Основное в ленинизме. Том 4. Проект программы партии

Далее (в-четвёртых), хорошая сторона промышленных судов состоит в том, что они приучают рабочих принимать самостоятельное участие в общественных, государственных делах (потому что суд есть государственное учреждение, деятельность суда есть одна из частей государственной деятельности), приучают рабочих выбирать более разумных, честных и твёрдо стоящих за рабочее дело товарищей на такие должности, в которых деятельность этих рабочих видна всему рабочему классу, на такие должности, в которых представители рабочих могут заявлять нужды и требования всех рабочих. Интерес класса капиталистов, интерес всей буржуазии состоит в том, чтобы оставить рабочих невежественными и раздробленными, чтобы удалять скорее тех рабочих, которые умнее других и которые пользуются своим умом и своими знаниями не для того, чтобы сделаться изменником рабочему делу, выслуживаясь пред мастерами, хозяевами и полицейскими, а пользуются для того, чтобы помочь и остальным рабочим приобрести больше знаний и научиться сообща стоять за рабочее дело. Но чтобы таких передовых рабочих, которые так нужны для рабочего дела, знали все рабочие и доверяли им, для этого очень важно, чтобы все видели деятельность этого рабочего, чтобы все знали о том, умеет ли он выражать действительные нужды и желания рабочих и стоять за них. Вот если бы рабочие могли выбирать таких людей в судьи, тогда лучших людей из рабочих знали бы все, им больше доверяли бы, и рабочее дело от этого получило бы громадную пользу. Посмотрите на наших землевладельцев, промышленников и купцов: ведь они не удовлетворяются тем, что каждый из них может поехать к губернатору или министру и заявить ему свои просьбы; они добиваются ещё, чтобы выборные из них заседали и в суде (суды с сословными представителями) и принимали прямое участие в управлении (напр., выбираемые дворянами предводители дворянства, попечители школ и пр.; выбираемые купцами члены фабричных присутствий, члены биржевых и ярмарочных комитетов и проч.). Рабочий же класс в России остаётся совсем бесправным: на него смотрят, как на вьючный скот, который должен работать на других и молчать, не смея заявить свои нужды и свои желания. Если бы рабочие выбирали постоянно своих товарищей в промышленные суды, то они получили бы хоть некоторую возможность участвовать в общественных делах и заявлять не только мнения отдельных рабочих, Петра, Сидора или Ивана, а заявлять мнения и требования всех рабочих. И рабочие не относились бы тогда к судам с таким недоверием, как они относятся к судам чиновников: они видели бы, что там есть их товарищи, которые постоят за них.

Затем (в-пятых), выгода промышленных судов для рабочих состоит в том, что эти суды вызывали бы больше огласки фабричных дел и всех случаев фабричной жизни. Теперь мы видим, что и фабриканты и правительство изо всех сил стараются скрывать от глаз общества то, что происходит в фабричном мире: о стачках запрещают печатать, отчёты фабричных инспекторов о положении рабочих тоже перестали печатать, всякое злоупотребление стараются замолчать и уладить поскорее дело «келейно», чиновничьим порядком, всякие собрания рабочих преследуются. Неудивительно, что масса рабочих часто очень плохо знакома с тем, что делается на других фабриках или даже на других отделениях той же фабрики. Промышленные суды, в которые рабочие могли бы часто обращаться, в которых дела велись бы в свободное для рабочих время и гласно, т. е. в присутствии рабочей публики, принесли бы много пользы рабочим и тем, что способствовали бы огласке всякого злоупотребления, облегчали тем рабочим борьбу против разных фабричных безобразий, приучали рабочих думать о порядках не своей только фабрики, но и о порядках на всех фабриках, о положении всех рабочих[42].

Наконец, нельзя обойти молчанием и ещё одной выгоды промышленных судов: они приучают фабрикантов, директоров, мастеров к приличному обращению с рабочими, как с равноправными гражданами, а не как с холопами. Всякий рабочий знает, как часто фабриканты и мастера позволяют себе безобразно грубое обращение с рабочими, ругань и т. п. Жаловаться на это рабочему трудно, а давать отпор удаётся только там, где все рабочие уже довольно развиты и сумеют поддержать товарища. Фабриканты и мастера говорят, что наши рабочие очень невежественны и грубы — потому с ними и приходится обращаться грубо. В рабочем классе у нас, действительно, много ещё следов крепостного права, мало образования и много грубости, — этого нельзя отрицать. Но только кто виноват в этом больше всех? Виноваты именно фабриканты, мастера, чиновники, которые держат себя с рабочими, как бары с крепостными, которые не хотят признать в рабочем равного себе человека. Рабочие обращаются с вежливой просьбой или вопросом — и встречают отовсюду грубость, ругань, угрозы. Не очевидно ли, что если фабриканты обвиняют при этом рабочих в грубости, то они валят с больной головы на здоровую? Промышленные суды быстро стали бы отучать наших эксплуататоров от грубого обращения: в суде были бы судьями рабочие рядом с фабрикантами, которые бы вместе обсуждали дела и подавали голоса. Судьи–фабриканты должны были бы видеть в судьях–рабочих ровню себе, а не наймитов. Перед судом были бы тяжущиеся и свидетели и из фабрикантов и из рабочих: фабриканты приучились бы вести правильные переговоры с рабочими. Это очень важно для рабочих, потому что в настоящее время такие переговоры крайне редко удаются: фабрикант и знать не хочет того, чтобы рабочие выбирали своих депутатов, и рабочим один путь остаётся для разговора: стачка, а это путь трудный и часто

очень тяжёлый. Потом, если бы в числе судей были и рабочие, — тогда рабочие могли бы свободно обращаться в суд с жалобами на грубость обращения. Судьи–рабочие всегда встали бы на их сторону, и призыв фабриканта или мастера к суду за грубость отбил бы у них охоту держать себя с нахальством и надменностью.

Таким образом, промышленные суды, состоящие из выборных от хозяев и рабочих поровну, имеют очень важное значение для рабочих и приносят им много пользы: они гораздо доступнее для рабочих, чем обыкновенные суды, в них меньше волокиты и бумажности, в них судьи понимают условия фабричной жизни и судят более справедливо, они знакомят рабочих с законами, они приучают рабочих к выборам своих представителей и к участию в государственных делах, они расширяют огласку фабричного быта и рабочего движения, они приучают фабрикантов к приличному обращению с рабочими и к правильным переговорам с рабочими, как с равными им людьми. Неудивительно поэтому, что рабочие во всех европейских странах требуют учреждения промышленных судов, требуют, чтобы эти суды существовали не только для фабрично–заводских рабочих (у немцев, французов такие–то суды уже есть), но и для рабочих, работающих по домам на капиталистов (для кустарей), и для сельских рабочих. Никакие назначаемые правительством чиновники (ни судьи, ни фабричные инспектора) никогда не могут заменить собою таких учреждений, в которых бы участвовали сами рабочие: разъяснять это, после всего сказанного нами выше, нет надобности. Всякий рабочий притом и сам по своему опыту знает, чего ему ждать от чиновников; всякий рабочий прекрасно поймёт, что если ему скажут, будто чиновники нисколько не хуже сумеют позаботиться о рабочих, чем выборные от самих рабочих, то это будет ложь и обман. Такой обман очень выгоден правительству, которое хочет оставить рабочих невежественными, бесправными и бессловесными рабами капиталистов, и поэтому–то так часто и можно слышать эти лживые уверения от чиновников или от писателей, защищающих фабрикантов и правительство.

Необходимость и польза для рабочих промышленных судов настолько очевидны, что её признали давным–давно даже русские чиновники. Правда, это было так давно, что об этом многие позабыли! Это было тогда, когда наши крестьяне были освобождены из крепостной зависимости (в 1861 г., более 38 лет тому назад). Около того же времени русское правительство решило заменить также новыми законы о ремесленниках и фабричных рабочих: слишком уже ясно было тогда, что с освобождением крестьян нельзя оставить старые законы о рабочих; когда вырабатывались эти старые законы, из рабочих многие были крепостными. И вот правительство назначило комиссию из нескольких чиновников, поручив им изучить немецкие и французские (и других стран) законы о фабричных рабочих и составить проект изменения русских законов о ремесленниках и фабричных рабочих. Комиссия была составлена из очень важных лиц. Но всё же таки они принялись за работу и напечатали целых пять книг, в которых изложили иностранные законы и предложили новый закон для России. По этому предлагаемому комиссией закону, вводились промышленные суды с выборными судьями от фабрикантов и от рабочих поровну. Напечатан был этот проект в 1865 году, т. е. 34 года тому назад. Ну, и что же сделали с этим проектом закона? — спросит рабочий. Почему же правительство, которое само поручило этим чиновникам выработать проект необходимых изменений, не ввело в России промышленных судов?

С проектом этой комиссии наше правительство поступило так, как оно всегда поступает со всеми сколько–нибудь хорошими для народа и для рабочих проектами. Чиновников правительство наградило жалованьем за труды на пользу царя и отечества; чиновникам повесили на шею ордена, дали высшие чины и более доходные места. А составленный ими проект положили себе преспокойно «под сукно», как говорят в канцеляриях. Так этот проект и лежит по сю пору под сукном. Правительство и думать перестало о том, чтобы дать рабочим право выбирать своих же товарищей–рабочих в промышленные суды.

Но ведь нельзя же сказать, что правительство с тех пор ни разу не вспоминало о рабочих. Правда, оно вспоминало о них не по своей доброй воле, а исключительно под давлением грозных рабочих волнений и стачек, но всё же вспоминало. Оно издало законы о запрещении детской работы на фабриках, о запрещении ночной работы женщин в известных производствах, о сокращении рабочего дня, о назначении фабричных инспекторов. Как ни крючкотворчески составлены эти законы, как ни много лазеек оставляют они фабрикантам для нарушения и обхода законов, но всё же некоторую долю пользы они приносят. Так вот, почему же правительство предпочло не вводить промышленные суды, хотя такой закон был уже вполне разработан, а вводить новые законы и новых чиновников — фабричных инспекторов? Причина тому совершенно ясная, и рабочим очень важно вполне понять эту причину, потому что на этом примере можно понять всю политику русского правительства по отношению к рабочему классу.

Вместо промышленных судов правительство назначило новых чиновников потому, что промышленные суды подняли бы сознательность рабочих, повысили в них сознание своих прав, своего человеческого и гражданского достоинства, приучили их самостоятельно думать о государственных делах и об интересах всего рабочего класса, приучили бы их к выборам своих более развитых товарищей на должность представителей рабочих, подорвали бы таким образом хотя отчасти хозяйничанье одних только самовластных чиновников. А этого–то и боится пуще всего наше правительство. Оно готово даже дать рабочим кое–какие подачки — (конечно, небольшие подачки и притом так, чтобы одной рукой, у всех на глазах, торжественно дать и благодетелем себя назвать, а другой рукой тайком опять понемногу отнять! На примере фабричного закона 2‑го июня 1897 г. рабочие уже знают эту уловку!) — готово дать подачки, лишь бы оставить неприкосновенным чиновничье самовластье и не дать проснуться сознанию рабочих, не дать развиться их самостоятельности. Этой ужасной для него опасности правительство легко избегает, назначая новых чиновников: чиновники — его послушные слуги. Чиновникам (например, фабричным инспекторам) ничего не стоит запретить печатать их отчёты, им ничего не стоит запретить говорить рабочим об их правах и злоупотреблениях хозяев, их ничего не стоит превратить в фабричных урядников, предписав им сообщать полиции о каждом неудовольствии и волнении рабочих.