У меня есть выбор

— Если можно, я попросила бы вас вывести мисс Паркинсон и остальных учеников Слизерина из этого зала.

— И куда именно мне нужно их вывести, мэм?

— Подземелье вполне подойдёт.

Громкие аплодисменты студентов обрушиваются на Большой зал немилосердным звоном в ушах. Невидимый купол сужается вокруг, сдавливая со всех сторон — купол всеобщего злорадства. Осуждение единственного из четырёх факультета, раньше незримо витавшее в воздухе, а теперь выражаемое в полной мере — бесстрашно и открыто. Слизеринцы никогда не считали себя изгоями, среди них даже мысли такой не было места. Напротив, всегда впереди, с гордо поднятым подбородком, глядя свысока на других — вот как должен был вести себя достойный представитель этого факультета.

Но сейчас слизеринцы оказались в абсолютном меньшинстве против сплотившихся между собой остальных факультетов, преподавателей и, наверное, вообще каждого, кто находился в школе и пребывал в сознании.

Возможно, это было справедливо. Возможно, долго и планомерно именно к этому всё и шло. Но менее болезненной ситуацию это не делает.

По крайней мере, хотя бы для одного человека во всём зале.

Дафна Гринграсс выходит вперёд, отделившись от толпы сокурсников, и направляется прямо к Макгонагалл. Ни на кого не оборачиваясь, глядя только перед собой. С трудом ей удаётся не обратить внимания на удивлённый вздох Астории, позволить своей руке выскользнуть из прохладной ладони сестры, робко пытавшейся удержать Дафну рядом, но не осмелевшей достаточно, чтобы препятствовать. Едва ли кто-то понимает её порыв. Она не видит, как реагируют другие, но может слышать перешёптывания, чувствует скользящие по себе взгляды, полные непонимания.

Возможно, кто-то решит, что благонравная и воспитанная Дафна вдруг решила поднять бунт и сейчас выскажет Макгонагалл всё, что думает о её словах относительно слизеринцев? Возьмёт на себя смелость говорить от лица факультета?

Скорее можно ожидать снегопада летом. Гринграсс даже должность старосты не сумела в своё время отвоевать, безропотно уступив Панси Паркинсон. Чем же сейчас она способна удивить?

Несколько шагов кажутся Дафне вечностью, забирающей у неё последние остатки решимости. Воздух вокруг густеет от напряжения, сердце стучит гулко и неровно, ногти до боли впиваются в ладонь. Неимоверным усилием воли она разжимает сжатый кулачок и выпрямляет спину, напоминая себе, что нельзя выглядеть жалкой. Назад пути нет — отступить на глазах у всех будет малодушным решением, которого она себе не простит.

Стараясь дышать глубоко и размеренно, Дафна останавливается перед Макгонагалл. Та глядит вопросительно, однако без откровенной неприязни, которую могла ожидать ученица, отказавшаяся послушно идти за Филчем вон, как было велено. Декан Гриффиндора спокойна, как скала, и не намерена лишать Дафну слова. Молчаливое согласие выслушать даёт ей столь необходимый прилив уверенности, чтобы заговорить.

— Профессор Макгонагалл, я не согласна с вашим решением.

Собственные слова кажутся раскатом грома посреди притихшего Большого зала. Но Дафна голову не опускает, взгляда не отводит и продолжает смотреть Макгонагалл в глаза. Не с вызовом, но с уверенностью, к которой с таким трудом воззвала. Всё, что она позволяет себе в момент непростого разговора, — незаметно покручивать на пальце любимое колечко, как делает каждый раз, если нервничает. Кольцо не с зелёным камнем, как у большинства слизеринцев. Только такой мелочью и могла позволить себе выделяться благопристойная Дафна Гринграсс из уважаемой чистокровной семьи, поколениями верной дому Салазара Слизерина. Никто не спрашивал, почему она предпочла традиционный цвет Когтеврана привычным изумрудам. За статусное белое золото и дорогущий синий алмаз простительна подобная вольность.

— У вас есть возражения, мисс Гринграсс? — невозмутимо спрашивает Макгонагалл.

Где-то за её спиной Филч начинает поторапливать студентов, явно намеренный исполнить приказ.

— Да, профессор, — подтверждает своё намерение Дафна. — Я считаю, что несправедливо отправлять в подземелье всех учеников Слизерина только потому, что Панси Паркинсон предложила выдать Гарри Поттера. Это не значит, что каждый из нас согласен с ней.

По мере того, как она говорит, взгляд Макгонагалл становится всё более внимательным и, наконец, по-настоящему заинтересованным. Голос Дафны, натренированный безупречно отвечать уроки и вести интеллигентные беседы на вечерах высшего магического общества, ни разу не дрогнул.

Дафна надеется, что слизеринцы её не осудят. Она же не выступает против своих. Наоборот, в неком смысле отстаивает честь факультета, на котором провела семь лет. Хоть кто-то должен был не промолчать.

— Мне казалось, я не видела несогласных, мисс Гринграсс.

Сложно обвинить её в неправоте: никто и правда не стал спорить с Панси. Возможно, кто-то и мог бы. Но всё происходило так быстро, что едва ли кто-то из слизеринцев успел опомниться. Макгонагалл моментально взяла решение вопроса на себя, не дав времени высказаться. Однако... даже если бы время было, все несогласные, если таковые и нашлись, могли промолчать. Такой вариант Дафна тоже исключать не могла.

— Вы видите меня, профессор, — тихо, но достаточно твёрдо произносит она. — Я считаю, что могу быть полезной в битве за нашу школу. И мне не хотелось бы отсиживаться в подземельях, зная, что я могу помочь.

Макгонагалл какое-то время молчит, окидывая Дафну проницательным взглядом. Ищет ли подвох? Переговоры учеников вокруг резко затихают, чтобы затем продолжиться с новой силой — уже тише. Дафна понимает, что обсуждают её. Наверняка с недоверием и недовольством, возмущаясь непрошеному выпаду слизеринки. Как иначе к ней можно относиться? Она же слизеринка. Вот сейчас кто-то выскажется против, и её прогонят вслед за остальными. Дафна с замершим сердцем ждёт худшего. Пока ничего подобного не происходит, но в решающий момент и секунда тянется бесконечностью.

— Я могу и хочу помочь... — уже шёпотом добавляет она, не заботясь о том, звучит ли это как мольба.

В самом деле, за что её ненавидеть? Разве она кому-то причиняла вред в этой школе? Или желала зла? Да, она не славилась дружбой с гриффиндорцами и вообще кем угодно за пределами своего факультета, но отличалась безукоризненным поведением и никогда не встревала в стычки и неприятности. Едва ли кто-то вспомнит хоть одну межфакультетскую потасовку с её участием. И, что немаловажно, её семья не состояла в рядах Пожирателей и всегда склонялась к нейтралитету, не выступая ни за одну сторону. Но достаточно ли этого, чтобы ей доверять? Может, пресловутый нейтралитет как раз и считался молчаливым согласием с беззаконием? Как в кругах взрослых волшебников, так и в стенах школы.

Где-то до третьего года обучения Дафна и не задумывалась, насколько всё серьёзно. Ей в голову не приходило, что противостояние между слизеринцами и многими другими — что-то большее, чем невинное школьное соперничество. Она, строго воспитываемая чересчур заботливыми родителями под хрустальным куполом, была таким домашним легкомысленным цветком, не ведающим истинных проблем. Даже когда все в ужасе тряслись перед неизвестным чудовищем, Дафну больше заботило, как получить высшие баллы за триместр, чтобы папа её непременно похвалил. И ещё — как научить наконец свою палочку выпрямлять волнистые от природы волосы: мама говорила, что гладкие смотрятся аккуратнее и благороднее. А чудовища — дело десятое, если чистокровных не трогают. Поразительное равнодушие, как ни крути. Или просто детская безалаберность?

Картинки прошлого молнией проносятся в голове Дафны. Одна за другой.

Третий курс.

Она застаёт в гостиной Слизерина заплаканную Асторию. Впервые за время, проведённое ей в стенах Хогвартса. Причина выясняется быстро. Сострадательная душа и любовь к животным сыграли свою роль: Астория пожалела гиппогрифа, печально известного происшествием с Малфоем. Новость о его казни только-только разлетелась по школе. Дафне тоже на сердце неспокойно: она не желала бедному животному такой участи, но изначально не видела способа помешать. Ведь всё это решалось где-то свыше. Поговорить с Драко? И пытаться не стоило.

Тогда она ещё не задумывалась, насколько это просто — сочувствовать кому-то, но ничего не предпринимать.

Дафне остаётся только утешать сестру, шмыгающую носом куда-то ей в плечо.

— Лучше бы о Драко так переживала, когда этот зверь его чуть не убил, — презрительно бросает проходящая мимо Панси Паркинсон.

— Молчи, — не выдерживает Дафна, почти шипит от негодования, — ей всего одиннадцать лет!

Панси, хмыкнув, пожимает плечами. Ей душевные терзания ребёнка непонятны. Но больше она задеть Асторию не пытается. И это единственное, на что Дафна в той ситуации может повлиять.

Четвёртый курс.

Дафна сталкивается с Асторией, выходя в коридор после обеда. Сестра увлечённо болтает о чём-то с подружками. У неё явно хорошее настроение: сияет, как новенький галлеон. Но одна деталь в её образе Дафне не нравится.

Схватив Асторию под локоть, она уводит её в сторонку для разговора.

— Что это на тебе? — Дафна кивает Астории на её мантию, где красуется ярко-зелёный значок «Поттер — смердяк».

Кажется, у её однокурсниц тоже такие были.

— А-а-а, это... — Астория опускает взгляд на свой значок, явно не понимая, в чём проблема, — Драко Малфой сегодня раздавал в гостиной. Сказал, почему бы нам не поддержать Седрика перед турниром.

— И как же оскорбления Гарри Поттера могут поддержать Диггори? Думаешь, это ему поможет на турнире? Только не говори, что не заметила, что надписи можно менять. Уверена, Малфой всем давал исчерпывающе точные инструкции.

Дафна отрезает Астории все пути к отступлению, и та выглядит смущённой, виновато опускает голову. Значит, умом всё-таки понимает, насколько нехорошая это затея. Астория никогда не была злобной и не радовалась чужому унижению. Дафна по-настоящему сердится: не хватало ещё, чтобы Малфой вместе со своими приспешниками и сестру её учил всяким пакостям.

— Ну... никто не отказывался от значков. И Гарри Поттер ведь обманом попал на турнир! Так все говорят. Говорят, что он заслужил... порицания, — оправдывается Астория.

— Во-первых, ты не все. И не обязана слепо идти за толпой. Во-вторых, никто не заслуживает унижений. Даже Поттер. В конце концов никто не знает, как его имя попало в кубок. Сомневаюсь, что он настолько гений, чтобы в четырнадцать лет обмануть мощные заклинания, сотворённые взрослыми умными волшебниками. И в-третьих, — Дафна наставительно поднимает указательный палец, — ты только представь, что о нас подумают в Шармбатоне и Дурмстранге? Как в их глазах выглядят студенты Хогвартса, готовые затоптать своего же? Мы должны показывать хороший пример и единство перед другими школами, иначе нас просто на смех поднимут!

— Но Гарри Поттер на Слизерине уж точно не считается «своим», — насупившись, возражает Астория.

Дафна не сомневается, что её нравоучения до сестры дойдут. Та всегда была сообразительной и вообще самой беспроблемной младшей сестрой, какие только бывают. Обеих воспитывают в строгости, и, хотя Дафну порой душит требовательность родителей, это даёт свои плоды. Ни она, ни Астория не будут замечены в чём-то, порочащем достоинство их семьи.