Призрак по любви

— «Уйди, не позорь себя!»

Она кинула в них бутылкой, но, к счастью промахнулась и в глазах Игоря начало появляться раздражение, пока еще легкое, но хозяином квартиры был именно он. Наконец, она вняла голосу разума и пытаясь сохранить остатки достоинства неспешна двинулась в свою комнату уже зная, что нужно сделать.

Чемоданов и сумок у Брониных не водилось, поэтому нижнее белье, обувь и платья пришлось распихивать по пакетам. Пакетов хватало, но дорогая, новая дубленка и пуховик, отношенные всего один сезон, в пакеты влезать отказались.

— А черт с вами, подавитесь! — в сердцах выпалила Любаня, обращаясь к пустой комнате. Оборачиваться она не стала, в том, что Игорь не пойдет просить прощения, она уже была уверена.

Остановить ее никто не пытался и не накрашенная, растрепанная женщина с размазанной тушью и заплаканными глазами вскоре выбежала на пустую лестничную клетку, всхлипывая и нащупывая ступеньки негнущимися ногами, и с хрустом распахнув парадную дверь ворвалась на пустую и тёмную улицу. Теплая питерская ночь приняла Любаню в свои объятья, дальнейшего плана у девушки не имелось.

Дразня музыкой и мигая огнями, мимо подворотни промелькнуло такси, подав несчастной лихую идею, — «На вокзал, немедля!».

В поношенном кошельке нашлась «пятисотка» для водителя такси, оставалось еще полторы тысячи, но с учетом того, что в вагоне ехать двое суток, про билет на поезд можно было забыть. Маринку Люба сильно недолюбливала, такую завистливую сплетницу еще поискать, но именно она познакомила ее с Игорем, именно она была ее напарницей-продавщицей, и именно она жила на Василеостровской, неподалеку от Игоря. Прихватив поудобней — под мышки свои многочисленные сумки и пакеты, Любаня двинулась к дому подруги.

Ночной Питер блестел огнями и гудел клаксонами, где-то пела гитара, в стороне смеялись подростки. На одиноко-бредущую, прихрамывающую женщину внимания никто не обращал. Дом подруги нашелся не сразу, пришлось покружить по соседним домам, затем сделать крюк и выйти на знакомую улицу, благо — спешить теперь было не куда. Двадцать первая или двадцать третья? — вспоминала Любаня, прицеливаясь пальцем к кнопкам домофона, — а что если ошибусь? А что если спят? Но пути назад больше не было, не возвращаться же к Игорю со Светкой? Когда Люба, как ошпаренная выбегала из зала, Светкина рука под простыней массировала одряхлевший орган Игоря, пытаясь придать тому надлежащий вид, — а что, если они там снова? — от этой мысли Любу замутило. Наконец, решившись, девушка набрала в домофоне номер двадцать три и судорожно вздохнув нажала на звонок.

Она не ошиблась, из динамика раздался заспанный голос подруги, недовольно и требовательно интересующийся, — кто там, черти б вас побрали?

— Марин, открой, это я, Люба, — предательские слезы подкатились внезапно, но все же голос Любы не дал слабину.

— Люба? — протянула подруга, после чего в домофоне повисло молчание.

Любаня словно услышала, как на верху копошатся мысли подруги, — Какая люба? Бронина? Случилось, чего, или как? А мне-то до этого какое дело? — первый час уже на дворе. А если с Игорем что-то? Или еще чего интересного? Раз разбудила, придется открыть.

Через минуту замок щелкнул, извещая звонившую о том, что дверь больше не заперта. Любаня, вздохнув, вошла на темную лестницу, идти ей больше было не куда. Маринка встретила ее на втором этаже, — на этаж ниже собственной квартиры, — вспомнила Люба, и это ей уже не понравилось.

— Марин, я к тебе, это… тут, в общем, такое дело… видишь ли, мы с Игорем поругались… а переночевать мне больше не где… а поезд только утром…

Говоря все это подруге, Люба думала о том, чтобы не сболтнуть лишнего, о причине ухода от мужа Маринке знать не полагалось, но, с другой стороны, за ночным чаепитием она планировала попросить денег в долг — под зарплату, которая обещала случиться на днях, а это требовало информацию, которую так любила ее подруга.

— Подожди, у меня еще спят все, давай тут пока постоим, — остановила ее Марина, — рассказывай, что у тебя случилось.

И Любаня поведала все без утайки, вот только это ей не помогло. Глаза Маринки лихорадочно заблестели, услышав подробный рассказ про измену, но ответила она ледяным тоном:

— А чего ты ко мне сразу? Езжай в гостиницу, а если денег нет — то иди, вон, ночуй на вокзале. И зачем ты столько пакетов-то набрала? Это же Питер, а не деревня!

В одном Маринка была права, — с пакетами нужно было что-то делать. Такси приехало быстро, не прошло и пяти минут, а вот с целью поездки Любаня не определилась. Ночных магазинов она не знала, а кататься по всему городу — дороже обойдется.

— Вы знаете поблизости работающий магазин, где чемоданы продают? — нашлась Любаня.

— Знаю, это через квартал отсюда, туда и пешком дойти можно, — пробурчал недовольный водитель.

— Так мне нужно туда и обратно, за пятьсот довезете?

Чемоданы стоили дороже чем весили, пришлось ограничится тремя огромными спортивными сумками, водитель такси ждал возле входа. В чужой дом возвращаться не хотелось, но дубленка и пуховик не давали Любе покоя, к тому же под дубленкой должно висеть красивое, строгое платье, купленное по случаю для посещения театра. За два года своего проживания в Питере в театр Любовь так и не сходила.

Звонить в дверь не пришлось, ключ неожиданно нашелся в кармане джинсов, — «на автомате прихватила или с вечера не вынула?», за дверью было тихо. «Ушли», — подумала Люба, но тут дверь зала приоткрылась и в проеме показался Светкин сосок, а за ним уже и сама Светка.

— А почему она вернулась? Она же в тебя бутылкой бросила, ты не выгонишь ее за это? — послышался из-за двери дребезжащий голос Светланы, говорила она нарочито-громко, Игорь ответил что-то неразборчивое.

— Сволочи! Это же я жена, а она — никто, она потаскуха! — хотелось крикнуть Любе, но она промолчала. Пятнадцать минут позора, и она навсегда покинет злосчастную квартиру Игоря, — терпи, — приказала она себе.

Платье для театра нашлось сразу, но с дубленкой возникли проблемы. Пуховик кое-как сложился и влез в свою сумку, а дубленка не лезла туда от слова — совсем, — оставить тут? На куски порежу и тут оставлю — пускай эта сучка от зависти лопнет!

Но следующая мысль была более удачной, — если дубленку порезать на куски, то она и в сумки запихнется. А если разрезать аккуратно по швам, то потом и обратно можно сшить. Тупыми ножницами, да трясущимися руками аккуратно отрезать не получилось, но уж как есть, — удовлетворенно подумала Люба, распихивая куски дубленки по разным сумкам. Красиво и гордо уйти у нее не получилось, рука сама на прощанье потянула за край стеклянного серванта. Тот, потеряв равновесие, немного поплясав взад-вперед решил все-таки опрокинуться на бок, расплескивая по комнате осколки своего содержимого. На звон стекла выбежал Игорь с висячим достоинством и гневом в глазах. Кулаки бывшего мужа угрожающе сжались, но, когда обвешанная сумками Любаня устремилась к выходу, Игорь смущенно отскочил в сторону. Муж был на голову выше, но она на двадцать килограмм тяжелей, — вот вам и лишний вес, — пряча улыбку подумала Люба.

Ранний автобус довез ее до работы, девушка вздохнула, посмотрев на часы. Впереди почти три часы ожидания, после которого предстоял неприятный разговор с начальством.

Бледное Питерское солнце лениво розовело на утреннем небе, мимо маленького неогороженного рынка к станции метро заспешили сонные пешеходы. За два года, проведенных в городе, Любане он совершенно не наскучил. Не успев нагуляться по его узким извилистым улочкам, хранящим историю нескольких поколений, не успев посетить даже половину намеченных музеев, не сумев надышаться этим восхитительно-влажным воздухом, обстоятельства вынуждали ее покинуть Санкт-Петербург.

Были конечно же и другие варианты — снять комнату у бабушки на задворках или устроиться жить тут же, в киоске. Последнее, кстати, имело свои перспективы в виде отсутствия платы за квартиру и наличия маленькой уборной — на большее с ее зарплатой рассчитывать не приходилось. Но стать посмешищем для всего рынка, на это Любаня осмелиться не могла.

Рынок оживал вслед за городом, многое киоски гремели металлическими решетками, переругиваясь между собой грузчики таскали ящики и корзины, неприятно скрежеща дном по асфальту мимо нее проволокли пузатый бочонок с квасом. Со стороны остановки к рынку шла Марина с подругами, по тому, как сверкнули глаза у бывшей подруги, Люба поняла, что посмешищем она уже стала. Ну что ж, осталось ждать не долго.

Ромин пикап уже стоял возле киоска, но самого хозяина видно не было. Люба зашла внутрь, пользуясь моментом поговорить с хозяином наедине. По настоящему его звали не Рома, этот загорелый выходец с юга носил какое-то резкое звучное имя, произнести его правильно у продавщиц не получалось.

Сегодня, как и всегда, от Ромы пахло потом, пивом и дешёвым одеколоном, на лице сияла дежурная улыбка. Увидев Любу в тесном проходе, улыбка Ромы несколько угасла, он безошибочно умел понимать, когда разговор зайдет именно про деньги. Денег хозяин вечно недоплачивал, прикрывая себя вескими причинами, но сейчас Люба была настроена больше чем решительно.

— Привет, Рома, мне нужно с тобой поговорить! — как можно более дружелюбно начала девушка.

— Эээ, у меня сейчас времени нет, давай, слушай, поговорим после обеда, — в голосе Ромы появился южный акцент, как бывало с ним всегда в тех случаях, когда он хотел отвертеться от разговора.

— После обеда меня уже здесь не будет! — сухо отрезала Любаня, перекрывая, на всякий случай, корпусом основную часть прохода.

Рома с опаской покосился на дверь, прикрытую мощным Любиным торсом и широко улыбаясь ответил:

— А почему, слушай, не получится, а? Рабочий день еще впереди!

— Я уезжаю. Сегодня. И мне нужны деньги. Сейчас. До зарплаты еще два дня, но я хочу получить деньги сегодня, за вычетом этих двух дней.

Люба всегда завидовала своим знакомым, которые умели вести разговор на повышенных тонах, не вдаваясь в крайности — без крика и истерик. Будучи человеком импульсивным, в минуты волнений она всегда начинала кричать или же подпускала слезы, но сейчас все это было не к месту.

— Слушай, зачем такая спешка, почему не хочешь два дня подождать? — издалека начал Рома.

— Не могу! Мне домой надо, мне тут жить негде, а билет на поезд дорого стоит, — выпалила Любаня и тут же пожалела о своей несдержанности, теперь Рома знал, что ей срочно нужны деньги и ждать два дня она их не станет.

— И далеко ехать? — хитро прищурившись, спросил он.

— Так ты дашь мне зарплату? — Люба уже понимала каков будет ответ и что она сама в этом виновата.

Глаза Ромы облизывали женскую грудь в том месте, где верхняя пуговица блузки, в виду жары, оставалась неплотно застёгнутой. Сложно сказать, как сложился бы дальнейший разговор продавщицы с хозяином, будь первая немного смелей, но Любаня, перехватив Ромины хитрые глазки, быстро застегнула пуговицу на блузке, а по ее щекам расплылась пунцовая досадливая гримаса.