Могилы из розовых лепестков

— Этот большой парень ваш друг? — спросил Круз, наблюдая за зияющим дверным проемом.

— Да.

— Что случилось с его лицом?

— Взрыв самодельного взрывного устройства. Он поступил на службу после окончания средней школы, — я крепко скрестила руки на груди. — Мне нужно войти.

— Нужно.

Я поднялась по ступенькам крыльца, но остановилась на полпути и обернулась, размышляя, не оставить ли рвоту до завтра. Я боялась, что зловоние проникнет сквозь волокна сиденья и коврика на полу. С другой стороны, было темно, и я, вероятно, пропустила бы пятна. Мне было бы лучше сделать это утром.

— Что-то забыли? — спросил Круз.

Его лицо было таким ярким, что я проверила свои руки, чтобы убедиться, что моя кожа тоже светится; этого не произошло.

— Катори?

— Откуда вы знаете моё имя?

— Ваш отец сказал мне. Разве вы не направлялись в дом?

Я кивнула.

— Да, но я думаю, что сначала нужно почистить машину.

— Я уверен, что это может подождать до завтра, — он подошёл к багажнику своей изящной машины, открыл его и бросил туда сумку. — Увидимся в девять?

— Конечно.

Я повернулась и вошла внутрь. Блейк уложил папу на диван. Он избавил его от испачканной рубашки и накинул на него шерстяной плед. Он даже поставил стакан воды на низкий столик.

— Позвони мне завтра, если тебе что-нибудь понадобится.

Он поцеловал меня в щёку и ушёл.

Я закрыла за ним дверь. И впервые в своей жизни я заперла её.

ГЛАВА 2. РАЗБИТЫЕ СЕРДЦА

— Кэт! — крикнул папа с кухни, где он с грохотом лазил по шкафам. — Где Тайленол? Моя голова убивает меня.

— В ящике стола.

— В котором из них?

— В том же ящике, в котором он всегда был, — сказала я со вздохом.

Мама нянчилась с папой, готовила ему всю еду, приносила ему стаканы воды ещё до того, как он их просил. Он привык к этому, и теперь ему предстояло привыкнуть к этому, потому что сразу после похорон я должна была вернуться в колледж.

Я выдвинула ящик стола, достала коробочку с таблетками и вытряхнула две таблетки ему на ладонь. Папа проглотил их без воды.

— Тебе действительно нужно что-нибудь съесть, — сказала я ему. — Хочешь, приготовлю тебе омлет? Или разогрею немного того хлебного пудинга, который оставила Би?

— Я не голоден, милая, но ты должна поесть. Ты становишься слишком худой, — сказал мужчина, чей живот всё ещё был вогнутым в его сорок с небольшим. Он похлопал меня по плечу, проходя мимо меня. — Я иду спать.

— Судмедэксперт прибыл прошлой ночью.

Папа остановился на лестнице.

— Да? Разве он не должен был приехать завтра?

— Да, но сейчас он здесь. Разве ты не хочешь с ним встретиться?

Папины глаза были налиты кровью.

— На самом деле я не в настроении. Ты можешь показать ему здесь всё? Покажи ему, — всхлип застрял у него в горле, — покажи ему, куда я… куда я положил твою мать? — последнюю часть он прошептал.

Мои глаза запылали, но я сдерживала слёзы, пока папа не поднялся по шатким деревянным ступенькам. Эта лестница доставляла мне столько неприятностей, когда я была подростком, тайком ходившим на вечеринки и возвращающимся домой после комендантского часа. Несмотря на то, что я ходила на цыпочках, одна из них всегда скрипела и выдавала меня. И мама выходила из своей спальни в очках для чтения и с книгой в мягкой обложке, висящей в её пальцах, и спрашивала, всё ли со мной в порядке. Я думала, что это её способ сбить меня с толку чувством вины, но теперь верила, что она просто беспокоилась обо мне. Я прижала ладони к закрытым глазам, чтобы не дать пролиться слезам, а затем, когда вроде как взяла себя в руки, направилась к шкафу, где мы хранили чистящие средства.

Я схватила тряпку и ведро, которое наполнила мыльной водой, а затем направилась к катафалку. Свежий воздух обжигал мои щёки и дул против китайских колокольчиков, заставляя их раскачиваться взад и вперёд. Шум стоял оглушительный. Бросив ведро и тряпку, я подтащила одно из плетёных кресел к последнему творению мамы и забралась наверх, чтобы отцепить его.

Колокольчики были холодными, как сосульки, и покалывали мою всё ещё тёплую ладонь. Они не выполнили своей цели; они не защитили от зла. Может быть, мама всё неправильно поняла. Может быть, колокольчики над дверным проёмом были приглашением для злых духов. Я сорвала их с большого крючка и подошла к мусорному контейнеру. Не колеблясь, я швырнула их внутрь, а потом просто стояла и смотрела, наполовину ожидая, что наш мусорный бак загорится или колокольчики начнут звенеть, но ни того, ни другого не произошло. Только ветер, свистящий в голых ветвях рябин, нарушал в остальном блаженную тишину.

Я вернулась на крыльцо, отодвинула плетёное кресло к стене и взяла чистящие средства. Старый снег хрустел под моими ботинками, когда я тащилась к катафалку. Я поставила ведро на затвердевшую землю и открыла пассажирскую дверь. Тряпка, которую я всё ещё держала, выскользнула у меня из пальцев и упала в ведро, осев на прозрачной поверхности.

Машина была безупречно чистой. Не осталось ни капли рвоты. Я проверила швы кожаного сиденья, но не нашла ничего, что могло бы привлечь моё внимание. Я понюхала воздух, но даже он был чистым. Я вытащила телефон из кармана, чтобы написать Блейку спасибо, когда машина Круза прогрохотала по нашей длинной подъездной дорожке. Он остановился в нескольких дюймах от меня.

— Доброе утро, — сказал он, выходя. — Беатрис сказала, что это твои любимые.

Он протянул мне пакет с выпечкой, испачканный жирными пятнами.

Я сунула телефон обратно в карман и проверила содержимое. На дне лежали две кукурузные булочки с настоящими кусочками кукурузы, ещё горячими из духовки.

— Ты сняла их, — сказал Круз.

Я проследила за его взглядом и посмотрела на голый крючок.

— Да, — я не сказала ему, что выбросила их.

— Хочешь, я отнесу это обратно? — спросил он, наклоняя свой чисто выбритый подбородок в сторону ведра. — Похоже, тебе это не нужно.

— Не нужно. Блейк уже помыл машину.

Одна из тёмных бровей Круза приподнялась.

— Правда? Как мило с его стороны. — В его голосе звучал сарказм.

Я догадалась, что они с Блейком не поладили. Я уже собиралась взять ведро, когда Круз наклонился и схватил его. Его кожа не светилась так, как прошлой ночью. Она была нормальной, возможно, даже немного загорелой.

Он последовал за мной вверх по ступенькам крыльца и через парадную дверь. Вешая пальто, я указала на кухню. Он направился прямо туда, оставляя снежинки на деревянном полу.

— Можешь просто оставить ведро в раковине. Когда ты будешь готов, я покажу тебе… — Мой голос сорвался. Я смяла пакет с выпечкой в своей сжатой руке. — Я провожу тебя вниз.

— Тебе не нужно этого делать.

— Нужно.

Я бросила пакет на деревянный кухонный островок и направилась к двери, которую мама выкрасила в ярко-жёлтый цвет. Она думала, что добавление весёлой краски поможет мне преодолеть то, что скрывалось за этим. Напротив, это только усилило моё беспокойство, так как я всегда ловила себя на том, что смотрю на неё. Я обхватила пальцами ручку, но не смогла заставить себя повернуть её. Прошло несколько минут. Наконец Круз накрыл мою руку своей и надавил, чтобы выполнить задачу, которую я не смогла сделать. Как только защёлка щёлкнула, я вытащила свою руку из-под его руки.

— Отсюда я сам, — сказал он.

Я уставилась прямо ему в лицо. Глаза Круза были зелёными, как пучки тонких листьев, которые росли на рябинах, посаженных вокруг самой старой части кладбища.

— Я бы хотела её увидеть.

— Как насчёт того, чтобы я сначала установил причину смерти? А потом, когда она будет одета и будет готова…

— Я видела много мёртвых тел, мистер Мейсон…

— Круз. Мне двадцать четыре, а не сорок. И да, я полагаю, ты повидала свою долю трупов, но мы говорим о твоей матери.

Я сглотнула, но, тем не менее, распахнула дверь и спустилась по лестнице. В морге пахло розами. Папа, наверное, засунул несколько букетов в одну из холодильных камер, чтобы сохранить их свежими к похоронам. На автопилоте я подошла к задней стене — туда, где папа сказал мне, что поместил маму, — и потянула за рычаг её камеры. Её прямые блестящие чёрные волосы разметались по белоснежным плечам.

— Она всегда заплетала их в косу, — сказала я Крузу.

Мой пристальный взгляд блуждал по остальной части её лица, которое я знала наизусть, по высоким скулам, по двум вершинам верхней губы, по приподнятым наклонам её глаз — всё это остатки нашей индейской родословной.

— Ты очень похожа на неё, — сказал он, повесив своё пальто рядом с маминым халатом гробовщика. Он обвис, такой же безжизненный, как и её тело.

Я действительно была похожа на маму. У меня были такие же чёрные волосы, темные глаза. У меня даже были такие же скошенные губы. Единственной разницей между нами было наше телосложение. Я была на целую голову выше её и стройная, как папа.

Круз обошёл вокруг меня, обхватил пальцами ручку полки и вытащил её… вытащил маму. Её кожа, которая всегда была коричневой, даже зимой, стала алебастровой. Только неестественный голубой оттенок её губ и век нарушал её в остальном бесцветный облик.

— Что значит Катори? — спросил Круз, его голос прорезал густую тишину, как лезвие скальпеля, которое скоро пронзит мамину грудину.

Я сделала шаг назад, чтобы позволить ему полностью выдвинуть ящик.

— На языке хопи это означает «дух».

— Разве ты не готтваского происхождения?

— Да, — я пристально посмотрела в её закрытые глаза, желая, чтобы они снова открылись. — Но папе понравилось это имя.

— А Нова?

— Это значит «гоняться за бабочками». Когда родилась моя мама, три бабочки приземлились на её кроватку. По крайней мере, так мне сказала моя бабушка.

Её веки не дрогнули. На секунду я увидела себя ребёнком, напуганным кошмаром, который на цыпочках входит в комнату родителей, чтобы найти утешение в их постели. Я всегда подходила к маме, потому что она поднимала одеяло и позволяла мне залезть внутрь, в то время как папа нёс меня обратно в спальню, обещая, что ловцы снов поймают мой следующий кошмар.

— Катори?

— Никто меня так не называет. Просто Кэт.

— Как жаль. Это красивое имя, — он провёл рукой по своим волнистым чёрным волосам. — Послушай, я собираюсь начать… осматривать твою мать. Я думаю, было бы разумнее, если бы ты ушла.

— Я студент-медик.

— Если ты хочешь сохранить её в памяти нетронутой, не надо присутствовать.

— Я остаюсь.

— Зачем?

— Потому что, — я уставилась на тонкую белую простыню, прикрывающую её грудь и ноги, — её сердце не просто остановилось. Кто-то остановил его. И я хочу быть тут, когда ты узнаешь, как это произошло.

ГЛАВА 3. КНИГА

— Что заставляет тебя думать, что твою мать убили? — спросил меня Круз, наклонив голову.

— Ей было сорок четыре, и она была совершенно здорова. Не может быть, чтобы у неё был сердечный приступ.

— У людей постоянно случаются сердечные приступы, — сказал Круз.