Основное в ленинизме. Том 4. Проект программы партии

Так же несостоятельны и другие возражения г. Булгакова. Мелкое производство допускает в более узких пределах употребление машин; мелкому хозяину труднее и дороже достаётся кредит, — говорит Каутский. Г-н Булгаков находит, что эти аргументы неверны, и ссылается на… крестьянские товарищества! Полным молчанием обходятся при этом доказательства Каутского, давшего приведённую нами выше оценку этих товариществ и их значения. По вопросу о машинах г. Булгаков опять делает выговор Каутскому, что он не поставил «более общего экономического вопроса: какова вообще экономическая роль машин в сельском хозяйстве» (г. Булгаков забыл уже о IV главе книги Каутского!) «и является ли она в нём таким же неизбежным орудием, как в обрабатывающей промышленности?». Каутский ясно указал капиталистический характер употребления машин в современном сельском хозяйстве, отметил особенности земледелия, создающие «технические и экономические затруднения» применению машин в земледелии, привёл данные о растущем употреблении машин, об их техническом значении, о роли пара и электричества. Каутский указал, какие размеры хозяйств необходимы по данным агрономии для полного использования разных машин, указал, что по данным германской переписи 1895 года процент хозяйств, употребляющих машины, правильно и быстро повышается от мелких хозяйств к крупным (2% в хозяйствах до 2 гектаров; 13,8% в хоз. 2–5 г.; 45,8% в хоз. 5–20 г.; 78,8% в хоз. 20–100 г.; 94,2% в хоз. 100 и более гектаров). Г-н Булгаков желал бы вместо этих данных видеть «общие» рассуждения о «непобедимости» или победимости машин!..

«Указание на то, что при мелком производстве приходится большее количество рабочего скота на гектар… неубедительно… ввиду того, что при этом не исследуется… степень скотоинтенсивности хозяйства», — говорит г. Булгаков. Открываем ту страницу книги Каутского, где делается это указание, и читаем: «… Большое число коров в мелком хозяйстве» (по расчёту на 1000 гектаров) «в не незначительной степени зависит также и от того, что крестьянин более занимается скотоводством и менее производством хлебов, чем крупный хозяин; но различие в содержании лошадей не может быть объяснено этим» (стр. 96, где приведены данные о Саксонии 1860 г., о всей Германии 1883 г. и Англии 1880 года). Напомним, что и в России земская статистика обнаружила тот же закон, выражающий превосходство крупного земледелия над мелким: крупные крестьянские хозяйства обходятся меньшим, на единицу площади, количеством скота и инвентаря.

Изложение аргументов Каутского о превосходстве крупного производства над мелким в капиталистическом сельском хозяйстве дано г. Булгаковым далеко не полное. Превосходство крупного земледелия состоит не только в меньшей потере культурной площади, в сбережениях на живом и мёртвом инвентаре, в более полном использовании инвентаря, в более широкой возможности применять машины, в большей доступности кредита, но также и в коммерческом превосходстве крупного хозяйства, в употреблении этим последним научно–образованных руководителей хозяйства. Крупное земледелие в больших размерах пользуется кооперацией рабочих и разделением труда. Особенно важное значение приписывает Каутский научному агрономическому образованию сельского хозяина. «Вполне научно–образованного сельского хозяина может содержать лишь такое производство, которое достаточно велико, чтобы труд руководства и надзора за хозяйством вполне занял рабочую силу лица» («эта величина хозяйства изменяется вместе с видом производства» от 3 гектаров при культуре винограда до 500 гектаров при экстенсивном хозяйстве). Каутский отмечает при этом тот интересный и крайне характерный факт, что распространение низших и средних сельскохозяйственных школ приносит пользу не крестьянину, а крупному хозяину, доставляя ему служащих (то же наблюдается и в России). «То высшее образование, которое необходимо для вполне рационального производства, трудно совместимо с современными условиями существования крестьян. Это означает осуждение, разумеется, не высшего образования, а условий жизни крестьян. Это означает лишь то, что крестьянское производство держится наряду с крупным производством не благодаря более высокой производительности, а благодаря более низким потребностям». Крупное производство должно содержать не одни только крестьянские рабочие силы, но и городские рабочие силы, по уровню потребностей стоящие несравненно выше.

Те в высшей степени интересные и важные данные, которые приводит Каутский в доказательство «чрезмерного труда и недостаточного потребления в мелком производстве», г. Булгаков называет «несколькими (!) случайными (??) цитатами». Г-н Булгаков «берётся» привести такое же количество «цитат противоположного характера». Он забывает только сказать, не берётся ли он также выставить противоположное утверждение, которое он стал бы доказывать «цитатами противоположного характера». В этом ведь вся суть дела! Не берётся ли г. Булгаков утверждать, что крупное производство в капиталистическом обществе отличается от крестьянского чрезмерной работой и пониженным потреблением работника? Г-н Булгаков достаточно осторожен, чтобы выставлять такое комичное утверждение. Факт чрезмерной работы и понижения потребностей крестьян он считает возможным обойти замечанием, что «в одних местах крестьяне живут зажиточно, в других бедно!!». Что сказали бы вы об экономисте, который вместо обобщения данных о положении мелкого и крупного производства принялся бы исследовать разницу в «зажиточности» населения тех или других «мест»? Что сказали бы вы об экономисте, который обошёл бы факт чрезмерной работы и пониженного потребления кустарей по сравнению с фабричными рабочими замечанием, что «в одних местах кустари живут зажиточно, в других бедно»? Кстати, о кустарях. «По–видимому, — пишет г. Булгаков, — Каутскому мысленно предносилась параллель Hausindustrie (кустарной промышленности Ред.), где перерабатыванье не имеет технических границ» (как в земледелии), «но эта параллель сюда не годится». По–видимому, — ответим мы на это, — г. Булгаков поразительно невнимательно отнёсся к критикуемой им книге, потому что параллель с Hausindustrie не «мысленно предносилась Каутскому», а прямо и точно указана им на первой же странице того параграфа, который посвящён вопросу о перерабатыванье: «Как и в кустарной промышленности, семейная работа детей в мелком крестьянском хозяйстве действует ещё губительнее, чем работа по найму у чужих лиц». Как ни решительно декретирует г. Булгаков, что эта параллель сюда не годится, тем не менее его мнение совершенно ошибочно. В промышленности перерабатыванье не имеет технических границ, а для крестьянина «ограничено техническими условиями земледелия», — рассуждает г. Булгаков. Спрашивается, кто же на самом деле смешивает технику и экономику: Каутский или г. Булгаков? При чём же тут техника земледелия или кустарной промышленности, когда факты говорят, что мелкий производитель и в земледелии, и в промышленности гонит на работу детей с более раннего возраста, работает большее число часов в день, живёт «бережливее», урезывает свои потребности до того, что в цивилизованной стране выделяется, как настоящий «варвар» (выражение Маркса)? Неужели можно отрицать экономическую однородность подобных явлений в земледелии и в промышленности на том основании, что земледелие имеет массу особенностей (которых Каутский нисколько не забывает). «Мелкий крестьянин, даже при желании, не может работать больше, чем того требует его поле», — говорит г. Булгаков. Но мелкий крестьянин может работать и работает по 14, а не по 12 часов; может работать и работает с той сверхнормальной напряжённостью, которая изматывает его нервы и мускулы гораздо быстрее нормального. И потом, какая это неверная и утрированная абстракция — сводить все работы крестьянина к одному полю! У Каутского вы не найдёте ничего подобного. Каутский прекрасно знает, что крестьянин работает также и в домашнем хозяйстве, работает над постройкой и ремонтом избы, хлева, орудий и пр., «не считая» всего этого добавочного труда, за который наёмный рабочий в крупном хозяйстве потребует обычной платы. Не ясно ли для всякого непредубеждённого человека, что перерабатыванье для крестьянина — мелкого земледельца — поставлено в несравненно более широкие пределы, чем для мелкого промышленника, если он только промышленник? Перерабатыванье мелкого земледельца, как всеобщий факт, наглядно доказывается тем, что все буржуазные писатели единогласно свидетельствуют о «прилежании» и «бережливости» крестьянина, обвиняя рабочих в «лености» и «мотовстве».

Мелкие крестьяне, — говорит цитируемый Каутским исследователь быта сельского населения в Вестфалии, — непомерно заваливают своих детей работой, так что их физическое развитие задерживается; таких дурных сторон не имеет работа по найму. Парламентской комиссии, исследовавшей аграрный быт Англии (1897), один мелкий крестьянин из Линкольна заявлял: «Я воспитал целую семью и до полусмерти замучил её работой». Другой говорит: «Мы работаем с детьми по 18 часов, в среднем 10–12 часов». Третий: «Мы работаем тяжелее, чем подёнщики, мы работаем как рабы». Г-н Рид следующим образом характеризует перед той же комиссией положение мелких крестьян в тех местностях, в которых преобладает земледелие в тесном смысле: «Единственное средство для него удержаться, это работать за двоих подёнщиков, а расходовать столько же, сколько один подёнщик. Его дети более замучены работой и хуже воспитаны, чем дети подёнщиков». Не берётся ли г. Булгаков утверждать, что не менее часто подёнщики работают за двоих крестьян. Но особенно характерен следующий, приводимый Каутским, факт, показывающий, как «крестьянское искусство голодать может вести к экономическому превосходству мелкого производства»: сравнение доходности двух крестьянских хозяйств в Бадене показывает в одном, крупном, дефицит в 933 марки, в другом, вдвое более мелком, избыток в 191 марку. Но первое хозяйство, которое велось исключительно наёмными рабочими, должно было, как следует, кормить их, расходуя почти по 1 марке в день на человека (около 45 коп.), тогда как в мелком хозяйстве работали исключительно члены семьи (жена и 6 взрослых детей), содержание которых было вдвое более скудным: 48 пфеннигов в день на человека. Если бы семья мелкого крестьянина кормилась так же хорошо, как наёмные рабочие крупного хозяина, мелкий получил бы дефицит в 1250 марок! «Его избыток происходил не из полных закромов, а из пустого желудка». Какая масса подобных примеров была бы открыта, если бы сравнения «доходности» крупных и мелких хозяйств в земледелии сопровождались учётом потребления и работы крестьян и наёмных рабочих. Вот другой расчёт более высокой доходности мелкого хозяйства (4,6 гект.) по сравнению с крупным (26,5 гект.), расчёт, делаемый в одном из специальных журналов. Но как получается высший доход? — спрашивает Каутский. Оказывается, мелкому земледельцу помогают дети, помогают с того возраста, как только начинают ходить, крупному же приходится расходоваться на детей (школа, гимназия). В мелком и старики, имеющие более 70 лет, «заменяют ещё полную рабочую силу». «Обыкновенный подёнщик, особенно в крупном производстве, работает и думает: когда же это придёт вечерний отдых; а мелкий крестьянин, по крайней мере при всех спешных работах, думает: ах, если бы день был хоть часика на два подольше». Мелкие производители, — поучает нас всё тот же автор статьи в агрономическом журнале, — лучше используют время при спешных работах: «раньше встают, позже ложатся, быстрее работают, тогда как у крупного хозяина рабочие не хотят вставать раньше, ложиться позже, работать напряжённее, чем в другие дни». Крестьянин умеет получать чистый доход благодаря своей «простой» жизни: живёт в мазанке, построенной главным образом трудом семьи; жена замужем 17 лет и сносила всего одну пару ботинок, больше ходит босиком или в деревянных башмаках, семью она сама же и обшивает. Пища — картофель, молоко, изредка — селёдка. Муж только по воскресеньям курит трубку табаку. «Эти люди не сознавали, что они живут особенно просто, и не выражали недовольства своим положением… При таком простом образе жизни они получали почти каждый год маленький избыток от своего хозяйства».