Прислужник своего «Естества»

На мои действия её ругань и крики, от которых, думаю, буквально кровь в жилах застыла бы у слабонервных, а у меня только глаза разгорались, никак не сказались. Я продолжал «обрабатывать» её мускулисто-рельефные задницу и ножки до тех пор, пока отдельные багровые полосы-следы не слились в один сплошной, вспухший и покрасневший, рубец. Ушло на это всего минут двадцать пять — я же тренировался, и попадал именно туда, куда хотел. Впрочем, если попадал и не туда, на те следы, куда уже бил — получалось тоже неплохо: она взвизгивала даже сильнее!

Бил я расчётливо: так, чтоб был только удар, а тянуть плеть так, чтоб содрать кожу, пока не спешил. Успеется. Да и не входило в мои планы забрызгать тут всё кровищей, и дать ей просто умереть от потери этой самой крови.

Но вижу: подошло время. Сейчас отключится.

Прекращаю экзекуцию. Подхожу к её почти упёртому в пупок лицу. Сую туда скляночку с аммиаком. Начинает она головку-то — воротить… Ну, значит, нюхнула. И не отключится. Можно приступать к главному.

Подтягиваю верёвку, которая вытягивает вверх её привыкшие к такой позиции ручки: суставы прямо затрещали, но держатся пока. Вот что значит — тренированные! Балерина же, туды её в качель…

Прохожу к столу в углу. Беру оттуда переносную плитку газовую — с обеими уже включёнными конфорками. На которых уж не волнуйтесь — давно разложены раскалившиеся докрасна восемьдесят гвоздей! Гвозди, правда — не очень толстые и длинные — всего-то восьмидесятки. Я ж не садист какой — не хочу протыкать её чудные ножки насквозь. Переношу всю плитку — благо, гибкий газовый шланг это позволяет! — поближе к ней, ставлю на пол: чтоб гвозди, пока буду их носить — не остывали.

Беру плоскогубцы. И достаю за шляпку первый гвоздь.

Придирчиво выбираю место: ах, как чудесно рельефно выступают под кожей её тренированные и гармонично развитые, и сейчас напрягшиеся икроножные мышцы! Сильные. Способные выдерживать даже стойку на пуантах! Прелесть! Ух — кайф!..

Первый гвоздь я втыкал медленно, и поэтому он успел немного остыть, и не «проплавлял» дыру в плоти, а просто протыкал. Зато как она голосила, как выла, извивалась!.. Я уж думал — руки не выдержат, вывернутся: рывки и движения тела не позволяли усомниться, что заценила она мой «горячий» подход!

Но всё равно — напряжения с икр дама не снимала: похоже, предстоящая боль от вывернувшихся суставов рук страшит её куда больше! Наивная дурочка.

Когда воткну, теперь почти до шляпки, остальные восемьдесят гвоздей, сделав её ножки похожими на двух ежей — всё равно верёвку подтяну, плечи из суставов вывернув!

При вонзании, с проворачиванием, и рывками, остальных гвоздей, уже почти никаких новых ощущений я не испытал: просто повторение уже виденного и слышанного. Но я упорный и последовательный: не остановился, пока не закончил! Вгонял теперь — прямо заподлицо, до самых шляпок.

Немного непривычный запах горелой человеческой плоти, чем-то напоминающий шашлыки, наполнял теперь весь подвал. А ничего: вентиляция у меня отменная. Нужно всего минут десять на полное проветривание. Включаю вытяжку.

Заодно и она — «отвисится».

Дама моя, похоже, сдалась: почти полностью обвисла на верёвке, тихо стонала и подвывала. Правда, не плакала: похоже, слёзы кончились. И она уже не пыталась приподнимать тело на носочках: отнялись мышцы икр, стало быть. От боли. Пора.

Зашёл я сзади, мысленно похихикивая: не следит больше девушка за моими действиями, полностью предавшись ощущениям и сожалениям о своей злосчастной судьбе, проклиная минуту, когда села в мою машину — стало быть, сейчас её ждёт сюрприз!

Прицеливаюсь. И выдаю ей плетью: так, чтоб самый кончик угодил в промежность!

О-о!

Таких воплей и проклятий мой подвал ещё не слыхивал. Видать, точно куда надо угодил удар: в самые ланиты. Ну, то есть — губки.

Дал я ей с десяток секунд на «прихождение в себя». А потом снова ударил. И снова. И снова. От её воя и подёргиваний я уже почти дошёл снова до кондиции, и именно поэтому решил пока остановиться — семяизвержение оставим на потом. На десерт, так сказать. А то — ослабну. Разленюсь.

И не выдам ей — «всю» программу!

Отложил я плеть, и прошёл снова к лебёдке. Канат натягивал нарочито неторопливо — чтоб она поняла, что сейчас плечевые суставы уж точно вывернутся-таки из своих сумок. Она поняла. Но ругаться была уже не в силах, только выла и рыдала. Да и то — охрипшим и слабым голосом: кончился, видать, запас жизненных сил. Да и не певица же она — а балерина!

Да, наконец это мужественное без кавычек и очень выносливое (Это я уже потом, когда появился материал для, так сказать, сравнения, оценил!) создание начало и просто рыдать — возможно, у неё снова текли слёзы, но я их не мог видеть из-за платка, что ей так и не удалось сбросить с глаз.

О моменте, что сейчас это произойдёт, мне сказал тремор её плеч, и вой — совсем уж утробный: вот! И точно: с мерзким хрустом руки вышли из суставов, и мой подвал огласился ещё одним поистине душераздирающим воплем. Э-эх, мне бы — озвучивать фильмы ужасов! Я был бы миллионер только на аудио-записях!.. Дама бессильно обвисла.

Хе-хе, голубушка, хе-хе… Ты даже не представляешь, что это вовсе не конец.

А только начало.

Забираю я карабин с концом верёвки с лебёдки, и переношу к кронштейну с противовесами. Так. Для начала — подвешу-ка я её на шестьдесят. Это значит, плюс пятнадцать к её собственному весу.

Верёвка натягивается, её тело напрягается. Ну а толку-то — напрягаться! Суставы вывернуты, и обратно не вправишь! Зато теперь её тело действительно — упруго растянуто: как пружина. Сильная и гибкая. А, стало быть, оно стало куда чувствительней к ударам плети — мышцы-то: напряжены! Ну-ка посмотрим.

Вот теперь я подошёл к ней вплотную. Встал снова сзади. Волосы у неё, моей Аминочки терпеливой, вполне подходящие. В смысле — по длине. Собрал я их в пук на затылке, да перевязал ещё одним куском бельевой верёвки. Перегнул волосы вокруг этой верёвки назад, развернув на сто восемьдесят. Перевязал ещё одним куском. Теперь нужно подвесить её голову на первой верёвке — к той, что удерживает кисти. И голова не будет падать вниз, когда она потеряет сознание.

А она потеряет. Уж я позабочусь.

Обошёл я это «зафиксированное» сокровище теперь спереди. Двигаюсь нарочито неторопливо — чтоб дать ей понять, что мне спешить некуда. Вот теперь снимаю с её глаз повязку. Капюшон с прорезями на мне чёрный, рубаха — чёрная, свободные штаны — тоже. Ангел, так сказать, смерти — во плоти.

Моргает. Смотрит. Влажные от слёз и выразительные глаза наливаются злобой и ненавистью.

Она плюёт мне в лицо — правда, немного, и несильно: похоже, в горле уже пересохло, как в Сахаре. Ещё бы: вон, струйки пота так и текут по спине и исподмышек. А уж воняет — никакой дезодорант не помог! Всё правильно: больно. Адреналин. Стало быть — повышенное потоотделение. Читал я в своё время и материалы о Зое Космодемьянской. Из протоколов допросов комиссарами красной армии тех крестьян-колхозников, в избе которых все эти пытки и происходили. Как её, Зою, обрабатывали шомполами от карабинов, по ягодицам да по ляжкам, нацисты. Получила она тогда ударов этак за пятьсот… Оказалось ничего: больно, но не смертельно.

Голос у моей красавицы стал сиплый, тихий. Но — ругается, проклинает. Призывает Господа покарать меня, монстра поганого, маньяка-садиста доморощенного. Выродка нетрадиционной ориентации. Проклинает и меня, и родившую меня мать, и вообще — всех моих родных и близких до седьмого колена.

Дура ты, думаю. Со своими «родными» давно уж я разобрался.

Голос у неё, конечно, сильно подсел и ослаб. Плохо для записи. Хотя, это-то как раз понятно — нельзя же столько орать, и не охрипнуть. Говорю же: сразу видно: работает девушка в балете, а не в опере! Ха-ха. Впрочем, вряд ли она и в этом случае могла бы говорить нормально — слишком много жидкости потеряла. Наверняка сейчас во рту сталактитовая вязкая слюна, и солоно от крови — от прокушенных насквозь губ.

Но я же не совсем уж сволочь какой: пошёл в угол, принёс чашку с водой. Показываю на её рот, и на чашку: мол, попей. Даже подношу поближе.

Зубы стиснула, мычит, вижу — пить всё-таки хочет, но не пьёт. Гордая, стало быть.

Уважаю. Такую пытать — сплошное наслаждение!

Ну а я вот не гордый. Чашку поставил обратно на стол, плётку взял. И теперь неторопясь обхожу её со всех сторон. И — обрабатываю, обрабатываю: уже в полную силу своих тренированных мышц! И по туловищу, и в промежность, и по грудям недоделанным. Не трогаю только икры, утыканные шляпками гвоздей: ещё вывернется случайно какой гвоздь — уделает тогда мне кафель кровищей… А я грязи не люблю!

Подвал теперь полон звуков смачных ударов, и стонов, хрипов, конвульсивных всхлипов и рыданий — на нормальные, полновесные, крики у неё уже сил не хватает. А мне приходится работать поаккуратней: потому что из тех мест, которые обрабатываю повторно, или даже по третьему разу, уже начинает сочиться кровь: прорвало кожу, стало быть, грубым материалом, из которого плётка-то моя основная сделана.

Думаю себе этак отрешённо: на следующую жертву придётся какие-нибудь эластичные колготки натянуть. Чтоб кожу не повреждать. Правда, тогда не будет на видео видно следов от ударов. Э-э, ничего: что-нибудь придумаю!

Ладно, я не гордый, как уже говорил, а, вернее — писал: занимаюсь теперь больше передом, и спиной: той частью, что над талией. Работаю добросовестно, если можно это так назвать.

И вот, спустя всего сорок восемь минут (засёк!) вижу, как её головка чуть дёргается, из уст вылетает что-то вроде вздоха, и голова безвольно отвисает на подвесе.

А молодец: очень выносливая. Впрочем — на свою же голову!..

Подхожу, приподнимаю закрывшееся веко — точно, зрачок тусклый, и подкатился вверх. Готова, значит. Выдыхаю, откладываю плеть.

Осматриваюсь.

Тьфу ты, чёрт! В порыве энтузиазма я что-то совсем уж разошёлся: всё вокруг, и я сам в том числе, испачкан-таки брызгами крови, да и под ней накапала приличная лужа. Не сдержался, значит: «вложил душу» в любимое дело. А вернее — разозлился на эту козу. За её выносливость и несгибаемый характер. Теперь придётся всё замывать да оттирать. Хорошо хоть — кафель. Говорят, в таких случаях хорошо помогает Кока-кола, дескать, она оттирает любую кровь — её возят с собой в спецмашинах на всякий случай даже американские полицейские.

Я не полицейский. Поэтому на такой случай стены подвала заранее выложил кафелем. Импортным, само-собой. Пусть и дороже отечественного — зато уж с него всё смывается отлично.

Ладно, мне сюрпризы ни к чему. Поэтому пшикаю ей в лицо ещё раз из любимого баллончика, но уже гораздо меньшую дозу. Гораздо, гораздо меньшую. Опускаю верёвку, на которой она висит. Кладу тело на пол, развязываю руки — чётко подгадал, двух часов ещё не прошло. Так что кровообращение сейчас вернётся, и можно будет продолжить.

А пока можно отвязать пальцы ног, перенести, да перезавязать её — уже на станке.