Солнце Талокана

— Ты же помнишь, что я намного старше, чем выгляжу, принцесса?

— Пытаешься сказать мне, что уже неспособен порадовать женщину, Нэмор?

— Кукулькан. Для тебя — Кукулькан. И нет, в моем случае возраст на способности не сказывается. Но разве юной девушке вроде тебя я не кажусь стариком?

Шури фыркнула и ухмыльнулась.

— Не кажешься.

Она снова потянулась к нему, и больше Кукулькан с ней не спорил, охотно приступив к демонстрации того, что способов порадовать он знает немало.

* * *

Шури лежала на его груди и улыбалась. Нэм… Кукулькан укутал их шерстяным покрывалом и распорядился подать им горячего чая из сладких водорослей — для наземника в Талокане было явно прохладно. Во всяком случае, без одежды.

Рука Кукулькана ласково гладила ее волосы, погружалась в мягкие пружинки. Он никогда раньше не трогал таких волос. Какое досадное упущение!

Шури улыбалась. По телу разливалось умиротворение, тягучее и терпкое, как пряный шоколад. Нежась в его уютном тепле, она довольно щурилась, словно сытая кошка. Казалось, еще немного — и принцесса Ваканды в самом деле замурчит от удовольствия. Уголки рта то и дело непроизвольно поднимались, лицевые мышцы расслабились, и она время от времени прижималась к его коже губами. С тех пор как умер baba(3), на душе еще не было настолько спокойно. В какой-то момент Шури подняла глаза на Кукулькана и удовлетворенно заулыбалась, увидев выражение его лица. Тот напоминал довольного кота даже больше нее самой. Больше нее, дочери и сестры Черной Пантеры!

Она протянула руку и провела подушечками пальцев по его носу, дотронулась до нефритовой серьги и обвела контур его губ. Браслет на ее запястье блеснул в свете голубоватых светильников.

— Мама меня прибьет, — хмыкнула Шури, опершись головой на согнутую в локте руку. — После того, что ты сделал…

— После того, как я проник за вакандскую границу и потрепал вашего генерала? Если хочешь, я извинюсь перед королевой Рамондой хоть завтра.

— А Окойе точно…

— Генерал жива и здорова. Мои люди проследили, не беспокойся.

Он поймал ее кисть и поцеловал. А потом поцеловал снова.

— Перед ней я тоже могу извиниться. Если пожелаешь.

На лбу Шури дернулся мускул, и она сложила брови домиком, закусив губу. По-настоящему ей сейчас хотелось, чтобы у Ваканды и Талокана больше никогда не было недопониманий…

— Если захочешь, Шури, я сделаю все, чтобы понравиться твоей матери.

Было в этих словах нечто такое, что она судорожно сглотнула. Могло ли случиться так, что странное, сумасшедшее, абсолютно необъяснимое чувство, распиравшее ее изнутри, внезапно оказалось… взаимным?

— А твоей маме, как думаешь, я бы понравилась? — шепнула она и почувствовала, как жар обжег щеки.

Его пальцы скользнули по ее руке, задержались на браслете и отправились выше — гладить шею, лицо.

— Она бы пыталась тебя откормить всеми возможными способами и причитала бы, что ты тощая, как древесная змейка. Но полюбила бы. Я знаю это.

«А ты полюбил бы?» — чуть было не спросила Шури, но вовремя прикусила язычок. О какой любви можно говорить после нескольких дней знакомства и одного вечера в общей постели? Не все ведь настолько ненормальные, как она сама, чтобы вот так сигать в пропасть, позабыв надеть экзопарашют...

Кукулькан взял ее лицо в ладони и поцеловал в лоб. Шури закусила губу. Ее ступня скользнула по его икре и пальцы ног бережно погладили белоснежные крылья, которые мелко затрепетали от такой ласки. Он прижал ее к себе, зарываясь лицом в ее волосы. Шури хотелось крепко-накрепко обнять его, да и заснуть так, вместе, слушая колыбельную песню тарабанившего под ухом сердца. Но спать было не время — было кое-что еще, нечто, что она обязана была обсудить с ним. Пока не поздно.

Она повернулась к нему и легонько дотронулась до виска.

— Кукулькан?

— Что, моя Шури?

Моя… Его дыхание щекотало ее кожу, а взор ласкал так же нежно, как и его ладони.

— Рири… Она ведь невиновна. Она просто… не подумала о последствиях. Если я за нее поручусь, если дам тебе слово лично присматривать за ней…

Глаза Шури натолкнулись на его помрачневший взгляд, и она не смогла продолжить. Выражение его лица стремительно менялось: из теплой неги обращаясь колючим льдом.

— Так вот оно что.

— Что ты… Нет, Кукуль…

Он встал с постели так резко, что она даже слегка испугалась. И когда Кукулькан наконец повернулся к ней, Шури его не узнала.

— Стоило ли так утруждаться, чтобы защитить девчонку, принцесса? Я ведь уже сказал тебе, что на кону стоит слишком многое. Мои люди, мой город. Те дети, которым ты улыбалась несколько часов назад. Но нет же, получив отказ, ты решила уговорить меня таким способом?

Если бы он ее ударил, ей бы не было так больно.

— Что? Я не…

Он поднял руку в жесте, который особе королевских кровей был отлично знаком — во все времена и во всех культурах он значил лишь одно: то был приказ немедленно замолчать.

Шури широко распахнула глаза и не сразу осознала, отчего в их уголках так бешено защипало. В любой другой ситуации она бы восприняла такое движение, такой тон и такие обвинения, как бык воспринимает красную тряпку. О, другому она бы высказала все! И, скорее всего, отлупила бы так, что Окойе бы аплодировала ей. Но сейчас она ничего этого не могла — все ее инстинкты, все ее слова были надежно замурованы вязким холодным шоком.

Впервые за столько горестных месяцев после смерти Т'Чаллы она сумела забыть. Впервые за долгое время почувствовала себя счастливой. Впервые за всю свою жизнь она поняла, каково это — когда сердце будто магнитом тянет к другому человеку. И вот он, этот самый человек, говорит ей…

Опомниться она не успела — в дверь постучали. Кукулькан обернул вокруг бедер первую попавшуюся под руку ткань и повелел войти. Синекожая воительница влетела в комнату и на секунду застыла, увидев натянувшую покрывало до подбородка Шури. Женщина обожгла принцессу ненавидящим взглядом, но вскоре опомнилась и поспешила к своему царю.

Выслушав, Кукулькан отослал помощницу и вновь посмотрел на Шури. В его глазах плескался гнев. Дыхание стало частым, лицо исказилось, и он открыл было рот, но передумал и отвернулся. А затем чертыхнулся и принялся измерять шагами комнату.

Наконец он нарушил гнетущее молчание:

— Понимаю, принцесса. Возможно, вы расценили мое появление в Ваканде как несусветную наглость, а действия моих людей — как угрозу. Но я был готов молить вас и вашу семью о прощении за оказанное неуважение. Все, чем я руководствовался, было продиктовано страхом за мой народ. Кому, как не вам знать то, что ради своей страны царь пойдет на все?

— Я…

— Знаете, принцесса, я уже много лет не связывался с женщинами. С наземницами и вовсе — никогда. Но сегодня, увидев вас, я опрометчиво подумал…

Он осекся и тряхнул головой.

— Да, я проник в Ваканду. Да, я схватил вас и вашего генерала. Но я позволил себе быть настолько наивным, чтобы не ожидать, что принцесса попытается уговорить меня своими руками обречь Талокан на гибель, пробравшись, словно в отместку, в мою постель, в мое… — Он ударил себя кулаком в грудь и умолк на полуслове.

Шури сглотнула: горечь, которая была написана на его лице, казалась почти осязаемой на кончике ее языка.

— Кукулькан…

Он остановился и вновь посмотрел на нее. В его взгляде словно что-то погасло.

— Нэмор, принцесса. Зовите меня Нэмор. Тот монах не зря меня так назвал. Я ведь и правда неспособен на привязанности.

Последние слова он не сказал — швырнул ей в лицо. Будто специально пытаясь уязвить посильнее.

Шури казалось, что из легких выкачали весь воздух. Она хотела ответить, возразить, но лишь открывала рот, как выброшенная на берег рыба. Отчего-то, совершенно невовремя, ей вспомнилось, как Т’Чалла цепенел, завидев Накию. Что ж, теперь она понимала. Правда, в ее случае оцепенение определенно было куда более мучительным.

Кукулькан сомкнул веки, словно пытаясь принять какое-то решение. А потом выдал на одном дыхании:

— Вы и проникшая к нам шпионка вашей матери будете доставлены обратно в Ваканду незамедлительно. Мои лучшие китовьи наездники сопроводят вас. Мы квиты, принцесса. Отныне я запрещаю вашим гражданам посещать мои владения, но будьте спокойны: если с вашей стороны не будет провокаций и враждебных действий — Талокан тоже не нарушит ваших границ.

Шпионка? Что…

— Девчонку я отпустить не могу. Я уже объяснял вам, почему.

На его щеке дрогнул мускул, и выражение лица стало жестким.

— Но раз сама принцесса так старалась ради нее, я, так и быть, дам ей выбор. Она может остаться здесь, в Талокане, и обернуть свой ум на пользу моему царству. Под стражей. И, если попытается сбежать — пожалеет, что ее не казнили сразу. Других вариантов нет. Рисковать моими людьми я не стану. Не стану, даже если каждая вакандская женщина раскроет мне свои объятья. А теперь прошу меня простить.

За ним закрылась дверь, и Шури судорожно всхлипнула. Горькие слезы катились по ее щекам, а шок превращался в боль: жгучую и разъедавшую ее изнутри. И даже новость о том, что Рири будет жить, не могла унять этой боли.

А потом по телу разлился пылающий гнев.

Да что он о себе возомнил! Что он… Как он посмел так подумать о ней! Оскорбить ее такими домыслами!

Шури швырнула подушку о стену и вскрикнула так громко и зло, словно была не женщиной, но раненой пантерой.

* * *

Кукулькан не мог есть. Кусок не лез ему в горло. Он не мог улыбаться. Его губы пылали, словно их рассекли вибраниумным ножом. Он не мог спать. Во сне его ждала…

Впрочем, неважно. С глаз долой, из сердца — туда же.

Да и не могла она за такой короткий срок крепко засесть в этом самом сердце. Не могла. Так что скоро…

Но проходили дни, недели, а тяжесть в груди не отпускала.

Она ушла, а с ней и единственная памятная вещь о матери. Он отдал браслет сам — мать так любила солнце, а Шури, как ему казалось, была из него соткана...

Кукулькан наивно потянулся к ней, как тянется к чему-то только глупый ребенок — ребенок, каким он был до того, как увидел майя в цепях, до того, как похоронил самого дорогого человека, до того, как умиравший монах сказал, что его сердце неспособно на любовь. Что он — Нэмор.

И предсказуемо обжегся.

Ты что же, ждал иного, Пернатый змей? Ведь она — дочь суши, а значит — такая же коварная, такая же лживая, как они все!

А потом пришли новости из надводного мира, и Кукулькан забыл про свои обиды.

Поверхностники напали на Ваканду.

Официально они заявили, что это Ваканда инициировала конфликт, свалив на королевство вину и за погибший корабль, и за другие происшествия, высосанные из пальца для галочки. А по факту — просто не смогли смириться с тем, что им отказали в поставках вибраниума.

Они напали на страну всей своей мощью в ночи, как наглые голодные крысы.

И, узнав об этом, Кукулькан мог думать лишь об одном. Об одной.

Шури…

Он нарушил данное ей обещание и пришел в ее земли — чтобы спасти их. Войско Талокана ворвалось в Ваканду, когда силы королевства были уже на исходе. Кукулькан дрался, как морской дьявол, пробиваясь ко дворцу, а потом увидел ее.