Третий в пятом ряду[худож. Е. Медведев]

Мастерство

В каждом, даже небольшом по объему произведении настоящего искусства можно почувствовать глубину и многозначность жизни, осмысленной художником. В этом отношении повести Анатолия Алексина, компактные и лаконичные, весьма показательны. И дело отнюдь не заключается только в точности эпитетов, выразительности словесных характеристик, яркости описаний. Мастерство художника реализуется в более серьезном и трудном — в искусстве видеть мир, видеть его в движении и пестром многоцветии, в умении сохранить в прозе — в повести, рассказе, романе — очарование бесконечной непосредственной жизни.

Любая книга кончается — одна на стопятидесятой, другая на тысячной странице. Бывает, что и тонкая книжица выглядит растянутой, а иной фолиант читается на одном дыхании. Встречаются в литературе и другие примеры: многостраничный роман дает тощее, обуженное представление о действительности, а маленькая повесть или новелла распахивает перед людьми целые миры. В чем тут дело? И где кончается ремесло и начинается искусство?

Самое высокое достоинство прозы состоит как раз в том, чтобы на обозримой площади повести или романа выразить необозримую жизнь, в которой переплетаются по законам контраста или гармонии различные темы, образы, характеры. В этом мощном хоре жизни звучит не одинокий сольный голос рассказчика, а врываются многочисленные реальные голоса мира, в которых люди раскрываются в своих переживаниях, откровениях, исповедях, обновляются, прощаются со своими иллюзиями, падают, вновь поднимаются, возрождаются, ликуют, страдают и ждут, дышат полной грудью — одним словом, живут… Все это входит в понятие талантливой прозы и является ее достоинством, главным доказательством мастерства прозаика.

Даже в том тематическом круге, который по необходимости обычно очерчивает для себя писатель, чувствуются мощные волны безбрежной жизни: они доносят до читателя тревоги и надежды большого мира. Вот это качество особенно дорого в книгах Анатолия Алексина. При всей своей законченности — сюжетной, смысловой, эмоциональной — повести Анатолия Алексина разомкнуты вовне, по отношению ко всему современному миру. Они и заканчиваются-то обычно тем, что их юные герои впервые перешагивают порог взрослой жизни, а за ним, за этим порогом, читатель ощущает новый бесконечный мир, в котором предстоит жить героям Анатолия Алексина. Эта разомкнутость художественных повествований писателя помогает почувствовать за пределами историй, развертывающихся в его книгах, бесконечность действительности, куда он выводит своих героев, а вслед за ними своих читателей. Он убежден, что жизнь подростка, равно как жизнь взрослого, не укладывается ни в какие окончательные, наперед заданные оценки, определения. Анатолий Алексин убежден: жизнь настолько интересна, богата, сложна, разноречива, что отвергает любые попытки свести ее к однозначным, прямолинейным проявлениям. Писатель обычно не сводит сложный человеческий конфликт к одной какой-либо позиции, близкой сердцу рассказчика или главного героя. Аргументы противостоящей стороны Анатолий Алексин не приглушает, а дает ей полностью высказаться и убедить читателя в ее правомерности. Например, позиция Ивана в «Позднем ребенке», с нравственной точки зрения, безупречна, хотя Леньку Нечаева и всю его семью она ввергает в несчастье. В повести «А тем временем где-то…» показана образцовая, с точки зрения «прописной» морали, семья Емельяновых, и характерно, что писатель не доводит до публичного столкновения конфликт нравственных принципов Нины Георгиевны и Емельянова-младшего с этой «прописной» моралью образцовой семьи. Анатолий Алексин исследует нелегкий разрыв между некоторыми формальными нормами морали и формирующимися, более глубокими нравственными критериями человечности.

Каким путем убеждает нас писатель в правоте и силе этих более глубоких критериев? Кроме тонкого психологического анализа душевной красоты и истинного благородства Нины Георгиевны прозаик использует такую бытовую деталь, как фотография на стене. Помнится, первое, что поразило Сергея Емельянова в комнате Нины Георгиевны, — необычные фотографии отца, не того жизнерадостного, благополучного, «образцового», каким его знал сын, а растерянного, с горькой улыбкой. Но самое интересное: фотографии отца висели рядом с портретом Шурика, который предал Нину Георгиевну. «Шурик и мой отец были на стене почти рядом, — отмечает про себя Сергей Емельянов. — Это было мне неприятно. „Они ведь такие разные“, — говорил я себе…»

Через несколько дней Сергей узнал, что отец не откликнулся на призыв Нины Георгиевны о помощи. И опять появляются фотографии. «Я видел отца и Шурика — на стене, очень близко перед собой. Они были рядом. Может быть, и в отце сидит тот самый стержень, о котором рассказывал Шурик?»

Потом они действительно оказались в одном ряду — Шурик и Емельянов-старший, люди с металлическим стержнем внутри, глухие к людским горестям. А внешне все выглядит вполне благопристойно. И Шурик и Сережа Емельянов вышли в самостоятельную жизнь, их пути, наверно, не раз пересекутся; оба они могут оказаться благополучными работниками, хорошими специалистами. Но нравственные потенциалы их противоположны. Здесь-то и кроется социальный конфликт.

Духовное развитие героев Алексина не заканчивается на последних страницах его повестей; автор предоставляет читателям возможность поразмыслить, как поступят, как будут вести себя те или иные персонажи в дальнейшей реальной жизни. Литературные герои, воссозданные талантом писателя, начинают жить в воображении читателей, подсказывать им верные решения в деликатных житейских ситуациях. Такие отношения с литературными героями возникают обычно лишь в тех случаях, когда создан пластичный, сложный характер, когда герои поставлены писателем в реальные, непридуманные обстоятельства.

Все это присутствует в повестях Анатолия Алексина как следствие основного принципа его прозы: писать жизнь неприглаженную, в социальных и нравственных разноречиях, не подгоняя их к какой-либо удобной, поверхностной схеме.

Писатель владеет умением достичь самодвижения характера, когда невозможно предопределить поступок, реакцию, ответ того или иного героя: они становятся естественным, органичным выражением внутренней логики художественного образа. А логика эта отнюдь не формальная, она диктуется сложными диалектическими сцеплениями героя с окружающими людьми, его прошлым опытом и сложившейся ситуацией.

Особо следует сказать о финалах повестей Анатолия Алексина. Известно, как трудно они даются нынешним прозаикам. В свое время Чехов говорил, что о мастерстве писателя во многом можно судить по финалам его произведений. В самом деле, что означает сакраментальное слово «конец» на последней странице книги? В детективной прозе такого вопроса нет: там раскрытие преступления, совершенного в начале повести, происходит в финальной главе и заставляет автора ставить точку. В других жанрах с окончанием несколько сложнее, если брать, разумеется, серьезные произведения.

Финалы алексинских повестей, как правило, оставляют литературных героев на пороге нового этапа их нравственного развития. При этом отчетливо ощущается перспектива духовного движения героя к своему жизненному идеалу, перспектива отнюдь не безоблачная, не безмятежная. Мы всегда чувствуем, что, простившись с нами на страницах книги, герой повести или рассказа Анатолия Алексина не обретает гладкой дороги, свободной от препятствий и испытаний. Читателя, закрывающего книгу Анатолия Алексина, не покидает ощущение погруженности его героя в реальные жизненные обстоятельства, продолжающиеся за пределами произведений.

Ленька Нечаев, «поздний ребенок», после трудного разговора с Иваном в конце повести поднимается к себе домой на третий этаж и чувствует себя «взрослым, совсем взрослым». Он никогда не думал, что это так трудно. Он должен «подготовить» сестру Людмилу к тяжелому разрыву с ее любимым Иваном, он должен отвлекать отца и мать от этих неприятных вестей, а отец лежит с инфарктом. На первый взгляд кажется, что писатель взваливает слишком большой груз на плечи шестиклассника, но потом понимаешь, что это и есть по-настоящему правдивый конец.

В повести «А тем временем где-то…» Анатолий Алексин пишет небольшой эпилог, начинающийся словами: «Прошло три с половиной года». Эпилог понадобился автору, чтобы резче обозначить нравственный конфликт между Сергеем Емельяновым и его отцом. Шестнадцатилетний герой повести способен на серьезный самостоятельный поступок: вместо поездки на Черное море Сергей отправляется к Нине Георгиевне, потому что обещал ей приехать. «Я не могу стать ее третьей потерей», — заявляет парень на последней странице; такие слова он, конечно, не мог сказать три года назад.

Своеобразна финальная организация материала в повести «Мой брат играет на кларнете».

В «Моем брате…» автор не показывает решительной перестройки главной героини — Женьки, тщеславной, честолюбивой девчонки. Она получает лишь первый ощутимый урок жизни, когда слышит от своего брата Левы слова о ее подлом поступке. Женька даже прекращает вести свой дневник, но не потому, что она стала другой, а лишь из опасения, что в книге о брате-кларнетисте могут не поместить ее портрет с подписью: «Сестра музыканта». Внутренняя структура ее характера остается пока прежней; чтобы перевоспитать Женьку понадобится, наверно, еще немало времени. Эта незавершенность эволюции героини повести принципиально важна: здесь открывается писателю более глубокая правда характера.

Говоря об искусстве прозы Анатолия Алексина, нельзя забывать об интонационном ее богатстве. Многие критики и прозаики, писавшие о языке произведений Анатолия Алексина, справедливо замечали эмоциональную насыщенность и изящество словесной ткани его книг. Правда, чаще отмечали юмористическую окрашенность фразы. Она, конечно, присутствует в повестях Анатолия Алексина — многообразная юмористическая тональность: от тонкой иронии до ядовитого сарказма, от веселой шутки до гротесковой насмешки. И все же мне представляется неточным сводить многозвучную интонацию этой прозы к юмору: она требует более разностороннего анализа.

А юмор? О юморе Анатолия Алексина можно писать много и подробно; юмор сопровождает его героев в самых разных ситуациях; юмор у него бывает мягкий, добрый, ядовитый, горький, даже безнадежный (вспомните разговор Леньки Нечаева с Иваном в повести «Поздний ребенок»). О таком юморе надо писать специально. Но, повторяю, юмором не исчерпывается своеобразие интонации и языка писателя.

Именно художественные достоинства повестей и рассказов Анатолия Алексина объясняют секрет их популярности в читательской среде. Его произведения изданы общим тиражом более 100 миллионов экземпляров, переведены на 48 языков, по многим из них созданы фильмы и спектакли.

Анатолий Алексин — лауреат Государственных премий СССР и России, награжден высшими наградами СССР, член-корреспондент Российской академии образования. Он — лауреат международных премий, его имя внесено в Международный почетный список имени X. К. Андерсена.