Crossroads — Раздорожье

Раздорожье

Я думала, сбылась моя мечта:

Война окончилась, опасность миновала.

Но стало ясно вдруг, что пустота

Цепями холода мне душу заковала.

Теперь на раздорожье я стою:

Куда ни гляну, там песок везде зыбучий.

И вот я оказалась на краю,

Но жизнь мою решит один лишь случай.

* * *

Мы бежим по густому, почти непроходимому лесу. Казалось бы, ни один нормальный путник не забредет в такую глушь и уж тем более не станет носиться здесь с невероятной скоростью, то и дело цепляясь за торчащие из земли корни древних деревьев, навечно переплетенные между собой и случайно выбравшиеся наружу, потому что беспощадное время, ветер и солнце высушили почву, развеяли ее по окрестностям и оголили часть корней, заставив их огрубеть и частично высохнуть, чтобы не погибнуть совсем, и колючие ветви кустов, царапающие руки, а иногда и лицо, хватающие за одежду, словно умоляющие остановиться и оглядеться по сторонам, чтобы не заблудиться окончательно. Но мы не останавливаемся, потому что любое промедление будет стоить нам жизни. За нами гонятся Пожиратели. Их много, гораздо больше, чем нас, и мы не можем оторваться, нас разделили, и я не вижу, а только слышу и знаю, что где-то рядом, так же как и я, спасаются Рон и Гарри. Аппарировать почему-то нельзя. Вспышки заклинаний раз за разом озаряют пространство в сгущающихся сумерках и без того мрачного и темного леса, и эти яркие лучи ослепляют.

Я бегу, иногда оглядываясь назад, чтобы убедиться, что еще не потеряла из виду друзей, и обнаружить, что по меньшей мере четверо Пожирателей уже практически дышат мне в затылок, грозя вот-вот схватить за плечо. Справа от меня раздается нечеловеческий крик. Я поворачиваю голову и с замиранием сердца вижу, как какой-то Пожиратель настиг Рона, и тот упал на землю, пораженный каким-то заклинанием. На груди у него виднеется огромное кровавое пятно, он хрипит и морщится от боли.

— Нет! — кричу я пронзительно, и в следующую секунду кто-то хватает меня за руку и забирает с собой в вихрь аппарации.

Когда мир снова разворачивается до нормальных размеров, передо мной предстает мрачный и величественный дом, к которому меня тянет сильный и грубый незнакомец. Я упираюсь, пытаясь высвободиться и убежать, но это бессмысленно. Войдя внутрь, мы проходим по шикарно и дорого обставленному помещению к двери, ведущей в большую комнату, по-видимому, гостиную. Здесь в огромном кресле, словно на троне, сидит с безумным взглядом Беллатриса Лестрейндж, а позади нее стоят еще какие-то люди, но я их замечаю лишь боковым зрением, потому что все мое внимание приковано к криво улыбающемуся лицу, обрамленному облаком спутанных темных кудрявых волос. Меня охватывает паника, когда я вижу, что в руках у Беллатрисы нож. Я знаю, что будет дальше, и кричу от ужаса, представляя свою будущую боль, но из горла не вырывается ни звука, и мне становится еще страшнее. А Беллатриса истерично хохочет и медленно направляется ко мне.

— Где Поттер, грязнокровка? — кричит она мне, приблизившись прямо к моему лицу. Я мотаю головой из стороны в сторону: даже если бы я знала, где сейчас Гарри, ни за что бы не сказала этой безумной. — Лорд все равно его найдет и убьет, — почти пропевает скрипучим голосом она и вонзает мне в руку нож.

Я рыдаю, захлебываясь, всеми мыслями мечтая спастись отсюда немедленно или умереть, но терпеть боль я не в силах. И случается чудо: я переношусь куда-то в другое место. Я оглядываюсь, вытирая слезы и зажимая рану, чтобы из нее не хлестала кровь, и узнаю место, где оказалась. Я рядом с Хогвартсом, только узнать его можно с огромным трудом. Это уже не замок, а только развалины, а рядом с ними лежат мертвые люди. Я спешу вперед, когда замечаю такую знакомую серую куртку на одном из тел. Бегу, спотыкаясь о камни, некогда бывшие частью цельных могучих стен, и падаю на колени рядом с Гарри. Он лежит с закрытыми глазами и выглядит таким неестественно бледным, даже белым, что меня охватывает дрожь, а холод проникает в горло и легкие, замораживая их так, что становится почти невозможно дышать.

Я лью жгучие ледяные — именно ледяные — слезы и, оторвав наконец взгляд от бездыханного Гарри, смотрю по сторонам и вижу, что среди лежащих есть еще люди, которых я знаю: Луна, Рон, профессор Снейп, Малфой, Невилл, Джинни, Фред, Джордж, профессор Макгонагалл, Тонкс, мистрер Уизли, брат и сестра Кэрроу, Грейбек, профессор Флитвик, Лаванда Браун, Эрни Макмиллан, Яксли, сестры Патил, Нарцисса Малфой, Розье, Сьюзен Боунс, Чжоу Чанг, Беллатриса Лестрейндж, Хагрид, миссис Уизли, Чарли, Перси, Волдеморт… Мои родители. Все они мертвы. Война убила всех. Почему? За что? И если они все умерли, как я осталась жива?

— Нет! — выкрикиваю я надрывно, из последних сил…

* * *

Проснулась я от собственного крика, жадно глотая воздух. Свернувшись комочком, я закрыла лицо руками и тихо заплакала. Как же я устала от этого!

За окном было тихо и темно, ночь еще не собиралась сдавать свои права рассвету. Немного успокоившись и уняв сильную дрожь, я встала и направилась на кухню. Чашка кофе должна была хоть немного привести меня в чувство. Заварив себе ароматный напиток, я уселась за стол, так и не включив свет, и взяла в руки чашку. Тепло, шедшее от ее стенок, приятно успокаивало и отогревало слегка покалывающие, онемевшие отчего-то пальцы. Я вздохнула, пытаясь привести хаотичные мысли в подобие порядка.

Прошло уже три года после окончания войны, а воспоминания о ней все равно с завидным постоянством преследовали меня в кошмарных снах. Что бы я ни делала, на что бы ни отвлекалась, как бы ни пыталась заполнить свои дни максимально продуктивными делами, это все равно не помогало: как минимум раз в месяц, стоило мне только закрыть глаза с наступлением ночи, передо мною представал непрошеный мир прошлого, искаженный страхами и волнениями тех лет, прочно засевшими в моем подсознании.

Сколько всего я уже перепробовала, чтобы подобное не повторялось? Я пыталась избегать всего, что связано с войной, училась сама, сутками просиживая за книгами, ЖАБА сдала в Министерстве Магии, будучи не в силах ехать в Хогвартс, а потом и вовсе уехала на год во Францию, сбежав ото всего и всех. А когда вернулась, решила посвятить себя Рону, который и так не был в восторге от моих постоянных метаний в попытках занять себя всем, чем только возможно. Только вот вскоре выяснилось, что неотрывно заниматься домашним хозяйством я не могу. Как и сидеть вообще без дела. И я снова начала поиски себя.

Мы все по-своему переживали адаптацию к послевоенной жизни, и каждому из нас было нелегко. Но мы честно пытались со всем справиться. Гарри и Джинни из-за этого очень сблизились, а вот такой родной и близкий Рон стал отдаляться от меня. Если я выбрала для себя учебу и совершенствование во всем, что было доступно, то он предпочел спрятаться за стеной из мальчишеских выходок. Я мечтала делать что-то полезное для людей, он хотел играть в квиддич. Нельзя было обвинять его в том, что он делал то, к чему лежала душа, только вот все чаще мы проводили время отдельно друг от друга, все больше молчали при встрече, все реже обнимались. Но я упрямо верила, что пройдет еще немного времени, и мы все это преодолеем. Я плыла по течению, надеясь, что все наладится, ведь пережив такие серьезные испытания, мы просто обязаны были с легкостью справиться с простыми проблемами и небольшими размолвками.

Два дня назад Рон вместе со своей командой «Пушки Педдл» уехал на какие-то соревнования, хотя вряд ли ему посчастливилось вылететь в этот раз на поле, ведь он занимал место вратаря во втором составе команды. Вернуться он должен был только завтра, и я была этому рада и не рада одновременно. С одной стороны, я не любила, когда он видел меня после таких кошмарных снов, какой приснился мне сегодня, а с другой — я бы хотела, чтобы он сейчас поддержал меня, просто поцеловав и пообещав, что все обязательно наладится.

Только вот я не была уверена в том, что даже по возвращении Рон скажет мне что-то хорошее.

Несколько месяцев назад я выбрала для себя очередную серьезную цель: поступить в Стокгольмскую Академию зельеваров. Это учебное заведение считалось лучшим, и получать там знания было большой честью, но и поступить туда — задача не из легких, список необходимого для этого поражал: вступительные экзамены, рекомендации бывших преподавателей, публикация в «Вестнике зельевара» и большой практический проект, направленный на создание или усовершенствование какого-либо зелья, с целью принести пользу обществу. Последнее было для меня важнее всего, хотя я пока даже не представляла, что могла бы сделать. Но я решилась поступать и даже уже сделала для этого некоторые шаги. Только вот Рон был от этой затеи не в восторге. Со мной учиться он, естественно, не хотел и пытался всячески отговорить меня, утверждая, что лучше всего быть дома, ведь родные стены лечат. Я не могла с ним согласиться. На этой почве мы даже в очередной раз серьезно поссорились прямо перед его отъездом, поэтому я не представляла, как он будет себя вести по возвращении.

Я вздохнула, отгоняя прочь все невеселые мысли, поставила на стол чашку с недопитым кофе и обняла себя руками. Несмотря на то, что за окном стояла июльская жара, мне было очень холодно. Возможно, просто пол холодил босые ноги, но мне почему-то казалось, что дело совсем в другом, ведь создавалось стойкое ощущение, что холод шел откуда-то изнутри, и это сковывало меня, не давая нормально жить.

Побоявшись снова засыпать, я наспех оделась и вышла на улицу, решив подышать свежим воздухом. Вдалеке, у горизонта уже виднелась бледная полоска рассвета. Я смотрела на нее, пытаясь найти или разглядеть ответы на свои вопросы. Что мог принести мне новый день? Обычную, ничего не значащую рутину.

Но все же нечто неординарное вскоре случилось.

Ближе к вечеру, когда я читала старый справочник по зельеварению, ко мне в окно неожиданно постучалась роскошная серая сова. Я, не мешкая, поспешила впустить ее, надеясь, что это Рон решил помириться и прислал мне письмо. Птица влетела внутрь, и я забрала у нее плотный бежевый конверт, надписанный изумрудными чернилами. Внутри что-то дрогнуло: я вспомнила ежегодные письма из Хогвартса, которые так радовали меня когда-то. Сейчас же представшие картины, которые ассоциировались со школой, заставили нахмуриться и вздрогнуть.

Очевидно, письмо было не от Рона. Его прислала Минерва Макгонагалл, теперь уже директор Хогвартса. Но я даже не догадывалась о том, что же ей было от меня нужно. Не так давно я сама писала ей письмо с просьбой выдать мне рекомендации для поступления в Академию зельеваров. Она, конечно, согласилась, больше того, после этого у нас завязалась небольшая переписка. Она рассказывала мне о делах Хогвартса, я ей — о своей жизни. Но потом, когда мы обсудили все, что могло интересовать друг друга, переписка прекратилась.

Погладив и поблагодарив сову, я выпустила ее на улицу, нетерпеливо разорвала конверт и вытащила сложенное вдвое письмо. Оно гласило: