Прислужник своего «Естества»

Разумеется, ни о каком получении от него донорского материала речи и быть не могло. Тем более, что после недели на попечении медсестёр и психологов, он просто умер во сне: захлебнулся этой самой собственной слюной!

Жуть.

Вспоминая это, Анна вновь передёрнула плечами: и мерзко, и обидно. С другой стороны, она не могла не понимать, что если она и третьего воскрешаемого угробит — Глава Совета воспользуется этим, чтоб обвинить её в недостатке рвения и некомпетентности. А то и — откровенном вредительстве и саботировании линии Совета. И проведении своей линии, отличной от мнения большинства его членов.

И её разжалуют, деклассируют, и отправят в касту разнорабочих.

Так что каким бы мерзавцем и сволочем не был этот Андрей, нужно отдать ему должное. Хотя бы одна положительная черта у него имеется: он, если судить по фанатизму, имевшемуся в глазах, когда вышел из комы, терпению, когда пережил все девятьсот сорок три «смертельные» пытки, и упорству, с которым отрабатывал на станках-тренажёрах, восстанавливая усохшие мышцы — истинный любитель Жизни.

К сожалению любящий отбирать её у других. Особо извращёнными способами.

Причём — исключительно у Женщин!

О чём и говорит его сволочной дневник.

Оказавшийся подшитым к делу…

«А ничего, неплохо оно выглядит, оказывается.

И мордашка, когда мышцы лица расслаблены, очень даже. Мила.

Я даже ощутил знакомое шевеление в паху и в нижней части живота — правда, скорее, от предвкушения того, что сейчас собираюсь сделать.

Для начала перенёс её в центр, туда, где стол с вырезом. Уложил на животик. Привязал ножки — к ножкам (Ха-ха! Вот и каламбурчик!) станка, а ручки — вытянул вперёд. Привязал. Зафиксировал головку над отверстием — чтоб не могла её сдвинуть или повернуть. Уж «упряжь», как для лошади какой — разработал! И сшил.

Камера под столом на лицо наведена чётко. Подсветка там хорошая. Теперь нужно дождаться, пока очнётся — мне нужна «чистота» эксперимента. То есть — чтоб она была в полном сознании, когда я начну с ней «работать».

А проверить я хотел одну теорию, которую тоже, кстати, видел в одном иронично-пародийном фильме. Что если женщину хлестать ремнём, или трахать, так, чтоб из …опы, как говорится, перья летели — на видео по её гримасам абсолютно невозможно сказать, если не видеть, что с ней делают!

Но вот через минут десять она и заворочалась, замычала. Обнаружив, что распята в неудобной позе на животе, принялась пытаться развернуть лицо: чтоб осмотреться!

Отлично.

Включаю запись. Выжидаю с минуту. А затем начинаю обработку её тощей, но вполне мускулистой, задницы плетью-семихвосткой! Такая, я знаю, особо сильно коже не вредит, но боль от ударов — ого-го!

Стала вопить и ругаться моя дама.

Но я-то — профи! Привязал её на совесть. Так что ни вырваться, ни, тем более, сделать со мной всё то, что она мне обещала, дама не могла! Заодно узнал пару интересных речевых оборотов: вот как цветисто, оказывается, можно материться — почти без мата!

Ну, после пяти минут обработки решил я, что материала для исследования у меня достаточно. Да и орудие моё всё прямо — стало словно стальное!

Так что выждал с минуту, чтоб она немного отошла от ударов. И приступил!

Странно. Но ругаться она больше не стала. А только рыдала в голос, да вскрикивала, когда входил мой красноголовый воин поглубже!

Чёрт. Только сейчас до меня дошло: нужно было, вот именно, для чистоты эксперимента, начинать с секса! А то теперь ей, конечно, больно: я же чреслами упираюсь в рубцы и следы ударов!

Блинн… Ладно, со следующей так и сделаю.

А пока я закончил: с фейерверком наслаждения!

Ох…

Нет, реально: бесподобно! Именно о таком я так долго мечтал…

Теперь отдохнуть бы.

Но — некогда. Дама ждёт.

Пшикнул ей в лицо снова — из баллончика. Отрубилась.

Перемонтируем её на другое орудие.

Развязал, отвязал, из «уздечки» вынул. Перенёс туда, где у меня блок в потолке вмурован. Положил на пол. Перевернул снова на живот, руки сзади аккуратно связал самой обычной бельевой верёвкой. Привязал к ней конец верёвки от блока, другой конец чуть подтянул на лебёдку — нечего ему зря провисать, а то больно много свободы будет, когда снова очухается. Большие пальцы ног привязал к кольцам, вмурованным в пол: между ними я сделал семьдесят сантиметров — мне как раз очень удобно, если что, доставать до её промежности. Осталось последнее — завершающий штрих.

Завязал я ей глаза повязкой — мягким платком.

Смотрю на часы — ещё есть минут двадцать.

Ну, я сел, небольшой стол и мягкий стул у меня в углу, розетка рядом — поставил и вскипятил чайник. Заварил, сижу, попиваю, изучаю содержимое сумочки. Ну, мобильник-то её я сразу, ещё в машине, оттуда достал. Батарею вынул, да пока суть да дело, на место, в сумочку, их и сунул. А теперь просто всё содержимое на стол перед собой вывернул, да принялся изучать, стараясь только не шуметь уж слишком сильно.

Так. Вот оно: удостоверение. Амина К., место работы — Театр оперы и балета. Государственный Академический. Должность: солистка балета.

Ха! Вот уж повезло так повезло! Уж этой-то смогу сделать растяжку так растяжку! Да и мышцы у такой должны быть действительно упругие — тренированные же! И жиру — на капли!

У меня от предвкушения аж снова засвербило во всех местах, и ноздри даже зашевелились. Я больше ничего из её сумочки и рассматривать-то не стал. Всё остальное абсолютно не важно — ни дороженная косметика (Теперь-то понятно, почему она так «качественно» наштукатурена!), ни салфетки влажные, ни кошелёк с деньгами…

Оглядываюсь, рассматриваю, как это бело-мраморное, практически незагорелое поджарое тело лежит себе на животе, и даже и не думает очухиваться. Я начал сомневаться — может, сильно и много брызнул во второй раз? Или она давно очухалась, а передо мной сейчас комедию ломает, делая вид, что без сознания, чтоб понять, где она, и что с ней происходит?

Однако оказалось, что всё в порядке. Расчёт времени оказался как раз отличным — прошла всего одна лишняя минута, как вдруг слышу, застонало моё сокровище. Заворочалось, закряхтело, задёргало руками и ногами — ага, два раза. Если завязал я — уж можешь, дорогая, не сомневаться: шишь развяжешься! Но вот она попробовала перевернуться на спину — не тут то было! Верёвка натянулась, и не позволила. Она попробовала подтянуть ноги — тоже мимо!

На какое-то время замерла. Явно обдумывает ситуацию, и пытается вспомнить, что с ней… Вот именно. Я старался во время её эволюций не шуметь и не шевелиться, однако эта зараза, не знаю уж каким чутьём, просекла, где я нахожусь. Поворачивает ко мне голову, и говорит. Жалобно так:

— Пожалуйста. Отпустите меня. Я… Я никому не расскажу о том, что вы сделали. И сейчас сделаете! Только не убивайте! У меня мама — старенькая! И больная! И не вынесет, если я умру!

Что ж. В рационалистичности мышления ей не откажешь. А, возможно, волны похоти и предвкушения от меня распространяются, на, так сказать, ментальном уровне. Однако не могу же я ей в самом деле ответить — тогда запишется и мой голос. А я вовсе не желаю давать будущим зрителям или следователям улики против себя. Да и видно меня сейчас будет: теперь-то включил те камеры, что по углам подвала, и прямо напротив её тела. Поэтому перед включением записи и маску, как у омоновцев на голову одел — видно только глаза и рот.

Ну, раз она очнулась, и соображает, можно по-идее и приступать.

Подошёл я к лебёдке, и начинаю медленно так выбирать слабину верёвки. Вот она исчезла. Вот начали подниматься кверху и её руки. Она отлично знает, что здесь кто-то есть, и сейчас с ней явно будет снова делать что-то нехорошее. И начинает кричать.

— Помогите! На помощь! Кто-нибудь! Убивают! Хелп! А-а-а!!! Помогите! Умоляю! По-мо-ги-те!!! Не-е-е-ет!..

Кричи, кричи, голубушка. Подвал у меня звукоизолирован отлично — проверял сам. Однажды даже стрелял из ружья — сам чуть не оглох, а на магнитофоне снаружи, во дворе, даже хлопка не было слышно.

Но она быстро поняла, что кричать бесполезно: говорю же — похоже, умная. Решила сменить тактику:

— Пожалуйста! Ради всего святого! Ради ваших детей, если они у вас есть! Не убивайте меня! У меня на попечении младший брат и мать! Отец нас бросил, и убежал в соседнюю страну. А мать больна и не ходит! У неё только пенсия по инвалидности. А если не будет моей зарплаты — они с братом умрут с голоду! Ну пожалуйста! Можете помучить меня, можете изнасиловать так, как вам хочется! Но ведь я вас не вижу — значит, вы можете отпустить меня, пусть покалеченную, но — живую?! Прошу! Умоляю!..

Она ещё много чего говорила, пока я неторопливо выбирал лебёдкой расстояние до высоты примерно в метр над полом. Тут ей пришлось встать на колени, а затем и приподняться на ступни. Я подтянул её руки так, чтоб они ещё не вывернулись из суставов, но чтоб определённую боль ей доставляли — смотрю, она даже на цыпочки встала. И уже не столько умоляет, сколько просто плачет — как же, разжалобишь меня! Два раза. Смотрю, руки в суставах напряглись, и ягодицы тоже — на цыпочках трудно стоять. То, что нужно.

Беру я теперь свою любимую плётку — когда придирчиво выбирал и покупал её в соседней, аграрно-скотоводческой стране, уже вожделел и облизывался: представлял, как наступит этот момент! И вот он наступил.

Обхожу эту голубку со всех сторон — словно осматриваю. Пусть так думает: слышит же мои шаги. А на самом-то деле я уже давно позицию себе подобрал, и даже на мешках с песком, и спичечных коробках тренировался: спокойно сбиваю с трёх метров с табуретки. Замахиваюсь, и бью — не слишком сильно, но так, чтоб было сразу чувствительно: прямо по центру ягодиц, поперёк их!

Вы бы видели, как она дёрнулась, как завопила!

Вот уж тут она нисколько пафосно-лицемерной мольбы в голос не добавляла! Орала благим, можно сказать, матом! Хотя, скорее всего, чего-то как раз такого и предчувствовала: недаром же вопила, что «убивают!»

Ну а потом стонала, разумеется, извивалась. Крики чередовались с новыми мольбами — не убивать её, а только помучить в своё удовольствие, и отпустить!..

Хе-хе…

Я помалкивал себе, ждал. Когда она более-менее затихла, и попыталась, нагибаясь ещё ниже, и выгибаясь, расслабиться, выискивая такое положение, чтоб суставы рук не корёжило от дикой боли, нанёс второй удар — уже посильнее. Она снова закричала, забилась — но не сильно. С вывернутыми почти до предела руками не больно-то поизвиваешься — понимаешь же, что если суставы вывернутся, будет куда больней! А я не дал ей прийти в себя: начал хлестать в рабочем, так сказать, режиме: регулярно. И по ягодицам, и по ляжкам. И по икрам! Дышал глубоко и в ритме ударов: отлично это упражнение, между прочим, поддерживает мою «спортивную форму»!

О, как она теперь ругалась! Ну, в те моменты, когда я замахивался для нового удара — во время самого-то удара могла только вопить! И судорожно выдыхать. Это воздушно-трепетное создание, эта нимфа искусства, эта носительница, с позволения сказать, культуры в массы, задвигала мне такое, что у бывалого морского волка уши в трубочку сложились бы!..