След крови

– Словно новорожденный воробышек, – прошептала жрица, – при виде сойки.

– Ничего не понимаю в птицах, – ответил Инветт Отврат. – Я могу идти?

– Да, можете.

На кóзлы фургона уселся ворон, топорща перья на ветру, который усилился после захода солнца. Эмансипор хмуро взглянул на птицу.

– Как, по-вашему, он голоден?

Бошелен, сидевший на раскладном походном стуле напротив слуги, коротко покачал головой:

– Он сыт.

– Что вы на меня так смотрите, хозяин?

– Думаю, любезный Риз.

«О нет, только этого еще не хватало…»

– Неужто о том, как свергнуть этого милостивого короля?

– Милостивого? Вы хоть понимаете, Риз, насколько дьявольским гением обладает этот король? На идее благополучия народа может быть основана любая тирания, какую только можно вообразить. Мнимая забота о людях? Само собой, но когда она творится со всем усердием и притворной искренностью – что делать несчастным подданным? Жаловаться, что им несут благо? Вряд ли, учитывая, что добрый мучитель выбрал главным своим оружием чувство вины. Нет. – Бошелен встал и, повернувшись лицом к темному городу, обеими руками зачесал назад волосы, сверкая во мраке глазами. – Мы видим перед собой истинного гения. И нам предстоит помериться умом с этим далеко не глупым монархом. Признаюсь, у меня кровь вскипает при мысли о подобном вызове.

– Рад за вас, хозяин.

– Похоже, любезный Риз, вы все еще не поняли, какую угрозу несет этот король таким, как мы с вами.

– Если честно, то нет, хозяин. Вы правы: я этого не понимаю.

– И потому я вынужден разъяснить логику своих рассуждений со всей возможной простотой, чтобы ваш необразованный разум осознал все оттенки ее смысла. Желание блага, Риз, ведет к чрезмерному усердию, каковое, в свою очередь, вызывает лицемерное самодовольство, а оно порождает нетерпимость, за которым быстро следует резкость суждений, влекущая суровые наказания, всеобщий террор и паранойю, что, в конечном счете, завершается мятежом, приводящим к хаосу, а затем к распаду и, таким образом, к концу цивилизации. – Бошелен медленно повернулся и взглянул на слугу. – А мы полностью зависим от цивилизации. Это единственная среда, в которой мы можем процветать.

Эмансипор нахмурился:

– Желание блага ведет к концу цивилизации?

– Совершенно верно, любезный Риз.

– Но если главная цель – достичь достойной жизни и здоровья народа, что в этом плохого?

– Что ж, – вздохнул Бошелен, – попробую еще раз. Достойная жизнь и здоровье, как вы говорите, ведут к благополучию. Но благополучие – понятие относительное. Получаемые блага оцениваются на основе противопоставления. Так или иначе, итогом становится самодовольство и, соответственно, чрезмерное желание достичь единообразия среди тех, кто считается менее чистым, менее удачливым – непросвещенным, если вам так угодно. Но единообразие приводит к скуке, а затем к безразличию. За безразличием же, любезнейший Риз, естественным образом следует распад, а за ним опять-таки конец цивилизации.

– Ладно-ладно, хозяин, я понял. Нам предстоит выполнить благородную задачу – предотвратить конец цивилизации.

– Прекрасно сказано, Риз. Признаюсь, этические стороны нашей миссии кажутся мне на удивление… живительными.

– Так у вас уже есть план?

– Несомненно. И вам придется сыграть в нем немаловажную роль.

– Мне?

– Вам следует войти в город, Риз. Естественно, незаметно. И там вы должны сделать следующее…

Незрячие глаза смотрели вдаль, ничего не видя: и неудивительно, ведь во`роны давно выклевали все, что было съедобного в этих древних глазницах. Не осталось ни век, которые могли бы моргнуть, ни слез, которые могли бы увлажнить иссохшие остатки кожи. И все же Некротус Ничтожный, в прошлом король Дива, не слишком удивился, когда перед ним возник зернистый бесформенный образ, постепенно заполняя черноту, которой его приветствовала Бездна.

Однако его разочаровало, хотя и не удивило то обстоятельство, что он вновь очутился в исклеванном птицами иссохшем теле, висевшем на северной городской стене, – в теле, которое король в лучшие времена называл своим собственным. Хуже того, Некротус обнаружил, что способен говорить.

– Кто сделал это со мной?

Откуда-то снизу, примерно на уровне его груди, послышался голос:

– На это у меня имеется больше одного ответа, король Некротус.

Связь, соединявшая его душу с телом, оказалась не настолько прочной, чтобы помешать ей слегка выйти наружу и взглянуть вниз. Он увидел двух воронов, сидевших на торчавшей из стены ржавой пике, на которую был насажен его труп.

– Ага, – сказал Некротус. – Теперь понимаю.

Один из воронов наклонил голову:

– Вот как? Очаровательно.

– Да. Вы явились, чтобы поговорить обо мне. О моей жизни. О моей судьбе, обо всех тех, кого я любил и кого потерял за годы, проведенные в мире смертных. Но чем же я заслужил столь странное снисхождение?

– Собственно, – возразил первый ворон, – мы хотим поговорить не о тебе, а о твоем брате.

– О Макротусе? Этом сопливом червяке? Но почему?

– Хотя бы потому, что он теперь король.

– Ну да, конечно. Следовало сообразить. Наследников у меня ведь нет. Бастардов полно, но закон на этот счет строг. Я собирался официально усыновить одного отпрыска, но он умер. А прежде чем я успел выбрать другого, умер я сам.

– Воистину, меня поражает подобная беспечность, – проговорил первый ворон. – Так или иначе, мой товарищ бегло исследовал твой труп и обнаружил остатки яда.

Некротус задумался.

– Так этот недоносок меня отравил? Боги, никогда не думал, что он на такое отважится!

– Если точнее, – продолжал ворон, – брат подпортил продлевавшую твою жизнь алхимию. Что кажется нам весьма странным, учитывая его страсть к здоровью.

– Но с его точки зрения, я жульничал, а он этого терпеть не мог. Макротус изобрел некий механизм, который занимает целую комнату. Забирался в упряжь, и та разрабатывала все его мышцы, все суставы, дергала его во все стороны и разминала конечности. Он по полдня проводил в этой штуковине. Я уж решил, что бедняга тронулся умом.

– Расскажи нам, – попросил ворон, – об этой вашей Госпоже Благости.

– Всего лишь второстепенная богиня. Суровая, мрачная, нос вздернутый, будто пятачок у свиньи. По крайней мере, так ее изображают в виде статуй и идолов.

– Второстепенная богиня?

– В общем, да. Якобы она обитает в яме в Великом храме. А что?

– Она теперь официальная покровительница города.

– Эта кровожадная сука? Боги, не будь я этой сморщенной падалью, что тут болтается, я бы… да я… в общем, все было бы иначе!

– Что ж, король Некротус, должен заметить, что ты не единственный на этих стенах.

– Не единственный?

– А теперь хочу тебя спросить: не желаешь ли ты поучаствовать в свержении своего брата, короля Дива?

– Все лучше, чем висеть тут. Выкладывайте ваш план, воронье.

Эмансипор стоял перед небольшим кустом, слушая щебет приветствующих рассвет птиц и опорожняя мочевой пузырь.

– Взгляните хорошенько на сей мутный желтый поток, любезный Риз…

Слуга вздрогнул, услышав прямо у себя над ухом голос.

– Хозяин! Вы… э-э-э… застигли меня врасплох.

– И превратил тем самым поток в струйку. Полагаю – на случай, если вам вдруг интересно, – что всего лишь несколько мелких заклинаний могли бы изменить токсины в вашей моче так, что единственного жеста хватило бы, чтобы поджечь этот несчастный куст. Но, как я уже сказал, взгляните хорошенько, Риз. Через несколько дней вы удивитесь, обнаружив, что изливающийся из вас поток прозрачен, будто вода.

Эмансипор завершил процесс несколькими последними судорожными каплями, отряхнул свое хозяйство, убрал его в штаны и неловко застегнул ширинку.

– Боюсь, я вас не понимаю, хозяин…

– Чтобы незамеченным жить в городе, Риз, вам придется воздержаться от всех нездоровых соблазнов. Возможно, вы вернетесь после своей миссии совершенно новым человеком.

Слуга уставился на Бошелена:

– Воздержаться? Полностью? Но разве туда ничего нельзя пронести?..

– Абсолютно ничего, любезный Риз. А теперь избавьтесь от всего подозрительного. На нижней дороге как раз собралась изрядная толпа торговцев.

– Не уверен, что мне этого хочется…

– Разве вы не мой работник? Наш договор предусматривает…

– Ладно-ладно! Все сделаю, – уже спокойнее добавил Эмансипор. – Но не могу ли я хотя бы позавтракать, прежде чем отправляться туда?

– Что ж, хорошо. Пусть никто не говорит, будто я жестокий хозяин.

Они вернулись в лагерь, где Риз быстро набил трубку ржаволистом и дурхангом, а затем вытащил из бутылки вина запечатанную воском пробку.

– Когда закончите, – сказал стоявший рядом Бошелен, – там, на обочине, растет дикий анис. Пожуйте его перистые листья. Это поможет скрыть разнообразные запахи, источаемые вашей персоной. Жаль, что тут не растут дикий чеснок, лук, скунсовы клубни… Не злоупотребляйте вином, Риз, вам вовсе ни к чему шататься и спотыкаться у ворот Дива. Вы так дымите, что сюда из города может примчаться пожарная команда… пожалуй, хватит, Риз. И не забудьте про анис…

– Это фенхель, хозяин, – поправил его Эмансипор.

– Да? Что ж, не важно.

С гудящей головой слуга направился к обочине, где начал рвать со стеблей тонкие листья.

– Чувствую себя клятой гусеницей.

– С черно-белыми полосками? – уточнил Бошелен. – Рад сообщить, что они превращаются в прекраснейших бабочек.

Эмансипор изумленно уставился на хозяина.

После короткой паузы Бошелен откашлялся.

– Ладно, идите.

Имид Факталло брел вдоль аллеи Бегунов, чувствуя, как одна половина его лица судорожно дергается. Судороги начались несколько дней назад: вероятно, последствия удара по голове, от которого, как ему казалось, он полностью излечился. Но теперь… в дополнение к судорогам появились еще и странные мысли. Желания. Запретные желания.

Он подумал о том, правильно ли поступили они с Элас Силь. Хотя теперь в любом случае было уже слишком поздно. Тот чародей, Бошелен, внушал страх, странный и необъяснимый. Будто ни одна теплая мысль никогда не посещала его смертную душу и в ней таились лишь тьма и холод. И еще эти истории, которые Имид слышал, насчет того города на побережье… вроде как есть еще и второй колдун, привыкший скрываться и преисполненный порочных наклонностей. Да уж, воистину зло.

Имид редко задумывался над понятием зла, но теперь оно не давало ему покоя. В старом Некротусе Ничтожном не было ничего особо хорошего – обычный набор безвкусных капризов, свойственных тем, кто обладает абсолютной властью. Ну издал король десяток жестоких законов, позволявших ему, как объясняла Элас Силь, обогащаться и предаваться веселью за счет простого народа. Но тот, кто честно платил подати, не убивал и не грабил никого из важных персон, мог спокойно прожить всю жизнь, ни разу не столкнувшись с неприятностями. Естественно, пронизывавшая всю систему продажность с легкостью проникала в нижние слои и яд цинизма отравлял самого захудалого городского стражника не меньше, чем самого монарха. При помощи взяток и подкупа решалось множество проблем, а когда это оказывалось невозможным, в ход шло обычное грубое насилие. Иными словами, жизнь была простой, незатейливой и, в общем-то, понятной.