Есть одна грязнокровка

Впервые за столь долгое время получив доступ к волшебной палочке, я испытала лёгкую эйфорию. Первым моим желанием было как можно скорее выбраться из этой окружённой морем и скалами ловушки, чтобы найти ближайший штаб Сопротивления или любых союзников. Однако сомнения, которые посеял в моей голове Драко, а также его тяжёлое состояние не дали мне этого сделать.

Первым делом я левитировала его на койку и наколдовала компресс, чтобы хоть немного сбить жар. Ему стало полегче, но он продолжал бредить. Сделав все, что было в моих силах для стабилизации его состояния, я направила на Малфоя палочку и произнесла заклинание, которое должно было помочь мне принять главное решение на тот момент.

Я была не самым искусным легилиментом, но сознание Малфоя слишком ослабло из-за горячки, чтобы сопротивляться.

Одно за другим я просматривала его воспоминания.

Я быстро листала детские, школьные годы, его страх перед заданием Лорда на шестом курсе Хогвартса, когда Драко так и не смог убить Дамблдора, скорбь об отце… Затем его служба Лорду, женитьба и вот, наконец… Все, как он и сказал. Мое местонахождение было передано Пожирателям через анонимный источник. Затем воспоминание о том, как Малфой уговаривает Волан-де-Морта не убивать меня. А в самых сокровенных глубинах его сознания… четыре встречи. Четыре разговора, в которых он нехотя признаётся психологу и самому себе в том, что я небезразлична ему.

С трудом помню, как выныриваю из его воспоминаний и оседаю на пол. Его все ещё колотит от жара — меня колотит вместе с ним. Сопротивление предало, мне абсолютно некуда больше идти.

* * *

Немного совладав с собой, я вернула Малфою палочку, а в его кармане нашла ту, которую он отобрал у своего доктора. Трансфигурировав лохмотья своей робы в подобие маггловской одежды, я решила отправиться на поиски провизии. У Малфоя обнаружилось не так много денег, но на еду и лекарства должно было хватить. Мне пришлось аппарировать рывками от одной видимой дальней точки к следующей, так как я не знала, где именно нахожусь, а трансгрессировать напрямую в Лондон не получалось. Каждая аппарация была болезненна, ведь рана на руке не полностью зажила. Могу представить, как больно было Малфою отправляться за продуктами каждые несколько дней. Конечно, он четко знал точки назначений, в отличие от меня, ему хватало всего двух-трех перемещений, но и рана его была значительно серьезнее.

Примерно через полчаса я сумела найти небольшое поселение. Кажется, убежище Малфоя находилось где-то во Франции, на берегу Средиземного моря. Люди в небольшой деревушке так быстро говорили по-французски, что мне пришлось хорошенько напрячь память, дабы приобрести у них еды и нужные маггловские медикаменты, не привлекая при этом лишнего внимания. Также я собрала необходимые травы, чтобы сварить укрепляющее зелье.

Малфой находился без сознания четыре дня, я постаралась максимально обеззаразить его рану и наложить подобие магических швов. Одновременно с этим пришлось давать ему маггловские антибиотики, чтобы помочь справиться с лихорадкой.

Когда он наконец очнулся, то первым делом спросил, почему я все еще здесь? Я ответила, что идти мне некуда. Как, собственно, и ему.

После того как он пошел на поправку, мы стали трансфигурировать хижину в подобие уютного жилья. Драко не пытался отобрать «мою» палочку и больше не связывал мне руки на ночь.

Дни тянулись один за другим, превращаясь в недели. Мы проводили их в молчании, но Драко ел мою стряпню, а я радовалась книгам и газетам, которые иногда ему удавалось приносить. Бывали дни, когда Малфою было сложно находиться рядом, и он вновь тянулся за неизвестным мне зельем. Примерно через месяц он перестал его принимать совсем, так и не рассказав мне, для чего оно было предназначено. Мы редко разговаривали и старались не касаться темы наших прошлых жизней, но однажды, во время обсуждения школьного курса зельеварения, невидимый барьер рухнул и мы сумели найти друг в друге интересного собеседника. Это не было дружбой, просто два отчаявшихся человека, вынужденных постоянно находится вместе, старались мирно сосуществовать. Я не нашла сил признаться ему в том, что знаю о его странном влечении ко мне. Он с трудом мог признаться в этих чувствах даже себе, и вот куда они его привели.

Как вы знаете, все это время Сопротивление усердно делало вид, что после побега я вернулась в их ряды и возглавляла самые громкие успешные операции. На самом деле это было довольно разумным ходом. Общественность и магглорожденные вдохновлялись этими историями, которые подпольно публиковались и распространялись небольшими тиражами «Придиры». Враги Лорда продолжали восхищаться героиней Сопротивления, которая не только вырвалась из плена, но и активно действовала, оставаясь неуловимой год за годом. Более того, Сопротивление, как и мать Драко, знали о том, что он остался жив, вопреки официальной версии. Да, и я говорю не о каком-то материнском предчувствии или логических умозаключениях. Они определенно знали, что Малфой жив, ведь на фамильных гобеленах Малфоев и Блэков отображалось древо рода. Уверена, что Нарцисса спрятала от нежелательных глаз гобелен, на котором так и не появилась дата смерти её ребенка. На Гриммо, 12 находилось родовое древо Блэков, к которым принадлежали и Нарцисса, и Драко — полагаю, Макгонагалл или портрет Дамблдора должны были заметить отсутствие даты его смерти.

И новое Министерство, и Сопротивление вели свою увлекательную игру, правила и детали которой я стала понимать лишь сейчас. Рассказывая Малфою незначительные сведения о Волан-де-Морте, в ответ я получала от него информацию, которая помогала сложить весь пазл событий воедино. Я рассказала о крестражах и о том, как мы сумели уничтожить их все, кроме Нагайны. Битва за Хогвартс стала решающей, ведь после смерти Гарри Поттера пророчество обретало единственно возможный смысл. Один из них должен был победить другого, и так как Гарри погиб, то надежды больше не оставалось.

Убив последнюю надежду магического мира, Тот-Кого-Нельзя-Называть скрылся вместе со своей змеёй и окружил себя и её невиданной защитой. На долгое время все забыли о крестраже, ведь подобраться к Волан-де-Морту, не будучи его приспешником, было невыполнимой задачей. Малфой подтвердил мои слова о том, что сильнейшая охрана диктатора и Нагайны — не преувеличение. Только ближайшие соратники могли находиться с ним в одном помещении, змея всегда была рядом.

Я поражалась гибкости мысли Малфоя и тому, какие выводы он делал, слушая мои рассказы о жизни Гарри. По его мнению, Дамблдор сделал ставку на Поттера и умело манипулировал им на протяжении почти всей его жизни. Я никогда не думала об этом так. Продолжая свою мысль, Малфой высказал предположение, что я также оказалась разменной фигурой в этой шахматной партии. Вероятность того, что портрет, который принесла Макгонагалл на Гриммо, смог убедить Невилла пожертвовать мною ради каких-либо целей Сопротивления, казалась мне глупой. До сегодняшнего дня.

На долгие годы я отложила осознание этих событий и просто пыталась жить жизнью, дарованной мне Малфоем. Изредка он приносил в дом полевые цветы. Никогда не дарил, а просто оставлял на столе. Разбирая продукты, я всегда ставила цветы в воду, понимая, что это самый искренний жест, на который был способен Драко. Порою мы выбирались во всё ту же деревушку в поисках одежды. Иногда мы прятали небольшие подарки друг для друга, чтобы проходящие праздники казались хоть немного радостнее. Я учила его вызывать Патронуса, а он обучал меня азам родовой магии. В какой-то момент я стала все чаще ловить на себе его пристальный взгляд, не понимая, что именно Драко старается разглядеть во мне. Однажды он признался: несмотря на то, что чертовски скучает по дому, матери и прежней жизни, все же ценит эту возможность жить вне той системы, которую ввел Волан-де-Морт.

Спустя год мы поняли, что ничего не меняется. Вернуться в Британию не могли, для начала жизни с чистого листа в новом месте не имели достаточных средств, да это было и опасно. Хрупкого доверия, которое появилось между нами, не хватало на то, чтобы Драко смог отпустить меня жить своей жизнью. Мы разочаровались в идеалах, которые были навязаны нам, пусть и каждому свои. Всё, во что верили, ради чего жили раньше, оказалось обманом. Темы для разговоров понемногу иссякали, и вместе с молчанием приходила необоснованная злость. Мы злились не друг на друга, а на саму ситуацию, в которой оказались, но выплескивать свои эмоции было больше не на кого.

Во время одной из бытовых ссор, когда я переварила пасту, Драко не удержался от едкой ремарки по этому поводу — и я вышла из себя. Я возмущённо кричала и пыталась толкать его в грудь. Встав из-за стола, впервые наблюдая меня в таком состоянии, он заломил мне руки, а затем яростно впился в мои губы своими. И продолжал крепко держать и целовать меня, пока я не перестала вырываться. Вся ярость, вся страсть, которую мы сдерживали около года, вперемешку с отчаяньем, вылилась в тот поцелуй…

Мы так и не пообедали в тот день. И не поужинали. Я отдалась женатому мужчине прямо на полу нашей хижины. В его глазах я не видела презрения, только расширенные зрачки, которые, казалось, совсем скрыли платиновую радужку. В них плескались удовольствие и совсем немного опасений, что я оттолкну. В каждое объятье, в каждое прикосновение, в каждый толчок он вкладывал нежность, смешанную с болезненным желанием обладать. Больше, сильнее, глубже!..

С тех самых пор мы больше не ссорились. Открыв новые грани своих отношений, принялись изучать друг друга с новой силой. С той стороны, которую не решались показать друг другу раньше. Познавая женщину во мне, он признавал во мне волшебницу. Познавая мужчину в нем, я смирялась с его статусом бывшего Пожирателя.

Мы прожили рука об руку еще четыре года. Вечерами, лежа рядом и целуя мою обнаженную спину, он часто полушепотом вспоминал школьные годы, то время, когда нарочно задевал меня, не отдавая себе отчета, почему же его так сильно злило мое безразличие. Я не питаю иллюзий о том, что он изменился. Что внутри Драко добрый высокоморальный человек. Я знаю, что это не так. Но, слушая о его детстве, воспитании, юности, я постепенно понимала, почему он стал таким. И полюбила я его именно таким, приняв все то зло, которое он творил.

Однажды он попросил меня рассказать о том самом случае в отделе Тайн, ставшим роковым для его отца. Вспоминая события, свидетелем которых я являлась, мы перешли к обсуждению самого пророчества. Я пересказала разговор Гарри с Дамблдором после смерти Сириуса Блэка, который состоялся в директорском кабинете. Проговаривала пророчество, вспоминая слова директора, — и вдруг меня пробила дрожь. В одночасье все встало на свои места! Пророчество не касалось Гарри Поттера, оно касалось Невилла! Дамблдор ошибся. Гарри был важен потому, что был крестражем, но человек, способный убить Волан-де-Морта, это Невилл Лонгоботтом. Ребенок, рождённый на исходе седьмого месяца теми, кто трижды бросал вызов Лорду.

Вместе с Малфоем мы осознали план Дамблдора, который также понял свой промах. Очевидно, он объяснил Невиллу его роль в победе Темного Лорда и они придумали гениальный способ выманить того вместе с Нагайной. Публичная казнь символа Сопротивления. Моя казнь. Но Волан-де-Морт обыграл Сопротивление в их же игре, проявив несвойственную ему милость и сохранив мне жизнь.