Царь Шуйский

Почему он меня не казнил — не знаю. Даже когда заподозрил, что я готовлю заговор, он схватил меня, я попрощался с родными, он приказал вывести меня на место казни, поставить рядом с плахой, я уже перекрестился и приготовился к смерти, стоял, мысленно просил всех простить меня за все мои прегрешения — и тут объявили мне царское помилование. Меня лишь выслали из Москвы, но вскорости вернули.

Шуйский вновь молчит, отворачивается к окну, молчит.

ШУЙСКИЙ

(смотря в сторону от зала, приглушенно)

Потом самозванца убили москвичи, не смогли терпеть его разнузданности, его самоуверенности, и того, что он, попирая наши обычаи, навязывал нам польские обычаи. Говорили, что он хотел латинскую веру насадить, отвергнув Православие — для этого ляхи его и поддержали. И жена его, Маринка, сановная полька, не захотела принимать наши обычаи, высмеивала их, называла нас дикими схизматиками. Не стерпели этого поругания москвичи, поднялись, ворвались в Кремль, вытащили самозванного царя и убили его.

(показывает рукой в окно)

Вон из того окна он упал, лежал на земле, тут его схватили и прикончили и бросили труп собакам. А потом сожгли его труп, пепел зарядили в пушку и выстрелили из нее в сторону Польши, откуда он пришёл.

(хмурясь)

От Польши только гадость всякая и лезет к нам.

Шуйский молчит, стоя у окна, потом молча ходит по палате.

ШУЙСКИЙ

(приглушенно)

Я знал о том, что готовится его свержение.

(после некоторого молчания, еще глуше)

Мои люди поговорили москвичей восстать и убить его.

(задумчиво смотрит в окно)

И потом москвичи выкрикнули меня на царство. В Москве никого другого не было, князь Мстиславский, первый боярин при всех царях, всегда всего боялся, князь Воротынский решил меня поддержать, никого другого не было.

(некоторое время молчит)

Достойного другого никого не было.

(буднично)

Я вышел на Лобное место в третий раз, и объявил москвичам, что царевича Димитрия тогда в Угличе убили по приказу царя Бориса.

Некоторое время Шуйский молчит.

ШУЙСКИЙ

(равнодушно)

Люди восприняли это мое обращение молчаливо.

ШУЙСКИЙ

(буднично)

Я обещал боярам править с их согласия. Я надеялся править в мире. Я не люблю битвы.

(спохватившись)

Битва!.. почему нет вестей от брата?

(успокаиваясь)

Не люблю я битвы, войны, оружие. Я хотел править мирно. Хотя всякие холопы — это сброд, но нужно, чтобы они жили спокойно. Я новое Соборное уложение принял, новый воинский устав принял, торговлю обеспечил. Но нет!

(с горечью)

Народу надо бунтовать! Народ только и хочет, что бунтовать!

(с грустью)

Холоп один, знающий военное дело, Болотников, в том же году восстание поднял, с ним через год едва смогли справиться мои воеводы, даже мне пришлось на поля сражений выезжать.

(кривится)

Не люблю сражения, не люблю выезжать из Москвы. Царь должен отсюда, из дворца, из нашего великого Кремля Московского государством управлять.

(с грустью)

А этого холопа, Болотникова, даже некоторые бояре поддержали.

(с возмущением)

Некоторые бояре командовали отрядами Болотникова и во главе их сражались с моими войсками!

(с возмущением и недоумением)

Им-то чего не хватало? Для них же правлю! Едва удалось подавить то восстание. А потом появился второй самозванец…

Шуйский молча ходит по палате, потом присаживается на скамью.

ШУЙСКИЙ

(с горечью)

Ну как эти люди могли поверить, что царевич Димитрий вновь спасся? Видели же того самозванца, убитого в Москве, но нет — снова пошли разговоры, что он чудесно спасся!

(с горечью, соединенной с отчаяньем)

И тысячи — тысячи людей присоединялись к нему! Войско его все росло и росло. Я брата Дмитрия с войском направил против него — так брат проиграл сражение и бежал. А самозванец подошёл к Москве и осадил ее. Полтора года!..

(повышая голос)

Полтора года Москва была в осаде! Самозванец обосновался в Тушино и оттуда правил, и его власть признали почти все уезды моего царства!.. они его считали истинным царем Димитрием Иоанновичем, сыном царя Иоанна, присягали ему и подчинялись ему! У него и боярская дума своя была, и многие мои бояре переметнулись к нему!

(громко)

Им-то чего не хватало?… Для них же правлю!

(с горечью, удивляясь)

Как Москва выстояла? Не знаю. Но тут проявил себя племянник мой, Михаил, Скопин-Шуйский. Он молодой, но попросил дать ему войска и пошёл на север.

(повышая голос, с отчаяньем)

У меня не было других воевод, поэтому назначил Михаила!..

(воодушевляясь)

А он стал побеждать! Посмотрев шведские порядки, он хорошо подготовил собираемых им воинов, и с ними он стал наносить поражения и полякам, и самозванцу, и с помощью шведов, которых я пригласил, и даже без их помощи! И он освободил многие уезды, и они стали признавать мою власть. И видя это, приспешники самозванца начали ссориться между собой, самозванец испугался и этой зимой бежал от Москвы, а остававшиеся в Тушино ляхи сожгли свой лагерь и ушли, и так осада Москвы превратилась.

(еще больше воодушевляясь)

Жизнь стала налаживаться!

(мрачнея)

Но тут умер князь Михаил.

(погружаясь в мрачность)

На крестинах сына князя Ивана Михайловича Воротынского Екатерина, жена моего брата Дмитрия, как крестная мать, поднесла князю Михаилу как крестному отцу кубок вина. Михаил выпил — и тут же упал, у него пошла кровь, он промучался и умер.

(с отчаяньем)

Жена Дмитрия отравила Михаила на виду у всех!

(с горечью)

Я знал, что Дмитрий и его жена хотят отравить Михаила — и не остановил их! Почему я не остановил их? Это же был мой единственный надежный военачальник!

Шуйский подходит к скамье, садится на нее, ставит руки локтями на стол и ладонями закрывает лицо. Со стороны кажется, что его трясут беззвучные рыдания.

Через некоторое время он успокаивается, открывает лицо, поворачивается к зрителям, смотрит вроде бы на них, но вновь мимо них.

ШУЙСКИЙ

(глухо)

Зачем я допустил его убийство? Он был моей единственной опорой. Как я мог допустить его гибель?

(сухо)

Брат Дмитрий убедил меня, что Михаил угрожает нашей власти, что недовольные мной убедят Михаила свергнуть меня и самому стать царем, а нас сослать и заточить по темницам.

(громче, с отчаяньем)

Как я мог поверить этому? Ну как? Я же знал, что в прошлом году Михаил однажды уже отверг предложение лихого Ляпунова провозгласить его царем, и с гневом порвал грамоту, присланную ему Ляпуновым. Это мне донесли соглядатаи. Но я подумал, что один раз отказался, и в другой раз, может быть, откажется, а в третий раз задумается — и согласится — кто ж будет отказываться от царской власти?

(тихо, смотря в пол)

Я же сам долго шел к этой власти, и не отказался, когда меня провозглашали царем.

(немного громче, с нажимом)

Я хотел власти, я видел в ней спасение и надежду. Я хотел все преодолеть и стать царем. И я стал царем.

(с горечью)

И что я обрел? Лишь беспокойство. Раньше боялся гнева царей — теперь боюсь возмущения народа. Раньше хитростью спасался — теперь хитростью правлю. Что дальше будет? Ох, смутно мне на душе.

(после некоторого молчания, хмуро, явно досадуя)

Дмитрий, брат… Зачем он отравил Михаила? Зачем он лишил нас надежды и опоры?

(с недовольством)

Всю жизнь брат Дмитрий идет за мной. Сам он ничего не добился, лишь за мной стоял. И всю жизнь завидует мне. Сейчас, когда я царем стал, он возомнил себя наследником престола.

(с возмущением)

И он завидует мне! Когда я женился, уже будучи царем, он даже на свадьбу не приехал — так рассердился, что у нас с женой может родиться сын, и он больше не будет наследником престола.

(с неподдельной печалью)

Но у нас так и не родилось сына.

(просветляясь)

Но жена моя! Как же она меня поддерживает! В прошлом году она здесь, в Кремле, со своими ближними боярынями продавала ценности из дворца, и деньги отправляла мне, для оплаты военных расходов.

(с радостной улыбкою)

Она украсила мои старческие годы.

(хмурея)

Но Дмитрий!.. как же он боялся того, что Михаил отстранит нас от власти и станет царем вместо него.

(с сомнением)

Не знаю, может быть, и прав он был. Власть тянет к себе, власть не отпускает от себя, держит при себе. Может быть, и Михаил поддался бы уговорам моих врагов.

(с тоскою)

Но на кого мне положиться теперь, когда его нет?! на кого полоджиться?! Не на кого! И кто будет так успешно полки в бой водить и города осаждать и освобождать? Никто! Князь Мстиславский так и будет первым боярином, но сделать решительное он ничего не может. Князь Воротынский, он стал свояком моим, женился на сестре царицы, он верная опора моя, но полки в бой он не поведет. А врагов много у меня. Князья Голицыны и князья Трубецкие, вижу, сами престол хотели бы занять. Романовы тоже мечтают о престоле… Романовы опасны своими надеждами на родство с царем Феодором. Князь Василий Туренин верен мне, но влияния у него нет. На кого положиться?

Шуйский встает и ходит по палате, подходит к окну, молча смотрит в него.

ШУЙСКИЙ

(глухо, смотря в окно)

Народ меня не любит. Знаю, что не любит, ненастоящим царем считает, «шубником» меня как боярина называет. Знаю, что свадьбу мою с царицей высмеивали, мол, у самозванца, лжедмитрия, его свадьба с Маринкой богаче была.

(с возмущением)

Вот ведь люди! Сами же его свергли — а теперь говорят, что свадьбу у него богаче была! Ничем не угодишь им, неразумным!

(глухо)

И еще укоряли меня тогда, что даже в дни свадьбы я не проявил милосердия, что заговорщиков в Кремле пытали и потом казнили — топили в реке.

(смотря в сторону зрителей, но поверх них, разводя руками)

А как их не пытать и не казнить? Они же заговорщики, бунтовщики, они же на мою власть покушались.

(глухо)

Знаю, что брожение уже здесь, в Москве, идёт, собираются люди, слушают гонцов от самозванца, меня ругают. Тишина, а по закоулкам смута зреет. И всех недовольных не перехватать.

(с надеждою, поворачиваясь в сторону зрителей, но смотря мимо них)

Как мне нужна сейчас победа! Чтобы ляхов из наших пределов изгнать, а там и с самозванцем справиться. Как мне нужна победа!

(тревожно)

Но почему же так и нет вестей от брата Дмитрия? Что там, в Клушине, происходит? Ох, как смутно мне, как смутно! Как же тревожно…

Шуйский опускает голову и выходит из палаты

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ

Русско-шведская армия в тот день потерпела при Клушине жестокое поражение. Через 20 дней в Москве началось восстание, москвичи ворвались в Кремль, свергли Шуйского, спровадили его в его старый боярский дом, а потом постригли в монашество, хотя он яростно возражал против этого.

Восстание возглавил его свояк — князь Воротынский, а клятвы при пострижении за него, отказывавшегося произносить слова, говорил князь Туренин.