходили; я всё никак не могла обжиться в своей комнате и привыкнуть, что это просторное универсальное помещение — действительно жилой модуль на одного человека. Не знаю уж, как в этом корабле всё помещалось, и при этом он умудрялся не только прыгать по галактике, но и летать на околосветовых скоростях в пределах систем. Но место не экономили.

— Ты не представляешь, как я счастлива! — провозгласила совсем юная на вид, почти ребёнок, Иля, стискивая меня в объятьях. Удивительно крепких для столь щуплого существа, да ещё представительницы мирной ветви.

— Кхм… Взаимно, — вежливо ответила я, чем вызвала радостный хохот обеих девушек.

— Нет, ты не поняла, — махнула рукой Иля, плюхаясь на удобный диванчик почти по диагонали. — Ты ещё не могла успеть проникнуться этим ужасом!

— Которым? — осторожно уточнила я.

— Иля страдает от недостатка нормального человеческого общения, — с улыбкой пояснила Тамми. Глянула на занятый диван, недовольно скривилась при виде пары кресел и растянулась прямо на толстом ковре.

— Нормального? — ещё осторожнее переспросила я, занимая один из отвергнутых штурманом предметов мебели. Вот уж действительно «не поняла». Вообще ничего.

— Я мужчин стесняюсь, — хихикнула белобрысая. Я посмотрела на неё с недоверием. На первый взгляд она производила впечатление весьма энергичного, уверенного в себе и общительного человека. Чем ей мужчины не угодили?

— И давно это с тобой? — задала я вопрос, имея в виду возможность какой-нибудь психологической травмы. Чем ещё объяснить подобную избирательность, я не знала.

— Это не фобия, — ничуть не обидевшись, качнула головой медик. — Я их не до истерики боюсь, просто стесняюсь мужского общества. Боюсь я только капитана и первого помощника, — ощутимо содрогнулась она. Я благополучно не стала уточнять, почему; из памяти никуда не делась история визита в компании с Райшем в Управление Флота и панического бегства служащей этого самого флота. — Недостатки воспитания; мой отец погиб, когда я была совсем маленькая, а больше в нашей семье мужчин не было — мама, я и две старших сестры. А здесь… видишь вот, распределили. К Млену, моему прямому начальнику, я привыкла; он мягкий, тихий и улыбчивый. А эти огромные мужчины боевой ветви вызывают у меня оторопь, — вздохнула девушка. — А женщин тут очень мало. Кроме меня и Тамми есть ещё следящая Кавини, она хорошая, но ей с нами не интересно, она уже слишком взрослая. Ещё есть несколько женщин из боевых, но их я тоже не могу как женщин воспринимать, — призналась она. — А тут — новое лицо, почти привычное. Почти — это я твои волосы имею в виду. Они такого странного цвета! Это врождённая мутация?

— Это не мутация, Иль, — хихикнула Тамми. — У нас Экси откуда-то очень издалека прилетела, может быть, из параллельного мира, или из далёкой-далёкой галактики, почему-то очень похожей на нашу.

— Так это правда! — ахнула Итаналли. — Подожди, но если это правда, то правда и… ты штурмовик?!

— Да, — решительно ответила я. — А это плохо?

— Не знаю, — растерялась медик. — Я не задумывалась. Если тебе нравится, то, наверное, хорошо. А тебя правда капитан тренирует? Сам?! Как ты с ним только общаешься!

— А почему это странно? — поинтересовалась я одновременно с презрительным фырканьем Тамми. — Он ведь довольно сдержанный человек, особенно для горячего. Почему ты его боишься?

— Это синдром жертвы, — неожиданно прямо и спокойно ответила Иля. — Он из нескольких проблем состоит; во-первых, я воспринимаю горячих в первую очередь как опасных хищников, а только потом — как людей, и нельзя сказать, что это так уж несправедливо. Во-вторых, это гены; самка в какой-то мере тоже жертва, которую должен завоевать — считай, «поймать» — самец. В-третьих, его воля здорово подавляет; не просто так он уже много лет является шер-лордом. Ну, и, в-четвёртых, мои личные трудности с мужчинами. Я же умом понимаю всё, что мне Тамми говорит, и ты можешь сказать. И что капитан меня не укусит, и что он для горячего очень сдержанный; это все отмечают. Но стоит его увидеть, или хотя бы представить, и у меня ноги начинают трястись от ужаса, потому что для меня это всё равно опасный дикий зверь, с которым очень страшно находиться рядом. Кирш вот объективно опаснее, но я его почему-то не так боюсь. С другой стороны, это всё равно лучше, чем вот как Тамми втрескаться, — и она злорадно показала штурману язык.

— Глупые вы все, — улыбнулась Тамми. — С чего вы вообще это взяли?

— Ну, как бы… ты так на него смотришь! Да и никогда не отрицала, — растерянно вытаращилась на неё медик. — Нет, она правда никогда не возражала, — обернулась она уже ко мне, как будто я пыталась спорить.

— А зачем? — философски пожала плечами штурман. — Я «так» на него смотрю просто потому, что… ну, а на кого ещё можно так смотреть? Он ведь красивый, невероятно красивый именно вот в этой своей «зверскости», я каждый раз как его вижу, страшно жалею, что не умею рисовать или как-то иначе художественно воплощать свои мысли. Мне дико, что кто-то этого может не видеть, и обидно, что я не могу помочь увидеть! Он даже по сравнению с остальными горячими выделяется, с тем же Киршем; одно слово, шер-лорд. А ещё он восхищает меня как личность; он же управляющего отнюдь не за глаза и физическую силу получил, он же герой Цалейского сражения, да и вообще всей последней войны. И, опять же, это пример того, как человек сам сделал свою личность; в юности-то он не был таким уникально мудрым, обычный себе горячий. Я им с Танарской операции восхищаюсь, я всю жизнь мечтала с ним работать, штурманом на флот пошла только ради этой мечты. Совсем не потому, что влюбилась, а просто потому, что он объективно лучший капитан едва ли не за всю историю флота, и у него есть, чему поучиться, — пылко закончила она и, запыхавшись от торопливой речи, шумно фыркнула, сдувая с лица чёлку.

Мы с Илей озадаченно переглянулись. Не знаю уж, чему удивлялась медик, а я сделала себе зарубку в памяти хотя бы в общих чертах ознакомиться с новейшей историей новой родины. А ещё я почему-то не ожидала, что у Райша есть реальный, объективный боевой опыт. Точнее, не только у него; я не думала, что тут в принципе бывают серьёзные крупные войны. Почему-то решила, что раз у них сейчас единое государство и всё так утопично, то так оно всегда и было. Может, у них и внутренние войны были? Сейчас-то они наверное с йали дерутся, а раньше? Не начали ведь они придумывать оружие только тогда, когда наткнулись на внешних врагов! Они бы просто не успели научиться воевать.