Аниото. Проклятие луны

— Я подумаю.

— Супер! — подруга подпрыгнула, хлопнув в ладоши, не в силах сдержать радость. Детсад, Ей-Богу…

Решила не уточнять, что слово «подумаю» не означает утвердительный ответ, и промолчала. Сверившись с расписанием на завтра, мы спустились на первый этаж и присоединились к очереди в гардероб.

— Ты решила, в чем пойдешь? — Коверина так и сияла. Как будто мой туманный ответ можно было приравнять к клятве на Библии.

Но я снова промолчала, позволяя подруге и дальше представлять в красках совместный поход в клуб.

— Только не вздумай рядиться в джинсы и бесформенную клетчатую рубашку, которая у тебя в шкафу с 9 класса висит! — Надя с серьезным видом пригрозила мне пальцем.

Глаза против воли поползли вверх.

— Хорошо, — со вздохом ответила. Не хотелось спорить и что-то доказывать. В голове все еще, словно заезженная пластинка, бегали по кругу слова Влада. Меня пугал воскресший интерес к его персоне, не связанный с тайной его трансформаций. Но подавить любопытство я была не в силах. Почему Влад решил поделиться? Со мной? Да, он не сказал ничего конкретного, но я почувствовала. Почувствовала, что у него в семье все не так гладко. Мама научила улыбаться через боль? Вроде бы у его мамы второй брак, но отчима он зовет «папой» — я как-то видела, как он забирал его у Университета. Напряжения между ними не заметила. Или, может, это была лишь видимость?

— Девушка, — гардеробщица привлекла мое внимание: протянутая рука дернулась.

— Я пойду, — Надя нетерпеливо топталась на месте, пока я забирала свое куртку: она уже была в своем розовом пальто, того же тона, что и пиджак. — Мне нужно переписать лекцию по «Нейропсихологии». Встретимся в 20:30 на набережной.

— Пока, — махнула рукой Ковериной вслед.

Застегнув куртку, надела шапку и замоталась шарфом, чуть ли не до носа: не любила холод, ни в каком виде. Сентябрь еще толком не начался, и на улице еще был плюс, но я не могла выносить даже сильный промозглый ветер, как сегодня.

До дома я добралась даже быстрее, чем рассчитывала: автобус пришел сразу же, как только я подошла к остановке. Прокручивала в голове варианты, как начать разговор с Владом, чтобы это не выглядело так, будто я лезу не в свое дело. Но когда я оказалась у двери в квартиру и, повернув ручку, поняла, что она не заперта — все складные слова и предложения образовали бессвязный клубок.

Переступила порог. Привычная атмосфера родного дома не развеяла накопившееся напряжение: чувство неловкости спазмом сдавило горло. Трусливый порыв прострелил сознание — А может, ну эти все задушевные разговоры? Ванна с пенкой часа на два была бы кстати… А еще меня ждет так и недочитанная самоиздатная книга, наполненная душевными стенаниями главных героев с сюжетом, завязанным в морские узлы. Можно еще напроситься в гости к Наде, под предлогом, что мне не помешает ее совет по поводу клубного облачения…

Нет.

Мотнула головой, да так яростно, что щелкнули шейные позвонки. Я должна поговорить с ним. Понять его. А вдруг окажется, что все эти его превращения связаны не с мифическим проклятием, а с банальными внутренними противоречиями и проблемами в семье?

Убедив себя, что разговор может помочь, скинула верхнюю одежду и обувь, и на негнущихся на ногах, будто из них вынули коленные суставы, прошла в смежную с залом кухню, откуда доносился звон посуды и тихие ругательства.

— Привет, — тихо бросила я, садясь на барный стул. Заставить себя поднять глаза на парня не смогла, и принялась водить пальцем по серебристой глянцевой поверхности стола.

Запах горелой гречки мешал мыслительному процессу. И выбрать ненавязчивый вопрос, который мог незаметно удовлетворить мое любопытство стало значительно труднее.

— Готовишь? — вопрос был похож на простую констатацию фактов. А интерес к экспериментам Файтова на моей кухне вышел фальшиво-картонным. Я то и дело бросала взгляд в сторону парня и тут же отводила глаза. Не решаясь взглянуть на него, продолжала крутить в руках пустую кружку с осадком присохшего сахара и кофе на дне.

— Угу, — бросил он, не поворачиваясь: кастрюля, из которой уже шел едкий дым, была отставлена в сторону, и теперь парень заливал сковородку полусантиметровым слоем оливкового масла.

Не опасно ли мне сближаться с ним? Ведь когда мы найдем способ подавить его животную сущность, нас больше ничего не будет связывать. Это же очевидно… Мы хоть и учились в смежных группах, но виделись достаточно часто. И если я несколько месяцев на первом курсе неоднократно искала его глазами, то он даже не удостоил меня банальным «Привет. Как у тебя дела?»… Сейчас я единственная, кому он может поведать о своей «проблеме», но… Что будет после? Очевидно, что мы слишком разные… Я ненавижу врать и выискивать в любых отношениях личную выгоду. И не люблю ходить в шумные места, где тебя сканируют сотни глаз, за пару секунд составляя о тебе мнение по внешнему виду. И в больших компаниях, в которых обычно проводил время Влад — судя по его ленте в Инстаграме — я чувствую себя неуютно. Для меня достаточно пары друзей. Я не гоняюсь за популярностью, не жажду внимания и не меняю гардероб в угоду изменчивой моде. Я даже крашусь по настроению.

Зачем тогда мне знать причину его вечных уверток и тяги к полуправде? Чтобы оправдать его? Доказать себе, что моя неуместная, во всем отношениях, симпатия — которая только крепчала с каждым днем — оправдана? Имеет шанс выжить, найти отклик в его душе?

Нет. Я должна помочь ему вернуться к прежней жизни, где мы были связаны лишь общим учебным заведением.

Курс «не сближаться» с особой ясностью замаячил на горизонте. Я поднялась, что уйти в свою комнату. Собраться с мыслями, наметить план дальнейших действий, чтобы все поскорее закончилось — вот, что должно быть главным приоритетом сейчас.

— Погоди.

Замерла, ожидая продолжения такого короткого и пестрящего всевозможными вариациями смысла слова.

Прищурившись, повернулась к парню, на мгновение зависая в полусогнутом положении на середине маневра.

Вместо лишних слов на стол опускается тарелка воздушной яичницы с помидорами и беконом, блестя от явного переизбытка масла. Ужин «Здравствуйте, холестериновые бляшки!». Я хоть и не придерживаюсь жесткого ПП, но такую роскошь во второй половине дня себе не позволяю.

— Спасибо.

Отказываться было невежливо, и я, улыбнувшись, опустилась обратно на барный стол, пододвигая тарелку к себе.

Мы молча принялись есть. Звон столовых приборов о стеклокерамическую поверхность нервировал ровно, как и молчание. «За столом я глух и нем», — любит повторять бабушка. И если несколько месяцев назад, я бы облегченно вздохнула про себя, радуясь тому, что мне не придется поддерживать беседу с человеком, вызывающим во мне чувство отторжения и неприятия, то сейчас меня буквально разрывало от желания задать интересующий вопрос. И я сдалась.

— Расскажи мне о своей семье, — проговорила на выдохе, не давая себе возможности передумать.

Влад улыбнулся, будто нашёл что-то забавное в месиве своего омлета, напоминающего ядерный взрыв.

— Долго же ты ждала, чтобы спросить.

— Так расскажешь? — Мне нужен был четкий ответ, а не его обычное петляние вокруг главного.

— Что ты хочешь узнать? — Файтов бросил вилку, отодвинул тарелку и положил локти на стол, подперев кулаком лицо. И приготовился внимательно меня слушать. Он, что, решил, я ему допрос устрою? Мне нужен ответ всего на один вопрос. Ну, может, два…

— У тебя в семье все хорошо? — отвела взгляд, выковыривая ломтик помидора из яичницы.

— Прекрасно, — ответ выглядел заготовленной репликой. И он меня не удовлетворил. Впилась в лицо парня, глаза в глаза, пытаясь разглядеть правду за пожелтевшими прожилками, что раньше были болотного цвета.

— Почему же ты тогда на лекции сказал, что мама научила тебя улыбаться через боль?

Парень вздрогнул, будто и вовсе не ожидал этого вопроса.

— Запомнила, значит… — пробормотал он, метнув взгляд к заполненной посудой раковине.

Когда он встал и с очевидным намереньем направился к мойке, я уж было решила, что разговора не будет.

Но ошиблась.

— У моей семьи непростая история, — Файтов говорил не спеша, но достаточно громко, чтобы я его слышала, несмотря на шум воды. — Может ты слышала, что мои родители развелись?

Кивнула. Но поняв, что он не может меня видеть, находясь ко мне спиной, ответила на вопрос невнятным «Ага».

— Без скандалов и взаимных обвинений там не обошлось. Так я и узнал, что Олег Войнов — мне не отец. А мама в выпускном классе по глупости залетела от студента, проходившего педагогическую практику в ее школе.

Застарелая боль, на миг прозвучавшая в его голосе, заставила меня невольно содрогнуться. Будучи ребенком из счастливой семьи — где скандалы были настолько незначительными, что предмет спора забывался на следующий день — я не могла даже представить, какую боль испытал Влад, узнав такую важную деталь своей биографии в момент, когда рушилась его семья.

Правило 20.1. Клуб — не место для тех, кто сидит в углу со стаканом сока

Собиралась в клуб, перебирая наряды, один за другим, а из головы все не выходил разговор между мной и Владом. Казалось, до сих пор слышу запах гари, доносившейся из кастрюли.

— Ого, — только и смогла выдать я, нервно покосившись на дверь.

«Чащоба, ты узнала, что хотела. Как ты и думала, у Влада напряженная атмосфера в семье. Иди к себе, пока не поздно», — та самая трусливая часть моего сознания, что подсознательно избегала прочных связей с ненадежными людьми, сейчас вопила во всю глотку. Но я не могла двинуться с места. Да и как я могу?

Влад продолжил говорить, так и не повернувшись, с особой тщательностью намывая посуду, будто вознамерившись стереть цветочный декор, украшавший бортики тарелок. Так даже лучше: ведь он не видел всплеска растерянности и дискомфорта в моих глазах.

— Для меня это было, мягко сказать, неожиданностью. А когда отец, за полминуты переквалифицировавшийся в отчима, с мамы переключился на меня — это стало контрольным выстрелом. «Теперь понятно, почему с тобой так трудно. Ты же не мой сын. Был бы моим — не разочаровал бы». Вот что он сказал мне прямо в лицо.

Я представила эту фразу, наполненную ядом и гневом, и содрогнулась. Никто не должен говорит такое детям. И неважно, сколько им лет. Они не виноваты в ошибках взрослых. Представила, что мне такое сказал папа, и под кожей пробежал холод, смешанный со страхом. Хоть я и была уверена на сто процентов, что я — дочь Чащоба Олега Витальевича — у нас одинаковая форма глаз и силуэт плеч — даже мысль, бредово-гипотетическая, что это может быт не так, пробирала до мурашек.

— Оценки, державшиеся на отметке «4», покатились с горы вниз. Я начал прогуливать школу, ночевать где угодно, только не дома — перебрал всех друзей, даже пару раз оставался в зале ожидания на вокзале. В итоге меня поставили перед фактом: еще месяц-два такого поведения, и меня просто оставят на второй год. Мне тогда было плевать. Как раз тогда в нашу школу устроился Владимир Константинович Файтов. Да, да, тот самый, — добавил Влад, когда я протянула первое «О» из вопроса «Отец твой?» — Именно он поучаствовал в моем создании, — смешок, вырвавшийся из его горла, ни на грамм не разрядил атмосферу: я напряженно вслушивалась, ловя каждое его слово, будто сидя на бомбе: не хотелось неуместным вопросом или словом захлопнуть перед собой приоткрытую дверь в душу парня.