Парусник в тумане

Тедди хмурится, убирая руку.

— Мы на задании.

Лили беззаботно машет рукой и убирает волосы на спину. Они совсем отросли и скоро скроют лопатки. И веснушки, вылезая навстречу июньскому солнцу, пляшут на ее лице.

— Вот он, — Тедди вдруг напрягается, и голос его звучит сдавленно и глухо. — Сможешь проследить за ним?

Лили быстро отодвигает лимонад и, схватив сумку за ручки, выбегает из кофейни. Достав колдоаппарат незаметно, она для вида делает несколько общих снимков: узкая мощеная улочка, деревянная вывеска с фигурой совы, витрина с пирожными… И, наконец, низкий широкоплечий мужчина с темно-рыжими волосами. На макушке у него лысина — словно ведьмин круг, который вытоптали неведомые человечки. Лили идет за ним до самого Лютного переулка, потом поспешно возвращается к кофейне.

Тедди ждет ее у выхода, нервно вытянув руки по бокам. Волосы его из каштановых становятся красными, и он сжимает ее руку чуть выше запястья.

— Спасибо, — шепчет он, и Лили, густо покраснев, отдает ему колдографии. — Можно, я зайду к тебе вечером?

Она долго смотрит в его зеленые глаза, и страх снова потоком врывается в сердце. Страшно, что близость Тедди, прикосновение его пальцев к коже, его взгляд — неизбежны. Лили не умеет врать себе, не умеет шагать назад. Она умеет только жить — широко, распахнув руки навстречу ветру — и от этого еще страшней.

— Да, — шепотом отвечает она и, поправив на плече сумку, быстро шагает в сторону «Дырявого котла», не смея обернуться. И только пройдя несколько домов, Лили вспоминает, что обещала матери зайти к дяде Джорджу.

«Всевозможные волшебные вредилки» никогда не были ее любимым магазином. Она обожала маленький магазинчик на углу, пахнущий красками и бумагой, полный ярких картин и колдографий. А любовные зелья и порошок мгновенной тьмы казались ей скучными. Да и канареечные помадки — так себе на вкус.

— Привет, — дядя Джордж машет ей рукой из-за прилавка. Глаза у него грустные, как и одиннадцать лет назад, когда он подарил ей пушистика. — Давненько тебя не видели. Все порхаешь?

— Порхаю, — Лили усаживается на высокий стул и крутит в пальцах конфету в ярком фантике. — Что нового?

Дядя Джордж разводит руками. Полгода назад он развелся, и Анджелина уехала ухаживать за болеющей матерью. Лили слышала, что она и вышла за дядю Джорджа просто потому, что он — близнец дяди Фреда. Можно скопировать внешность. Но как можно копировать чувства?

— Неужели пришла? — дядя Рон выходит из кладовки, обнимая большую картонную коробку. — Я-то думал, она нас знать не хочет.

Лили машет на него рукой. Дядя Рон вечно шутит так, словно отработал клоуном в маггловском цирке, и шутки у него давно закончились.

Бросив коробку на пол, он стряхивает пыль с ладоней и интересуется:

— Как мама? Вчера она притащила очень вкусный суп. Гермионе до такого варить и варить.

— Это Кричер постарался, — Лили зевает. Из-за символов она почти не спала последние две ночи, но разгадка — близко. — Мама статьи пишет.

— Держи, — дядя Джордж передает ей свернутый бумажный пакет. — Передашь ей от нас двоих. Конечно, можно было послать сову, но так приятно лишний раз тебя увидеть. Отцу привет! Передай ему, что нам свежий любовный напиток завезли. Передашь?

Лили откладывает книгу и трет уставшие глаза, потом подбирает выпавшую из последних страниц картинку и сонно разглядывает. Как ей схватить колдографией все эти солнечные блики, что так переливаются на репродукции? Сейчас у нее получается или цвет или свет. Ничего, как только они разберутся с убийствами, она возьмет отпуск и сразу возьмется за колдографию. Джеймс обойдется без нее пару недель: раньше ведь обходился.

За окном шумят деревья, качая высокими головами, и ветка сирени настойчиво царапает стекло. Серые и черные тени, танцуя на стенах, растворяются в горящем камине.

Кажется, она нашла еще один символ — серу. Остался последний — и можно разрабатывать подробный план. Вдруг им удастся разгадать эту головоломку раньше, чем погибнут люди?

Лили слезает с кресла и потягивается. Стрелки будильника приближаются друг к другу и скоро покажут полночь, а Тедди так и не зашел. Может, устал или передумал? Может, он тоже боится?

Лили садится на краешек кровати и берет в руки медвежонка. Он смотрит на нее овальными пластиковыми глазами, словно не понимая, где он, кто он и сколько ему лет.

— Не грусти, — говорит она ему и трет пальцем его плюшевый нос. — Нечего грустить.

Медведь укоризненно смотрит на нее и пытается пошевелить своим черным ниточным ртом, но не может.

И тогда в окно кто-то тихо стучится.

Лили быстро прячет медвежонка под одеяло и поднимает раму вверх. В теплом свете камина, из летней темноты, выныривает лицо Тедди. Правую щеку прорезывает глубокая царапина, на губах — кровь, и под глазом чернеет большой синяк.

— Мерлин святой, — Лили в ужасе прижимает руки к груди. — Что случилось?

Тедди быстро перелезает через окно в комнату и садится на подоконник.

— Издержки профессии, — говорит он глухо и слабо улыбается. Рубашка его измята и разорвана на плече. — Спасибо, Лили. Мы его поймали. Правда, дрался он порядочно и без палочки, но я дерусь лучше. Одним мерзавцем в мире меньше.

— Вы его убили?

— Пришлось. Если бы он попал к гоблинам, ему было бы гораздо хуже… Ты не думай об этом. Я просто пришел сказать, что…

Лили яростно мотает головой с такой силой, что волосы рассыпаются по плечам. Нет, она не хочет слышать это «спасибо». Она не хочет слышать безликие слова, когда они не нужны. Они оба знают, почему он пришел — и она не хочет врать. Ни себе. Ни — ему.

Шагнув вперед, Лили берет его лицо в свои горячие сухие ладони и страстно целует. Тедди отвечает мгновенно и, привлекая ее к себе, ласково обнимает за талию.

— Что? — спрашивает она шепотом и жарко краснеет, понимая, что стоит перед ним в пижаме с голубыми розами.

— Что ты нужна мне, — шепчет он в ответ и сильнее прижимает ее к себе. — Пожалуйста, не бойся, Лили. Я знаю, ты боишься.

Она снова мотает головой, не пытаясь вытирать бегущие по щекам слезы. Завтра утром она проснется, и все это — Тедди, ночь, поцелуй — окажется сном, и она выйдет в сад, влажный от росы, и сядет на качели. Вверх — и вниз. Вверх — и вниз.

Но его руки, его губы убеждают ее: все происходит по-настоящему. Сейчас. Здесь. И в наступившей тишине только сердце ее отчаянно выстукивает новый ритм.

Тук. Тук-тук. Тук.

Скорпиус

Сквозь стеклянные двери он видит, как Роза снимает фиолетовую мантию и, свернув, убирает ее в сумочку. На ней снова голубое платье и бежевые туфли — а волосы забраны наверх, в свободный пучок, из которого торчат волосинки.

Скорпиус ждет ее у выхода, раскрыв черный зонт. Можно, конечно, и водоотталкивающее заклинание применить, но прогулка под дождем так романтична — а романтики ему не хватает. После маленького темного кабинета, того разговора с отцом, четырех стен, скучного обеда, хочется выйти и забыть обо всем, что осталось за спиной.

Дождь сердито барабанит по зонту, не в силах пробиться через плотную ткань, и каплями падает на землю.

— Приятно, когда тебя ждут, — Роза довольно улыбается и берет его под руку. — Давно здесь?

— Минут десять, — Скорпиус нагибается и целует ее в щеку. — Пройдемся, или ты совсем голодная?

Роза смотрит на него лукаво и тут же замечает, одним движением распуская волосы:

— Кто же гуляет в такой дождь? Туфли промокнут, да и промозгло как-то… Может быть, в другой раз? А сейчас мне ужасно хочется горячего кофе со сливками и какого-нибудь румяного стейка. Весь день мучились с проверкой документов, стажеры совсем ничего составлять не умеют.

Скорпиус скептически кривит губы.

— Что, даже Виктор?

— Особенно Виктор! — Роза смеется, прикрывая рот ладонью. — Не представляю, как можно научить рунам и не научить обращаться с документами.

Скорпиус неохотно проходит мимо парка, с сожалением смотря на подрагивающие от дождя листья сирени и вдыхая свежий, влажный аромат земли и цветов. Роза что-то оживленно рассказывает про отдел, но слова отскакивают от его ушей, как капли от зонта.

— Хочу встретиться с дедом, — говорит он вдруг, прерывая Розу на полуслове. — Все годы я думал, что он мне приснился. Но он жив. И я хочу его увидеть. Вполне вероятно, что он сможет нам помочь.

Роза пожимает плечами и с силой выдыхает в воздух облачко пара.

— Скажи, — Скорпиус сразу останавливается и щурит глаза. — Скажи.

Она нервно поправляет тонкий ремешок на платье.

— Твой дед — Пожиратель смерти, ты сам это знаешь. Один из верных сторонников…

— Больше двадцати лет прошло, — Скорпиус зло поджимает губы, вытягивая их в линию. — Какого черта я должен вспоминать то, что никогда не вернется?

Уголки ее рта нервно подрагивают. Она оглядывается по сторонам, проверяя, что на них никто не смотрит, и касается его руки.

— Время не меняет людей, — ее губы тоже упрямы. Скорпиуса почему-то мутит от запаха ее духов, но он сдерживается, не разрешая себе шагнуть назад. — Он плохой человек, твой дед. Мерзкий, подлый и лживый.

Скорпиус в бешенстве выдергивает руку. Почему она так безжалостна? Так суха? Как дерево без листьев, для которого больше не наступит весна.

— Откуда тебе знать?

Роза улыбается, но в улыбке прячется насмешка. Она стоит перед ним, надменно выпрямив спину, ни на мгновение не сомневаясь в том, что говорит и чувствует. И где-то глубоко внутри, под сердцем, у Скорпиуса рождается желание сбежать. И вся его любовь к ней, жившая в душе так давно, вдруг дрожит, как башня, из основания которой вырвали камень.

— Я изучала его дело, да ты и сам знаешь, кто такие Пожиратели смерти. Я читала…

— Читала. Читала, как свои руны? Мертвые и не нужные никому, кроме вашего отдела? Ты хотя бы раз его видела? Говорила с ним? Попыталась понять, что он чувствует?

Роза хмурится, и в ее темно-карих глазах бегают недобрые огоньки.

— Достаточно знать, что он — Пожиратель смерти. Это говорит само за себя. Они убивали людей, Скорпиус. Магглов. Издевались над ними. Пытали… Моя мать…

— Ты не твоя мать, — Скорпиус повышает голос и, лихорадочно порывшись в карманах, сует ей в руки маггловские бумажные деньги. Кровь стучит в голове, и он боится, что наговорит лишнего — но уже не может остановиться. Все, что он сдерживал в себе последние две недели, пытается выплеснуться одним яростным потоком. — На, бери. Забирай все. Иди в свое чертово кафе, выбирай что хочешь. Я хочу остаться один.

Качели с силой отлетают назад, и Роза остается стоять под дождем, растерянно сжимая пальцами новенькие фунты.