Тревога пахнет апельсином и дождем

Долорес сворачивается калачиком у себя на кровати.

В голове вдруг проносится странная мысль.

Сейчас она готова поменять свой дар на любой другой, готова даже поменяться с Мирабель, у которой вообще нет никакого дара, главное, не слышать ничего дальше своей комнаты.

Мама бегает намного быстрее папы, легкая, как ветер, даже сейчас, когда Долорес слышит не только ее сердце, но и еще одно, сердце ее ребенка. Мама должна остановиться, должна позволить себя догнать. Тогда все будет хорошо.

Тетя Джульета тихо стучит в дверь, неслышно входит, за ней хвостиком вбегает Камило. Они оба устраивается на кровати рядом с Долорес. Понимают, как ей непросто.

Джульета гладит Долорес по плечу, с ней рядом всегда тепло и как-то уютно.

— Мама плачет, — едва слышно говорит Долорес.

Джульета кивает, она тоже это знает, хотя и не слышит.

Камило сидит напротив сестры и пытается ее отвлечь. Превратился в саму Долорес и строит забавные рожицы. Долорес видит себя, как в зеркале, и чувствует, что ее младший братик намного сильнее ее самой. Он уже достаточно взрослый, чтобы все понимать. Камило сейчас, как и все, задается вопросом: «Что произошло за ужином?» Но он, как и все, не произносит этого вслух. А раз он не может узнать ответа на этот вопрос, то сделает все, чтобы его сестра не грустила.

Долорес вдруг осознаёт, что больше не слышит папиного голоса. Он остановился. А мама — нет.

Долорес трясет головой — не понимает, что случилось. Папа ее потерял? Вдруг по телу пробегает неприятный холодок. Становится неспокойно. Так не должно быть. Отец обязательно бы ее догнал, нужно было подождать, пока она выдохнется.

— Он не догнал ее, — Долорес произносит это одними губами, только чтобы Джульета могла услышать.

— Она всегда бегала быстрее нас, — она беззвучно добавляет «нас с Бруно», на ее лице мелькает грустная улыбка. Она пожимает плечами, как будто хочет сказать, что даже сейчас бежать за ней — это не самая лучшая идея.

— Ветер усиливается, — шепчет Долорес и обхватывает свои плечи. — Ему... ничего не мешает.

Джульета кладет руки поверх рук племянницы, обнимает ее. Девушка вжимается в эти объятия, как в самое безопасное место в мире.

Джульета хмурится, она понимает, что хочет сказать племянница. Долорес сейчас слышит тот самый ветер, который сейчас рядом с Пепой. Ветру ничего не мешает, так? Значит... Поле?

* * *

Пепа стоит у самого края поля на холодеющей, чужой земле.

Она переминается с ноги на ногу.

Как будто спрашивает себя: что дальше?

Раньше это помогало: казалось, можно было убежать от проблем и от всего плохого, что есть в мире. Она часто бегала. Когда-то в детстве. Если долго бежать, то рано или поздно обязательно споткнёшься и упадешь. Летишь в траву то ли короткое мгновение, то ли вечность. После этого обязательно болели локти или колени, все зависело от того, как упасть. Но это было правильно.

Почему же сейчас так больно от того, что она не упала, а просто остановилась?

Она — сгусток энергии. Как молния.

Энергии нужно дать выход, иначе случится что-то страшное.

Трава — высокая и щекочет ладони Пепы, от этих прикосновений что-то переворачивается внутри. Она вспомнила себя маленькой девочкой. Тогда все было по-другому. И трава росла быстрее и быстрее касалась своими кончиками ее маленьких ладошек. И ей всегда от этого было спокойно. Пепа когда-то придумала для себя так: если трава быстро становится высокой, значит, будет хороший урожай. Это детское убеждение осталось с ней на всю жизнь, даже после того, как она прочитала в книге о том, как растет кукуруза. Она даже услышала свой собственный звонкий смех, заливистый и звонкий — это поле определенно понравилось бы той, маленькой Пепе.

Только сейчас от прикосновений листьев к рукам — не спокойно. И Пепа глушит смех, звучащий в голове, раскатом грома.

Воздух становится холодным..

На землю падают первые кали дождя. Редкие и тяжелые. Пепа чувствует, как начинает мокнуть тонкая ткань блузки. Пепа делает шаг назад, как будто это поможет ей остаться сухой.

Трава колет босые ноги.

Вскоре дождь усиливается. Он бьет по посевам, капля за каплей, как будто хочет стать градом.

«Если зальешь урожай дождем, нам нечего будет есть», — в голове звучит мамин голос, а вместе с ним возвращается страх, который пришел когда-то в детстве.

В тот день она повзрослела. Сейчас Пепа уверена, что понимание того, что она может быть виновата в чьей-либо смерти от недостатка еды пришло к ней намного раньше, чем понимание, что такое смерть сама по себе. Также она поняла это намного раньше Джульеты и Бруно, чье волшебство не могло никого убить.

И что-то страшное опять может случиться из-за нее. Не с целой деревней, а с одним человеком.

Сегодняшний ужин на тарелочке преподнес ей еще одну истину. Если ее ребенок родится без дара, то в этом будет виновата только она.

Она будет виновата, как и всегда!

Признание словно подтверждает раскат грома.

Капли дождя стекают по щекам вперемешку со слезами. Ветер бьет в лицо, кидает камни и тяжелый песок.

Пепа складывает дрожащие пальцы: большой и указательный на каждой руке. И убеждает себя, что нужно дышать глубже. Ее губы беззвучно повторяют: «Солнечно. Солнечно. Солнечно». Ей всегда говорили, что так легче успокоиться, только это неправда. Но она повторяла это день за днем, год за годом.

Вдруг одно странное воспоминание всплывает в голове.

Почему-то воспоминания всегда всплывают некстати. Особенно те, от которых бросает в жар и сердце начинает биться быстрее.

Кухня, залитая солнцем, пыль от муки, которая застревает в золотистых лучах, и смех. Ей с сестрой по пятнадцать…

Тот день был слишком счастливым, один из дней, когда все вокруг, даже домашняя работа по дому говорит о том, что жизнь удивительна.

В тот день вся готовка решительна шла кувырком.

Пепа закатывает рукава блузки как можно выше. Ей постоянно кажется, что рукава ей мешают работать по дому, а может, она надеется, что дела от этого пойдут лучше. На загорелых, усыпанных веснушками плечах остается след от муки.

— Ты вся перемазалась! — Джульета не скрывает улыбку. Она немедленно стирает все полотенцем и тянется к лицу сестры, — когда ты успела вымазать нос!?

— Не трогай мой нос! — Пепа уклоняется и почти серьезно заявляет, — ты мешаешь мне думать!

Она выглядит так, словно грязное лицо поможет ей решить вопрос с тестом для хлеба, которое сегодня не получилось и настойчиво липло к рукам, хотя они делали все так, как обычно.

Пепа тычет пальцем в комок теста, который лежит на столе. Сначала она делает это осторожно, вдруг будущий хлеб может укусить ее. Потом более жестко, она уже начинает злиться.

— Мне это решительно не нравится, — заключает она, когда чувствует, что тесто неприятно прилипло к руке.

Джульета насыпает еще муки.

Ей тоже кажется, что творится что-то странное, и если они это не исправят, то на обед останутся без хлеба. Но она не подает виду. Только едва заметно хмурит брови.

— Мешай, — вкрадчиво говорит Джульета и закусывает губы.

Пепа с силой перемешивает тесто.

Видно, как напрягаются худые руки.

Прядь волос падает ей на лицо, Пепа морщит носик и пытается свои дыханием отодвинуть волосы с лица.

Может быть, именно для этого мама в детстве завязывала ей ленту на волосах? Чтобы волосы не падали на лицо и девочка выглядела аккуратной? У Пепы никогда не получалось ни то, ни другое.

— Джульета, ты долго будешь смотреть на мои страдания?

Ей хочется, чтобы тесто месила Джульета: сейчас она выглядела слишком приличной и чистой для человека, который оставил семью без хлеба.

— Больше не могу, — Пепа вытирает лоб тыльной стороной ладони, оставляет на лице след от муки, а затем ищет взглядом стул, на который может упасть.

Джульета снимает прилипшее тесто с рук сестры. Сначала собственными руками, затем соскребает ложкой. Пепа начинает смеяться: ладоням вдруг становится щекотно.

В ход идет еще мука, а затем еще.

Мука кажется волшебной пылью в солнечных лучах.

— Давай ничего не будем из этого лепить? — не выдерживает Пепа и тянет кусок теста в рот, — давай съедим его сырым!

— Да что же ты творишь!? — Джульета бьет сестру по рукам.

— Вкусно же! — выдает аргумент Пепа.

Джульета закатывает глаза и скрещивает руки на груди.

— Когда тебе станет от этого плохо, я и пальцем не поведу, чтобы тебе помочь!

Пепа смеется.

Она чувствует, как горят щеки под теплым солнцем.

Почему воспоминания приносят с собой столько боли?

Почему нельзя сейчас быть такой же счастливой, как в тот день?

Свинцовые тучи нависли над кукурузным полем. Свет дают лишь редкие вспышки молний, но, может быть, это один из тех дней, когда лучше ничего не видеть.

Дождь становится слишком сильным, ледяным.

Вода льется беспросветной стеной и уже не дает почувствовать, что по щекам текут теплые слезы.

— Я так больше не могу, — бессильно шепчет Пепа, облачко пара появляется от ее дыхания. — Не могу так больше….

Нужно плакать, пока не станет легче и ей самой, и всему Энканто.

Плакать до тех пор, пока внутри не останется черная дыра, которая рано или поздно заполнится солнечным светом.

Становится невыносимо холодно.

Холод идет от всего. От ледяной воды под босыми ногами, от растрепавшихся волос, в которых застревают дождевые капли, от любимой блузки, промокшей до нитки.

Она обнимает себя за талию.

Теплее не становится. Но становится немного спокойней, потому что она перешла вымышленную черту, за которой хуже уже не будет.

«Перестань, перестань немедленно!» — звучит где-то в голове.

Пепа вдруг понимает, что сейчас она не может остановиться, потому что наконец выходит то, что копилось внутри несколько недель. День за днем. Всякий раз, когда мама была несправедлива к Мирабель, когда делала ей незаслуженное замечание.

Буря росла внутри Пепы вместе с осознанием того, что она не сможет защитить своего ребенка. Она не может защитить даже саму себя.

— Пепа, перестань!

Голос, который пробивается к ней через стену дождя — живой и родной.

Она оборачивается и видит мужа. Он качает головой и опирается на коленки — все это время он бежал за ней, пока, наконец, не нашел.

— Не надо! — она предостерегающе поднимает руки.

Ее слова тонут в раскате грома.

Не надо подходить к ней, и пытаться понять, что случилось, тоже не надо!

— Что ты делаешь? — Феликс старается перекричать ветер.

Пепа качает головой и вдруг вздрагивает.

Когда этот вопрос задает мама, он звучит как «почему ты опять испортила погоду?», но Феликсу это неважно, он беспокоится… о ней самой!?

— Все хорошо! Со мной все хорошо! — кричит Пепа и сжимает руки в кулачки.

Она усиливает ветер, мокрая юбка больно бьет по ногам.

Она не даст к себе подойти, она предупреждала.

Ноги вдруг подкашиваются. У нее больше нет сил держаться, она падает.

— Что ты делаешь? — Феликс наконец подходит к ней, опускается на колени и обнимает ее за плечи, — Что же ты с собой делаешь?