Демоны Алой розы

Глава 11

Когда путешествует простолюдин – это пытка. Дороги разбиты, с небес то льет дождь, то сияет солнце, причем сиять-то оно сияет, но если ты не наслаждаешься погожим днем, сидя в тени с кружкой доброго эля, то даже широкополая шляпа не спасет тебя в полной мере от удушливой жары.

Да еще надо тащить на себе все, что может потребоваться в дороге.

Несколько лучше дворянину – он путешествует верхом, и «все, что может потребоваться» едет с ним на лошади. Разумеется, тяготы дороги никуда не деваются, но они становятся… мягче, что ли? В дождь можно закрыться попоной – вместе с лошадью, кстати, – тепло животного согреет всадника под таким покрывалом и в дождь, и в лютую зиму. В жару… Ну, что же тут поделаешь! Впрочем, сидишь выше, едешь быстрее – в жару будет ветерок, и он создаст хотя бы иллюзию прохлады.

И совершенно иначе складывается жизнь, если ты – один из высших людей королевства, да что там «один из» – высший. Сто человек с телегами способны переместить с места на место маленький дворец – роскошный шатер, подушки, столы и столики, походную мебель резного дерева… Не говоря уже о странствующих вместе с покровителем, в надежде застать его в хорошем настроении, музыкантах.

Последним Ричард Йоркский только что велел заткнуться и выметаться вон.

Сейчас претендент на престол принимает решения – процесс важный и, что бы там ни сочинили впоследствии литераторы, совершенно не допускающий эмоционального подхода. Война – это продолжение политики, и без политики, без интриг и расчетов, она будет проиграна, еще не начавшись.

Процесс принятия решений происходит перед шатром, под навесом, превращающим солнечные лучи в мягкий рассеянный свет. Походное кресло герцога стоит на большом ковре, а документы, которые он время от времени подписывает, появляются и исчезают на красивом резном столике из красного дерева. Нет, определенно, в том, чтобы путешествовать, есть свои прелести, особенно если ты богат и знатен.

– Ральф Норман, – читает советник, худощавый и явно, судя по манере держаться, знающий себе цену джентльмен. – Барон. Опоясанный рыцарь. Предлагает свой меч и четыре сотни бойцов, в основном наемников, служащих за его собственные деньги.

– Рекомендации? – уточняет герцог, рассеянно поигрывая кольцом – фамильной драгоценностью и, по совместительству, личной печатью, заверяющей подпись кандидата на престол. Кольцо сверкает и переливается. Затем герцог кладет его на край столика и вздыхает. Всем хорош его советник, да вот беда – вбил себе в голову, что когда милорд крутит в руках кольцо, его не следует отвлекать. Вот и сейчас – молча ест своего повелителя глазами, согнувшись в полупоклоне.

– Да говори уже!

– Это хороший союзник, – просто отвечает советник. – И просит он лишь то, что и сам может получить.

– Большая редкость! – фыркает Ричард. Его можно понять – день за днем ведя торг, меняя будущие привилегии на сегодняшнюю помощь людьми и оружием, можно стать закоренелым циником. – Чего же он просит?

– Земельные наделы нескольких своих соседей, – советник ведет пальцем по бумаге, беззвучно шевеля губами. – Ни один из них не может выставить сколь-нибудь значительной помощи, и ни один не является твердым сторонником вашей милости.

– Тогда это решено. – На столике, как бы из ниоткуда, появляется лист с подготовленным заранее текстом, герцог берет перо и ставит размашистую подпись. Тянется за кольцом-печатью. Вот и все, Джон Рэд, теперь только чудо может спасти твой замок и твою землю. * * *

Чудо влетает под навес, подобно пушечному ядру, сопровождаемое хриплым карканьем, на лету подхватывает кольцо и уносится прочь, над самой землей, поднимая пыль в лихорадочной борьбе с силой тяжести. Кольцо оказывается тяжелее, чем это кажется со стороны.

Прислуга кто богохульствует, кто истово крестится, кто сочетает оба эти занятия, и лишь на лице секретаря мы наблюдаем застывшее чопорное выражение, присущее истинно английскому слуге: «Не знаю, сэр. Этот джентльмен не значится в списке приглашенных».

Ричард же Йоркский даже бровью не ведет – положение обязывает, и этим все сказано.

– Так, – задумчиво произносит он, после подобающей ситуации паузы. – Понятно. Сдается мне, решение о наделении землями барона Ральфа Нормана следует отложить до лучших… э… короче, отложить. Да. И еще – принесите копию печати.

Герцог озадачен, но отнюдь не напуган. «В конце концов, – думает он, – иногда ворона – это всего лишь ворона». А что, мысль вполне свежая. * * *

Чарли, – а беспрецедентный по наглости поступок, разумеется, совершен именно им, – летит с трудом: кольцо золотое, очень тяжелое, и вообще вороны плохо летают с опущенной головой. Попытка же нести кольцо в лапах вообще едва не приводит к воздушной катастрофе, ибо, оказывается, для подобного подвига нужны железные когти сокола.

Сдаваться, однако, Чарли не собирается и усердно машет крыльями до тех пор, пока внизу не появляется уже знакомый нам придорожный постоялый двор. Ворон тяжело опускается, можно сказать – рушится на крышу и некоторое время возится, пристраивая свой драгоценный груз в щели между досок.

Затем он топорщит перья, и на совершенно, казалось бы, не приспособленной для этого вороньей физиономии появляется – тут не ошибешься! – выражение озорной радости. Так мог бы радоваться мальчишка-хулиган, только что привязавший спящую собаку к кольцу в носу быка-производителя. Во-первых, «я это сделал, прикиньте!», а во-вторых, «дайте им только проснуться, и тут такое начнется!»

Чарли растет, и предпринимаемые им авантюры тоже постепенно усложняются. Что же до того, что отец Уолтер полагает иначе… он просто пока не в курсе. * * *

Отряд на марше – это совсем не то же самое, что прогулка верхом. Это – работа, и работа тяжелая. Одно дело двигаться с обозом, едва быстрее пешехода, когда рыцари едут без доспехов, а посланные вперед слуги готовят к твоему приезду стоянку в тени у ручья. И совсем другое, когда обоз остался далеко позади и бойцы скачут вперед пусть неспешной – если глядеть со стороны, – но все же рысью, ведя лишь сменных лошадей, груженных лишь тем, что потребно для войны.

Доспехи – надеты, так как времени на подготовку к бою может просто не хватить. Снаружи – теплый весенний день, а под броней – баня, и конь твой тоже в мыле, ибо рыцарь в железе – это очень и очень тяжело. Про то, как рыцарю на марше справлять – это в броне-то! – естественные нужды, в рыцарских романах, кстати, не упоминается отнюдь не случайно.

Два перехода, два дня пути. Так сказали егеря: два перехода отделяет их от устроенного королевой торов логова, и это – окончательно. Полторы сотни бронированных всадников движутся к цели, и кажется, ничто на целом свете не сможет затормозить стремительное скольжение этой стальной змеи.

Иллюзия.

Вот из-за поворота дороги на всем скаку вылетают посланные вперед дозорные. Увы, когда количество встречных отрядов зашкалило за все разумные пределы, гоблинов пришлось отправить путешествовать отдельно, лесными тропами, и отряд потерял способность предвидеть ненужные встречи. Одна из которых, похоже, вот-вот произойдет.

Походная колонна рассыпается и перестраивается для конной атаки, просто на всякий случай. Опередивший товарищей всадник подлетает к барону Джону и начинает что-то поспешно тому говорить, а из-за поворота уже показались движущиеся обманчиво-неспешно, но зато на свежих лошадях передовые отряды. Видно вымпелы – Ланкастеры, свои. Однако… Что здесь делают эти «свои» и сколько их? И главное – чего они хотят?

Ибо «свои» бывают разные. * * *

Тремя часами позже сэр Томас стоит, уже без брони, на пригорке и, заложив большие пальцы за широкий ремень, раскачивался с носка на пятку – манера, позаимствованная у опекуна и давно ставшая привычной. На лице молодого человека большими буквами написано отвращение, и причиной тому является вид с пригорка – на поле: неспешно спускающаяся к ручью в паре миль впереди дорога, и две армии – одна, по эту сторону ручья, состоящая из сторонников Ланкастеров, и вторая – по ту сторону. Зрением Господь сэра Томаса не обидел, и знамена Йорков он видит хорошо.

Весь этот милитаризированный пейзаж, как оказалось, скрывался за тем самым поворотом дороги, перед которым их перехватил дозор – и отправил в лагерь со строжайшим приказом короля – самого короля! – к которому, оказывается, вернулись память и способность отдавать своим вассалам идиотские приказы.

Сэр Томас пребывает в бешенстве. В отличие от многих восторженных натур того времени, он воспитан своим опекуном в довольно редкой ЧЕСТНОЙ манере, когда секретов – любых секретов – от ребенка не держат. В частности, не является для молодого рыцаря секретом и отношение его опекуна как к безумному королю, так и к его честолюбивому оппоненту. И к тому, какую цену платит за господские игры несчастная Англия.

Однако повернуться и уехать по своим делам они не могут: повсюду дозоры, как свои, так и чужие. И ладно бы, только дозоры – прорвались бы, не впервой, да и если скачет куда-то отряд рыцарей, вряд ли его будет останавливать каждый разъезд – можно и головы не сносить… разъезду… Но увы, главной проблемой являются лошади, их лошади, включая заводных, вымотанные долгой скачкой и не способные двигаться быстро. Устали. А на уставших лошадях далеко ли уйдешь от весьма вероятной погони? К тому же… К тому же, путь их лежит как раз через речку и далее, по полю, занятому армией Йорка, а объезд по лесу долог и неудобен, и день пути там превратится в неделю… которой у них нет.

Ибо завтра на рассвете здесь разразится бой за английскую корону, а королева торов, что находится в дне пути… с тем же успехом могла бы прятаться в далекой Африке.

В принципе, армия в Англии строится по контрактному принципу. Договорились, оплатили – деремся. Но тут – вот именно на этом месте – их отряд не мог просто извиниться и уехать. Ты прибыл на поле боя, вооруженный до зубов, – значит, ты прибыл сражаться. Ты не хочешь сражаться за Ланкастеров – значит, ты собираешься сражаться за Йорков. Все просто. Влипли.

Молодой человек в сердцах плюет и бормочет что-то не вполне подобающее доброму христианину.

– Сдается мне, сей плевок предназначен не столько врагу короны, что стоит против нас, сколько вашим собственным мыслям, – доносится сзади. Сэр Томас поворачивается, донельзя довольный тем, что нашелся-таки добрый человек, на котором можно будет дать выход скопившемуся гневу, да так и замирает.

Стоящему перед ним господину в черном дорожном костюме с одинаковой легкостью можно дать как тридцать пять, так и пятьдесят лет. Он бы, пожалуй, ничем не выделялся из любой группы аристократов – их немало бродит сейчас по истоптанной лошадьми траве, рассматривая поле завтрашней битвы. Роста незнакомец среднего, телосложения же не столько полного, сколько плотного, а еще он лыс, как коленка. Лицо господина, хоть и отмеченное оспой, все же по-своему красиво и излучает оптимизм, море оптимизма – есть такой тип живчиков, которые никогда не унывают.