Кумуш-Тау — алые снега

Кустарник старого Дика

Странные штуки происходят со временем здесь, в Уэстли-Пойнте.

Вчера время мчалось гоночной машиной. Сегодня — сделалось вязким и тягучим, словно патока, ты его убиваешь тысячью способов, а до вечера все еще — как до Луны.

Впрочем, до Луны не так уж далеко. Для русских, по крайней мере.

Капитан Гордон Вестон прикрыл глаза рукой. Ресницы и брови у него были сожжены, отчего лицо, с красивыми и определенными чертами, производило неуловимо странное впечатление.

Он резко двинул тонконогое кресло, откинулся на спинке, принявшей его в поролоновые пружинящие объятия.

Идиотская тут мебель. Да и все вокруг. Бирюзовый гофрированный навес веранды на изумрудных подпорках. Настурции в красных керамических горшках, разбросанных по стене в обдуманном беспорядке — за такую штуку декораторы отхватывают немалые деньги.

Не офицерская казарма, а рекламная картинка. «Поселившись в загородном бунгало нашей фирмы, вы сделали удачное вложение денег и доказали свой практический вкус».

Или модный курорт: туда ведет шестилинейное шоссе, а по пляжу разгуливают длинноногие стервы — если на них и надето что-нибудь, то видимое разве только в микроскоп.

Этот кретин, полковник Джеррис, много распространялся насчет Уэстли-Пойнта. «Наши храбрые парни должны чувствовать себя как дома!»

Конфетная идиллия, рыженькие флажочки настурций. Закрой веки — и снова свет, яркий, как удар по глазному яблоку, и снова рев, пронзающий бетон, как игла — бумагу; он пробивает насквозь твой череп и высверливает остатки мозгов, тебя трясет, как десять святых Виттов, а сигнальная лампочка подмигивает нахально: «Не трусь, старина, это еще не конец...»

Когда их всех сюда привезли, тут были только сиреневые холмы, желтый песок, синее море. И растрепанные тени растрепанных пальм.

Теперь — песочек на побережье причесан граблями. И пальмы как будто не те: быть может, те выкопали и воткнули поролоновые? А там, за холмами... Первобытный хаос выглядел отрадней. И потом, из него еще можно было что-то сотворить.

...Внимание! Те же и Сэм Брэдли. Попадаются порой вполне приемлемые типы и среди сержантов, и среди рядовых. Но только не здесь...

Сэм — любитель родео в Коди. Из тех, кто орет и хлопает себя по ляжкам, когда ковбой вылетает из седла. Но хуже всего — его идиотский жаргон, подхваченный у кого-то из ветеранов. Он считает своим долгом обозвать банку сгущенки «бронированной коровой», а взбучку от командира «ракетой в бок». В такие минуты он кажется себе похожим на фронтовика.

— Ну, в чем дело, сержант Брэдли, только покороче!

— Добрый день, сэр, я... я решил сказать вам насчет этого куста.

— Какого там к черту куста?!

— Кустарник старого Дика — так мы его зовем.

— Сколько раз я приказывал вам говорить на нормальном человеческом языке! Что я могу понять в вашей дьявольской тарабарщине?

— Я... я не знаю, как иначе сказать... Старый Дик — по-нашему дьявол. Так это будет дьявольский кустарник, сэр!

Гордон Вестон в изнеможении потер виски ладонями. Из этого Брэдли глупость хлещет фонтаном, — когда такая жара, с ним просто невозможно столковаться.

— Вы можете рассказать вразумительно, сержант?

— Я постараюсь, сэр... За во-о-н теми холмами валяются обломки «Наблюдателя-3», — помните, он сморкнулся через восемь секунд после запуска? Так вот, все заросло каким-то кустарником. Наши ребята натолкнулись на него случайно. С ним неладно, сэр. Пожирает маленьких птичек и норовит вцепиться тебе в руку, а шипы у него, как тигриные когти. И потом — чересчур быстро растет. Я-то сам не видел, но говорили верные ребята.

— Они вас разыгрывали, сержант...

Сэм засиял, как луна:

— Не из тех я, с кем можно шутить, и ребята это знают, сэр... Надо бы взглянуть на такое диво?

Должно быть, дереву легче втолковать что-нибудь, чем такому вот Брэдли.

— Вы хотите, чтобы я пошел с вами?

— Ударили в гвоздь, сэр! То есть, я хотел сказать, что именно этого я и хотел. Лучше, если вы разберетесь, в чем там дело.

Сэм прилипчив, как пластырь. И потом — надо же доконать день.

Гордон Вестон встал, кресло чвакнуло облегченно.

— Хорошо. Идем к вашему дьявольскому кустарнику. И если это самая заурядная колючая дрянь, вы сядете в нее задом — ладно, Сэм?

Трава выгорела, как только началась жара. Вблизи поверхность холма наводит на мысль о небритом подбородке и сизой щетине. Один холм похож на другой, как лондонские клерки; дорога достаточно длинна, чтобы почувствовать себя круглым ослом — кто ж иной согласился бы в такую жару совершить научную экспедицию вкупе с Сэмом Брэдли.

...За второй грядой холмов — оно.

Сначала стальные купола, торчащие из земли, точно закопанные по маковку лысые великаны. Дальше — трубы перископов. За ними — нечто, напоминающее модернистскую скульптуру индустриального толка; от путаницы проводов, труб и трубок, разноцветных панелей, трапов, помостов с перильцами — тебя поначалу мутит. Впрочем, и привыкнуть к этому трудновато.

Сейчас оно молчит.

Там внутри, под стальными черепами, замерли стрелки приборов — далеко от красной черты, погасли разноцветные лампочки, холодно поблескивают глазки кнопок. А завтра... «Уэстли-Пойнт — надежда свободного мира! Испытания нового вида оружия, превосходящего по разрушительной силе все мыслимое до сих пор, прошли успешно!» Посадить бы одного из этих молодчиков-писак вон на тот холм, когда оно заговорит...

— Кошачье пиво? Что за вздор, сержант?

— Молоко, сэр. Мы так называем молоко. Майор Римсби жить без него не может. Он приказал доставить сюда козу. Мои ребята животики надорвали, когда услышали: коза в Уэстли-Пойнте! А теперь у нее козленок, сэр. Кидди, ну и бедовый же малыш!

— Разумеется. Там, где дьявол, там и козел. Но где же ваш пресловутый кустарник, Сэм?

— Думаю, что за той скалистой грядой. Приметное место, иначе бы его и не найти.

...Ну да, это одно из таких мест, куда валились обломки. Земля, черная как уголь, кое-где оплавленная и отблескивающая темным стеклом, и на ней — скрюченное той невероятной силой железо. Однако откуда на черном — зеленая полоска? Даже не зеленая — она вроде того изумрудного пластика, которым по воле Джерриса изуродовали столбы на веранде.

— Это он и есть, сэр. Кустарник старого Дика, так мне его описывали.

Черт возьми, кажется, действительно что-то небывалое. Во всяком случае, достойное внимания. Если бы понимать в ботанике хоть каплю!

В классе Гордон Вестон по математике шел вторым, а по естественным наукам — пятнадцатым; все его сведения об экзотических растениях были почерпнуты в крохотной, словно аквариум, оранжерейке его матери. Там в горшочках разевали бархатные пасти две-три глоксинии; покачивались, подвешенные к потолку, фарфоровые подносики с орхидеями — каттлеями, кажется; цветы их были как сиреневые гофрированные бабочки, балансирующие на изящных стеблях. Вот и все диковины; в жизни не доводилось ему встречать зелень такой безумной яркости — каждый лист казался каплей изумрудного света и резко контрастировал с шоколадно-лиловым оттенком бесконечно ветвящихся стволиков.

Растение было красиво, никаких шипов Вестон не разглядел даже вблизи. Он протянул руку — сломить веточку, но Брэдли почтительно попридержал за рукав; лунообразная его физиономия не то чтобы побледнела, но стала менее розовой, чем обычно.

— Осторожно, сэр! Я ведь сказал вам, что с этим кустарником шутки плохи!

— Вздор, Сэм! Вы что, верите дурацким россказням о растении, пожирающем птичек?

— А вон, глядите — перья. Это все, что остается. Птица садится на ветку и — хап! Куст втыкает в нее свои шипы и высасывает быстрей, чем завсегдатай бара — бокал «Мартини». Ребята видели эту штуку своими глазами.

В сплетении причудливо ветвящихся стволов торчал пучок сереньких перьев. Вестон наклонился поглядеть: это была целая шкурка, и даже с лапками, — тонюсенькие коготки поджаты беспомощно.

— Это настоящий дьявольский кустарник, не какой-нибудь суррогат, — бубнил под ухом Сэм. — Он пожирает все, что не железо и не земля. Да вот, посмотрите...

Выйдя за черту выжженной земли, сержант разыскал в зарослях сохнущей сизой травы пучок посвежее, вырвал с корнем, размахнулся: «Ап!»

Трава упала в груду маслянисто просвечивающей зелени.

То, что произошло дальше, было похоже на четкую и безжалостную работу какого-нибудь автомата. Ветви неведомого кустарника зашевелились, как под ветром. Каждый из ярких листьев вмиг, словно флажок на древко, намотался на какую-то незаметную прежде ось и превратился в шоколадно-лиловый шип; все веточки и острия бурно подтягивались друг к другу, соединялись, переплетались и, наконец, сомкнулись, совершенно скрыв от глаз тонкие сизые стебли. Минута — и плотное это сплетение с легким щелчком рассыпалось, зелеными огоньками вспыхнули листья, исчезли шипы. Наземь упал комочек серой трухи.

Вестон нажал двумя пальцами на виски, помотал головой. Может, ничего не было? Он с надеждой взглянул на Сэма. Лицо сержанта светилось безмятежным довольством.

— Старина Дик перемолол траву, сэр, и выкинул остаток. Именно так и рассказывали ребята. Верные, настоящие парни, сэр, им легче выбросить доллар кошке под хвост, чем соврать. У меня они все такие.

...Помнится, на болотах попадается травка, липкая дрянь, — засасывает и переваривает мух. Как-то раз пресса подняла визг о дереве-людоеде с острова Мадагаскар. Трехдюймовые шапки, первые страницы. А на последних набрано петитом мало приятное для авторитета правительства сообщение...

Но ведь он видел. Это глупо, как факт. И, как факт, неодолимо.

Вестон поднялся на взлобье холма. Все как на ладони: шоколадно-зеленая мозаика почти прикрыла обломки «Наблюдателя-3», длинными мысиками заросли расползались в разные стороны. Как будто в исковерканной стали затаился осьминог и медленно протягивает зеленые щупальца, полные прозрачного яда.

Что-то необычайное, зловещее было в этой ослепляюще яркой зелени на глухой черноте.

Озноб свел спину. Вестон догадался — что именно.

Оно росло... на этой земле!

Сэм неторопливо вытер платком вспотевший лоб, указал толстым пальцем на обломки «Наблюдателя-3».

— Говорят, что эта штука сморкнулась оземь не просто так.

— Майор Римсби был в комиссии, сэр. В ней было немало высоких шляп — то есть начальства, простите. Они долго бурчали меж собой и решили, что железку прошиб какой-то небесный камень. Держу тысячу против одного, что вы знаете, как они называются, сэр. Такое длинное, заковыристое слово.

— Метеорит?

— Ударили в самую шляпку гвоздя, сэр!

Гордон Вестон листал журналы, подшивки газет — все, что нашлось в этой паршивой дыре, именуемой библиотекой.

Итак, 30 августа 1955 года в штате Висконсин брякнулся с неба трехкилограммовый обломок льда. Какой-то дотошный фермерский сынок растопил его и воду направил ученым. Вода оказалась щелочной, со следами присутствия хлора, циана, аммиака, — такого не бывает при таянии обычного града. Обломок был признан ледяным метеоритом, возможно, осколком кометы.

Метеориты изучали русские. Академик Полканов, профессор Герлинг нашли в них аргон и неон того же изотопного состава, что и на земле. Мельвин Кальвин, биохимик, штат Калифорния, отыскал в некоторых образчиках метеоритов следы сложных органических молекул гетероциклического типа. На земле подобные встречаются как вкрапления в ядрышках, входящих в состав химической структуры хромосом...