Чекисты, оккультисты и Шамбала

Посланный от этих людей под видом сумасшедшего произносил на площадях проповеди, которых никто не понимал, и привлекал внимание людей странным костюмом и идеограммами, которые он с собой носил»[222].

Рис. 6. Бехтерев

Михаила Круглова, как рассказывает далее Барченко, несколько раз арестовывали — «сажали в ГПУ, в сумасшедшие дома». Однако, убедившись, что его «безумие» вполне безвредно, отпускали на свободу. В этом же письме Цыбикову Барченко часто использует две из кругловских идеограмм. В одной из них легко угадывается написанное искаженным тибетским курсивом слово «дуйнхор», за которым следует мистический треугольник с точкой посредине. Другая идеограмма соответствует по смыслу и по числу слогов слову «Шамбала». (Загадочные деревянные таблички с идеограммами, которые носил при себе Круглов, разумеется, не могли не заинтересовать бывшего военного кодировщика С.П. Шандаровского.)

Круглов затем несколько раз приезжал к Барченко и Кондиайнам в Ленинград. Вот как вспоминала об этом Э. М. Кондиайн:

«Явился к нам как-то пешком из Костромской обл. мужик, Круглов Михаил Трофимыч. Неизвестно, как он прослышал про Ал. Вас-а. Принес он целую кучу совершенно необычных изделий из дерева, обклеенных цветной бумагой, разными геом[етрическими] фигурами, знаками и надписями. Там была шестигранная корона, которую Михаил Трофимович надевал, в руку брал скипетр и всякие другие атрибуты, был у него и небольшой гробик.

Говорил он скороговоркой стихами, которые тут же слагал. Он жил у нас раза два недели по две и был совершенно нормальный. Бывал он в Москве в психиатрической б[ольни]це. Своим бормотанием и дерзкими выходками перед врачами и аудиторией студентов, где его демонстрировали как умалишенного, он очень ловко имитировал больного. А был он самый нормальный человек, только что говорил часто стихами. Один древний старик в Костроме научил его изготовлять эти свои изделия, а быть может, он их у него похитил. Вид у вещей был старый. И велел-де ему старец носить эти вещи и показывать людям и всегда ходить пешком.

В психиатрическую б[ольни]цу он приходил как на постоялый двор. Его там всегда охотно принимали.

Его стихи я, к сожалению, забыла.

В памяти сохранились лишь две забавные строчки: „Реет знамя трудовое над советскою страною“ и „Все мы тут померим и все мы тут поверим“»[223].

Учителем Круглова Э.М. Кондиайн называет известного костромского старца Никитина. О его смерти в 1925 г., между прочим, сообщил Н.К. Рерих в книге «Сердце Азии»:

«Совсем недавно в Костроме умер старый монах, который, как оказывается, давно ходил в Индию, на Гималаи. Среди его имущества была найдена рукопись со многими указаниями об учении махатм. Это показывало, что монах был знаком с этими, обычно охраняемыми в тайне, вопросами»[224].

(О. Шишкин считает, что о старце Никитине Рерих узнал от Барченко, с которым встречался во время своего мимолетного визита в Москву летом 1926 г.[225].

Неожиданная встреча с Кругловым, показавшая, что традиция универсального эзотерического знания живет и на русской почве, в среде староверческих сект «искателей Беловодья», дала новый импульс поискам Барченко. Так, мы знаем, что он совершил путешествие в Кострому, — вероятно, уже после того как ушел из Главнауки, — чтобы разыскать старца Никитина. Там ему действительно удалось встретиться с престарелым учителем Круглова, который, как выяснилось, принадлежал к секте голбешников (от «голба» — подполье), родственной секте бегунов или странников. Старец, вероятно, рассказал Барченко немало интересного о своих хождениях в Тибет и Индию, о самобытной вере голбешников и о загадочных символах-идеограммах, свидетельствовавших о знакомстве этих русских сектантов с тантрическим буддизмом.