Люськины рассказы

Воровайка

Стоял сильный мороз. Люська сидела дома, на улицу идти не хотелось — холодно. Она быстро нашла себе занятие — открыла сундук и стала примерять мамины вещи. Прохаживаясь перед зеркалом, мечтала, что когда вырастет, будет носить эти туфли на высоких каблуках и эти платья, которые сейчас ей были еще велики.

Вдруг из вороха одежды выпал черный бархатный кисет. На нем с обеих сторон был вышит крест крупным белым бисером. Раньше он висел на стене в спальне, и мама им очень дорожила. Люську же привлекал только бисер. Однажды, тихонечко срезав с одного уголка креста, для «бусиков» кукле, повернула его обрезанной стороной к стене. Чтобы не было видно. Но когда мама это обнаружила, то очень рассердилась.

— Люська, зачем так сделала? Это же мне на память от бабушки Марфы. Он старинный и вышитый оленьей жилкой, а ты все испортила.

С тех пор Люська кисета не видела, мама его спрятала. Девочка взяла кисет, и внутри увидела деньги. Она вспомнила, как мама вчера говорила отцу, что ей зарплату из района почтой прислали. Значит, это и есть ЗАРПЛАТА. Люська поиграла деньгами в магазин и затем сложила их обратно. Но в голове засело, что можно пойти в магазин не понарошку, а по-настоящему, и купить шоколадные конфеты. Они были дорогие, и привлекали своей оберткой. Очень хотелось иметь такой фантик. Люська просила у мамы купить, и та обещала, как получит зарплату. Но мама была на работе, а зарплата лежала дома. Сложив вещи обратно в сундук, Люська стала собираться на улицу, чтобы не думать про эту ЗАРПЛАТУ, а дождаться маму и пойти с ней за покупками. Но на улице ноги сами привели ее в магазин.

Продавец Михаил Петрович спросил: — Тебе чего?

— Да так, поглядеть.

— Ну, ну, посмотри, погрейся.

На прилавках было всего полно, как казалось маленькой Люське. Лежал и красивый цветной крепдешин, который мама мечтала купить себе на платье. Но говорила, что очень дорого:

— Аж сто пятьдесят рублей за метр.

Девочка подошла к витрине с конфетами. Японка на конфете улыбалась из-за веера и как бы просила купить. Люська не выдержала и побежала домой. Вытащила из кисета три рубля и снова в магазин.

Она отличалась своей нетерпеливостью и решительностью — что задумала, то обязательно сделает не откладывая. Сколько из-за этого страдала! Но характер всегда брал верх, и с этим родители ничего не могли поделать.

Протянув деньги продавцу, быстро сказала:

— Одну конфету с японкой.

— Они называются «Чио-Чио-сан», — подсказал Петрович.

Дома Люська развернула конфету, разгладила фантик и, любуясь

им, потихоньку откусывала. Было очень вкусно, и она не заметила, как конфеты не стало.

— Гальке не оставила, — спохватилась Люська. — А, пойду куплю еще одну. Деньги же остались.

Подавая сдачу обратно продавцу, она старательно выговорила: — На все «Чио-Чио-сан».

— Кто тебе деньги дал?

— Мама, — не задумываясь, ответила девчонка.

— Ну, подожди здесь, а я сейчас, — сказал он и вышел.

А Люська

опять с удовольствием стала разглядывать витрину. Через некоторое время он вернулся, взвесил конфеты и добавил

еще полконфетки. Люська обрадовалась — и Гальке, и ей хватит. И только она повернулась к двери, как та открылась, а на пороге появилась взволнованная мама.

— Ты что это надумала, дочь, зачем деньги взяла без спроса, как воровайка? — Мамины слова ударили по лицу, как пощечина.

— А я это сразу понял, когда она с трешкой в магазин пришла. Не могли вы ей дать таких крупных денег. Вот за вами и сбегал. Девчонка не знала, что делать. Первая мысль — бежать. Но дверь загораживала мама, а из-за прилавка вышел Петрович.

Люська заметалась по магазину, и когда мать немного отодвинулась в сторону, выскочила в дверь. Она не чувствовала мороза, щеки горели, в ушах звучало: воровайка, воровайка…

Ей было стыдно. Так папа называл несмышленых щенков, которые таскали куропаток с нарт и воробьев, клевавших овес из кормушки лошади. Добежав до дома, остановилась:

— Куда идти? А уйду из дома, буду жить в интернате.

Идя по зимнику в сторону Ларьяка, каялась:

— И зачем я эти деньги взяла, не дождавшись мамы? Вот теперь все пропало.

Дальше неизвестно что. Она заплакала, слезы замерзали на ресницах. Люська их смахивала и продолжала реветь. К ней подбежал щенок, стал ласкаться, лизать Люське лицо. Она сразу успокоилась. Он один, верный друг Соболько, не бросил ее. Щенок сначала играл, забегал вперед, но потом стал отставать, останавливаться, скулил, как бы звал Люську обратно в деревню. Но та упорно шла вперед, и он снова ее догонял. Начало смеркаться. Зимний день недолог. Три часа — и уже темно.

Высокие кедры стояли по краям дороги как стена, отбрасывая тень. Люське стало страшно.

— Вот замерзну тут и умру назло. Пусть они все обо мне плачут. Ей стало жалко себя, и Люська опять заревела, думая об отце.

— Папа будет искать, волноваться, а если я ему все расскажу? Он

поймет, поймет!

Она развернулась и быстро побежала назад в деревню по узкой темной дороге. Верный Соболько радостно бежал впереди. Уже совсем стемнело.

Замерзшая путешественница подошла к крыльцу, но войти в избу не решилась. Стыдно.

— Заночую в стоге сена, возле сарайки с коровами, там тепло. А утром, когда все будут на работе, зайду. Возьму хлеба на дорогу, оденусь потеплей и снова уйду.

Люська залезла в сено, а Соболько покружился вокруг стога и тоже лег. Потеплело, пошел снег. Люська засыпала в своей «норе», прижавшись к собаке.

Ее разбудили громкие голоса.

— Да вот она, спит.

Тут же отцовские руки подхватили ее. Прижимая Люську к себе, он только повторял:

— Дочка, доченька моя. Нашлась. А мы уж и не знали, что делать. Всю деревню обыскали. Да по Собольке поняли, что он около тебя сидит.

У девчонки камень с души спал, и она прошептала в ответ:

— Я не воровайка, мама обещала…

Люську раздели, напоили горячим молоком, растерли водкой и положили в кровать. А ей казалось, что все это во сне — и магазин, и дорога в лесу. Веки ее смыкались, она погружалась в сон. За перегородкой отец говорил маме:

— В колхозе, после отчетного собрания, получу на трудодни тысячу рублей — счетовод сказал. Вот будет тебе на платье из крепдешина, а Люське с Галкой на конфеты. А то ведь правда, давно мы им не покупали. А смотри, мать, Люська конфету-то не съела, сестре оставила, молодец. Ругать я ее не буду. Она сама все поняла, раз из дома от стыда бежать надумала. И ты не ругай, а то снова убежит.

После того случая Люська никогда больше дома ничего без спроса не брала, а тем более в гостях или на улице.