Горечь

Если б ему сказали, что когда-нибудь в жизни он станет кого-то ненавидеть так, как ненавидел ее, он просто рассмеялся бы в лицо говорящему. Ненависть — слишком сильное чувство, а он считал недостойным тратить свои драгоценные эмоции на нее. И он старался не тратить. Иногда получалось, но одно чувство никак не проходило: злость. Разъедающая злость, тяжелым комом осевшая внутри. Временами Драко был настолько зол, что ладони зудели от желания крепко стиснуть руки на этой тонкой шее. И ради такого случая он даже не побоялся бы испачкаться... Но нет. До убийства, конечно, не дошло бы: самоконтроль, что так тщательно воспитывали в нем с самого детства, включался автоматически. Особенно, когда мозг полыхал от ярости, и кровавая пелена застилала глаза. Тогда он принимался искать другие пути досадить ей. Причинить максимум неудобств, чтобы грязнокровка убрала свою тощую задницу из дома. Его дома.

Глубины мэнора скрывали в себе множество тайн. "Вот если б запереть ее в подземелье, в глухом каменном мешке, где костей никто не нашел бы и за тысячу лет..." — он представлял себе эту картину, и на смену ненависти приходило умиротворение. Воображение рисовало картины, от сладости которых замирало сердце. Вот она, скорчившись на каменном полу, медленно угасает от жажды или громко вопит, молотя кулачками по древним замшелым стенам... Но криков никто не слышит, и она постепенно сходит с ума. В одиночестве. В кромешной тьме, где нет ни тепла, ни мира. А есть только зубовный скрежет и глухие хриплые проклятья. Он представлял, как отец, прекратив бесполезные поиски, снова будет сидеть у горящего камина, пить черный, как деготь, кофе и разговаривать с ним, Драко. А от нее к тому моменту не останется ничего, кроме воспоминания, которое со временем превратится в такой же прах, как и она сама.

Малфой внимательно смотрел на свое отражение в зеркале и с грустью понимал, что и это ему недоступно. Причина лежала на поверхности: "Вы же не убийца, Драко". Слабый, надтреснутый голос набатом гудел в голове, и вновь приходило осознание — старик был прав, он действительно не убийца. "Кишка тонка", — как презрительно выразился в тот вечер Амикус. Что ж, пусть так. Но лучше уж быть трусом, чем подонком, как Кэрроу. Драко смахивал злые слезы и снова думал, чем досадить ненавистной мачехе. Может, подложным письмом разрушить ее блестящую карьеру? Или очернить доброе имя, чтобы пала в глазах отца (единственного человека, чье мнение для нее значило больше собственного), настолько, чтобы он ее и на порог не пустил? Этого он тоже не мог себе позволить. И тогда, на смену ненависти и злости, приходила горечь.

Каково ему было наблюдать изо дня в день, как презираемая им сокурсница поселилась в их доме. Мало того, что вместе с Люциусом, так еще и беззастенчиво претендовала на его имя... Годами (да что там — десятилетиями!) он пытался добиться того, что эта тварь забрала без спроса и в одну секунду — уважение отца. Мерлин ему свидетель: разве он плохо старался? И к чему это привело? Соперничая с Грейнджер в школе, он чуть до нервного срыва не дошел, из кожи вон лез, но гриффиндорская всезнайка всегда шла на шаг впереди. Отец постоянно внушал, что с честью носить имя Малфоев может (и должен!) только человек незаурядный, чьи достижения во многом превосходят чужие. Может быть его привлекли ее успехи? Сын спорил с ним до хрипоты, доказывая, что тоже достоин их древнего имени, но ни один из аргументов не достиг цели: Люциус по-прежнему смотрел на него, как на свою личную неудачу. Таким же взглядом, полным сожаления, он провожал егеря, уносившего выбракованных щенков из помета элитной суки. Драко знал этот взгляд и в такие моменты тоже начинал ощущать себя щенком. Отбракованным.

Парки и леса поместья стали для него утешением. Часами просиживая под раскидистым дубом, он снова и снова растравлял свои раны, перебирая в памяти прожитые годы. Отец и раньше не особо баловал его вниманием — строгое воспитание приветствовалось в знатных семьях испокон веку. А теперь, когда в доме поселилась она, весь мир рухнул в одночасье, подняв при этом такой столб пыли, что свет померк. И когда туман, в котором он жил, рассеялся, мозг отказывался верить тому, что видели глаза. Все встало с ног на голову. Даже чистота крови, о которой так часто говорил Люциус, отныне ничего не значила. Еще бы! Ведь эта грязная кровь текла в ее венах. Что бы теперь ни происходило в стенах мэнора, все было неправильным. И "неправильность" была связана только с ней.

Почему она? Почему именно она?! Ведь отец должен был гордиться единственным сыном, не ею! Люциус должен был улыбаться, радуясь его успехам! Не ее! Один Мерлин ведает, чего стоило Драко достойно закончить учебу в Хогвартсе. Да, он не стал лучшим студентом выпуска (нетрудно догадаться, кто был, а точнее, была первой), но он был вторым после нее. И когда отец пришел на церемонию вручения дипломов, сына настиг еще один удар — Люциус пришел не ради него, а ради нее... Впервые Драко ощущал себя так, словно заблудился в дремучем лесу. Что случилось со всегда сдержанным и чопорным старшим Малфоем? А семейные ценности и родовое имя, разве они ничего больше не значили?

— Даже не надейся, что я стану называть тебя матерью, — ядовито процедил он в тот день, когда Люциус объявил о помолвке.

— Знаю, — печально отозвалась Грейнджер, грустно смотря на него влажными, как у оленихи, глазами.

В этом и заключалась проблема: она все знала, дракклова заучка. Но, дьявол ее раздери, что она могла знать о той боли, которую он носил в себе? Каково осознавать, что твой отец перестал уделять внимание собственному сыну из-за той, которая в прежние времена не вызывала ничего, кроме презрения? Понимала ли, что отношениями с Люциусом просто вырвала у Драко сердце? Да что она вообще могла обо всем этом знать?!

Горечь. Вот что наполняло сейчас его душу и отравляло существование. Он ощущал ее почти на физическом уровне. Словно игла сидела внутри и ни на миг не давала забыться. Когда-то, будучи совсем маленьким, Драко прокрался в лабораторию мэнора (которую кто-то позабыл запереть), и съел порошок хинного дерева, по ошибке приняв его за сахарную пудру. Он до сих пор помнил, как его тогда выворачивало наизнанку, и этот привкус еще долго стоял во рту, чего бы он ни ел. Сейчас у него было чувство, словно время обернулось вспять, и он снова тот же мальчик, который даже в мороженом находит вкус желчи.

Но будь он проклят, если собирался жить с этой горечью дальше! Он — Малфой! Он оставил в прошлом школьных врагов, выжил в войне, прошел сквозь чистилище послевоенного следствия, прочувствовал на себе, что значит быть оставленным матерью, которая бросила их вскоре после окончания войны... Сколько еще нужно пережить, чтобы увидеть в глазах отца гордость и уважение?!

— Он любит тебя, Драко, — сказала вскоре после свадьбы Грейнджер. Хотя нет, уже не Грейнджер — Малфой. Как и он.

— Он любит тебя, — с нажимом, задыхаясь от злости, отрезал он тогда.

— Он любит нас обоих.

— Возможно. Но тобой он еще и гордится, как... — закончить у него не хватило духу.

Увидев, как на бледных скулах заходили желваки, Гермиона сделала еще одну попытку:

— Только потому, что видит, как упорно я пытаюсь занять свое место в жизни. Хотя эти начинания я назвала бы более, чем скромными, — она вздохнула. — Но он не всегда понимает меня. А тобой он гордится. Потому что тебе удалось сделать то, чего не смог он.

— Что? — горько спросил Драко. — Запятнать славное имя Малфоев? Так он тоже в этом преуспел.

Гермиона нахмурилась.

— Ты изменил его, — тихо проговорила она. — Твой поступок заставил его пересмотреть взгляды. Можно сказать, что ты вдохнул в него новую жизнь. Потому он тобой и гордится.

— Похоже, эту главу я пропустил, — едко заметил Драко.

Она как-то по-утиному кивнула в ответ, и выражение вселенской скорби на бледном лице, утопающем в облаке вьющихся каштановых волос, разозлило его еще больше. Ему всегда внушали, что, благодаря своей древней крови, он чуть ли не совершенство во плоти. Еще бы! Про таких, как он, обычно говорят: "родился с серебряной ложкой во рту", и вот, словно в отместку за столь безоблачное существование, появилась она, эта раздражающая гриффиндорка. Налетела, как вихрь в ясный солнечный день, и принесла с собой только мрак и отчаяние. Впервые увидев ее в классе, каким-то шестым чувством понял — она опасна. Не той опасностью, что угрожает жизни, а той, что внезапно выбивает почву из-под ног, когда теряешь свое все, теряешь себя... И оказался прав: всякий раз, когда начинался урок, она напрочь сносила догмы, которые, словно мантры, звучали в доме Малфоев с утра и до ночи. Все услышанное им от родителей оказывалось ложным, как только Грейнджер открывала рот и без запинки, бойко отвечала на предлагаемые вопросы. И все же Драко придерживался привычных убеждений. Из-за отца, и ради отца, который потом сам же и переменил свои принципы.

Бывали дни, он до безумия жалел, что в ту ночь, когда Пожиратели пришли в школу, рассказал обо всем Дамблдору. Все тайны, которые знал, и которые так или иначе были связаны с Темным Лордом. Что им двигало тогда? Разумеется, ни о каком подвиге и речи не шло, все было намного проще: желание продолжать привычную, роскошную жизнь. Не больше. Однако Люциус повернул дело так, что младший Малфой выглядел в глазах чистокровной аристократии чуть ли не героем. Все вокруг восторгались его здравым смыслом и высокой нравственностью. Надо полагать — не каждый день наследник старинного рода крушит планы вторжения сторонников узурпатора! Да еще и куда, в святая святых, Аlma Мater практически каждого ныне живущего волшебника! Драко слушал дифирамбы, что ему пели со всех сторон, и ему хотелось кричать в голос. До сорванных связок. Что безопасность магглов и грязнокровок интересна ему так же, как прошлогодний снег. Ха! Да он бы и ломаного сикля не дал ради кого-нибудь из них, если бы не началась эта никому не нужная война, в которой его семья могла пострадать в той же мере, что и все остальные.

По сути, Драко предал своих же соратников, но Люциус не сказал ему на это ни единого слова. Сын полагал, что отец просто не хочет сознаться в том, что безумно горд наследником и тем самым жестоко заблуждался на его счет. Но тогда он об этом даже не догадывался. Потому и промолчал, когда речь Дорогого Papa "Пророк" разобрал на цитаты. Особенно ту ее часть, где отец, в самых убедительных выражениях, настаивал на том, чтобы весь седьмой курс в полном составе отпраздновал Новый Год в мэноре. Он даже умудрился сохранить лицо и тогда, когда Грейнджер забрела в знаменитую малфоевскую библиотеку, где и провела несколько часов. Да докси бы с ней, но вернулась она оттуда в компании Люциуса и при этом так улыбалась, что Драко почему-то сразу захотелось стереть эту улыбку. Желательно на несколько лет вперед: еще никогда он не испытывал к ней такой ненависти, как в этот момент.

— Ты говорил, что никто из грязнокровок не заслуживает нашего внимания, потому что мы лучше их во всем! — выкрикивал он в окаменевшее лицо Люциуса той холодной новогодней ночью. — Говорил, что такие, как она не достойны ничего в этой жизни! И что я вижу? Ты заметил ее! Ты всегда ее замечал! Доводил меня до исступления, если я хоть в чем-то уступал ей!