Фрейлина

Глава шестая

Ещё за обедом Анна заметила, что король почти не сдерживается в выражениях. Казалось, будто в голове Эдгара остались лишь обрывки от воспоминаний о вежливости и чуткости. Он практически не следил ни за выражением своего лица, ни за тоном, ни за теми словами, что говорил. И причина была всего одна — боль.

Эдгар прошёл не одну битву, и из каждой он возвращался с «подарком»: разбитыми коленями, сломанной ключицей, треснувшими рёбрами, выбитыми зубами. Магия, хотя и была практически всесильна, не могла излечить монарха полностью. К тому же она требовала равной цены: за мгновенное исцеление тела король Эдгар расплачивался практически не стихающими фантомными болями.

Не вся эта боль, конечно, была вызвана магией; тело короля напоминало старую рыцарскую мишень, страдавшую от оружия не первый год. Эдгар мучился от боли каждый божий день, но вовсе не сожалел о ней.

— Боль делает меня жёстче, — объяснял он Анвезу, предлагавшему хоть какое-то лечение. — Крепче. Сильнее. Знаешь, почему на наше небольшое королевство не нападают соседи, способные сожрать наши земли одним куском?

— Понятия не имею, — протянул Анвез, не заинтересованный в ответе.

— Они боятся меня. И моей злобы. Но как может родиться эта злость, если в моём теле не будет боли, Анвез?

— От боли твой характер становится хуже моего.

— Мальчишка. Ничего, ты ещё поймёшь меня. Может быть, когда-нибудь потом.

Анна в этом сомневалась. Анвез ненавидел боль и не понимал рыцарей, которые превозмогают возможности собственного тела, претерпевая эти ощущения. Для мага всё было просто: раз болит — значит, что-то в теле не так, и ему требуется лечение.

Удивительно, но в этом Анна была с ним согласна. Она тоже не любила боли, ни головную, ни зубную. Терпеть, как это делал Эдгар, она бы точно не смогла.

Однако даже у Железного Эдгара были свои пороги. И когда король становился абсолютно невыносим, это значило, что ему нужно лекарство — боль пожирала сознание, как говорил о таком поведении Анвез. Вот только сейчас Анвеза рядом не было… а лекарство жгло Анне бок через ткань поясной сумки.

Фрейлина едва дождалась, пока король освободится, чтобы пойти к нему. Перед этим она помогла Амели лечь спать: хотя время было ранним, принцесса вымоталась из-за душевных терзаний и едва шевелилась, когда Анна помогала ей раздеваться. Госпожу было жалко до слёз, но сделать Анна могла только одно — поговорить с её отцом и попросить отменить помолвку.

До покоев короля она практически летела, не чувствуя ног. Её легко впустили внутрь, — видимо, стража была предупреждена, — но вот затем её запал исчез, и Анна словно лишилась всей своей уверенности. В голове всплыли слова Анвеза о том, что король нечестен с ней.

Он ведь на самом деле мог её обмануть — ну что ему стоило, если задуматься? Да и вряд ли принесённое лекарство изменит его мнение насчёт помолвки. Анна так и не придумала ни одной причины, почему этот брак не должен быть заключён. В голову лезли только мысли о несчастной принцессе и о её слабости. Но разве отец сам не знает реакции своего ребёнка?

Вряд ли сердце Железного Эдгара растает из-за новостей о душевной муке Амели. Не глупый же он, в самом деле.

— Ну, что ты там стоишь. Входи.

Анна прошла в комнату. Окна были занавешены тяжёлыми шторами, и единственным источником света стали несколько свечек. Их неровное нервное пламя размывало очертания чужой спальни. Небольшие тени превращались в страшных монстров, а застывшее в болезненной гримасе лицо короля казалось посмертной маской.

Анна присела, приветствуя монарха.

— Принесла?

— Да, лекарство у меня.

— Ну так в чём дело? Давай его сюда.

Боли, видимо, были сильнее обычного. Король сидел на кровати, задрав штанины на ногах и массируя колени пальцами. При каждом, даже самом осторожном движении Эдгар хмурился и поджимал губы.

Анна никогда не видела своего опекуна в таком состоянии. Крохи человеколюбия, что ещё были в ней, робко попросили дать несчастному лекарство и не мучить мужчину. Но ведь тогда Анна точно не добилась бы ничего. Как Анвез и говорил.

— Я хочу сначала поговорить, — сказала она, уже не удивляясь своей наглости.

— Я не хочу. Лекарство, Анна. Сейчас же.

В его тоне не было и намёка на хорошее отношение к падчерице. Анна прикусила губу и завела руки за спину, с силой сцепляя пальцы. Неудобная поза немного отвлекла от нервов и дрожащих теней на стенах.

— Брак принцессы, Ваше Величество, это не самая лучшая идея…

— Анна, я не собираюсь обсуждать свои решения ни с Анвезом, ни с Амели, ни тем более с тобой. Кто ты такая, чтобы оспаривать моё слово? Всего лишь фрейлина моей дочери, которой повезло обучаться так же, как учат принцессу. Не более. Ну так и помни своё место — не рядом со мной или иной особой королевской крови, а на коленях возле наших ног! А сейчас, Анна… лекарство!

От последнего окрика она вздрогнула. Руки сами потянулись к поясной сумке, чтобы вытащить мешочек с порошком.

— Можешь развести всё на столе, — великодушно махнул рукой Эдгар. — И поживее!

***

Едва сдерживая слёзы, она прошла к столу и замерла возле него. Прав был Анвез, тысячу раз прав: король не собирался менять своё мнение, и её попытка как-то задобрить его лекарством ни к чему в итоге и не привела. Он получит своё: боль уйдёт, Амели выйдет замуж и уедет, Анна и Анвез останутся в Срединном королевстве и будут наблюдать за восхождением принца Юджина.

— Что вы прицепились к этому браку, — продолжал Эдгар, пусть уже без прежнего запала. — Сэр Джон прекрасный мужчина, насколько я его узнал: верный, смелый, красивый. Уважает семью. Южанин!

Анна шмыгнула носом и взяла хрустальный бокал. Высыпала в него порошок и оглянулась в поисках воды. Анвез упоминал, что достаточно пары капель для приготовления мази.

— Амели не хочет замуж, — заметила она, найдя, наконец, графинчик.

— Амели никто не спрашивает. Она женщина. И не северянка, чтобы что-то решать самой! Никогда, покуда я жив, женщина не станет указывать мне! И тем более править на моих землях!

От злости в голосе Эдгара Анна снова вздрогнула. Кувшинчик в её руках дёрнулся, и в бокал вылилось намного больше, чем «пара капель».

Как заворожённая, Анна смотрела на тонкую струйку воды. Бокал наполнился до конца, запахло свежей зеленью и сырой морковью. Жидкость была зеленоватой, с молочным оттенком.

«Покуда я жив», — вот что сказал Эдгар. Женщина, — Амели! — не будет править, покуда он жив. Не будет свободна.

План в голове Анны мелькнул, как петляющий зимой заяц. Вспышка озарения. Молния, осветившая дорогу ночью.

Она медленно отставила графин и взяла ложечку, чтобы размешать порошок. Его в жидкости было совсем мало, почти всё сразу растворилось. Девушка подняла бокал и осторожно поднесла его к лицу, вдыхая сильный аромат. Приятный. И не подумаешь, что нечто с таким запахом может быть ядовито.

Она повернулась к королю, окончательно выдохшемуся после своей вспышки ярости, и успокаивающе улыбнулась.

— Вы считаете, что Амели будет хорошо замужем?

— Любой женщине хорошо, когда её защищают и опекают. Ты уж прости…

Извинения Анна едва слышала. Было видно, что Эдгар готов сказать почти что угодно, лишь бы заполучить вожделенное лекарство. Мужчину даже не смутила форма: раньше ведь Анвез всегда накладывал мазь, насколько Анна поняла.

Она что-то ему отвечала, но ни за что бы потом не вспомнила, какие слова вылетали из её рта. Всё внимание Анны было приковано к чужому горлу и движению кадыка, когда король глотал.

— Я обидел тебя, — заметил Эдгар, смотря на приёмную дочь тёмными глазами.

Он выпил всё, до последней капли. И дороги назад у Анны уже не было.

— Ничего страшного, мой король. Это уже не имеет значения.

Для неё ничего не имело значения.

Она пожелала ему спокойной ночи и позволила поцеловать себя в щёку — как в детстве, когда он изредка приходил к ней и Амели перед сном. Анна едва не отшатнулась, когда почувствовала морковный запах из его рта.

Ей оставалось только молиться, чтобы яд подействовал быстро и точно. Потому что она могла обмануть в этом мире кого угодно, кроме двух людей: Анвеза и Эдгара. А в её плане были они оба.

Тепло распрощавшись с охраной королевских покоев, Анна неспешно пошла к башне принцессы. Сердце фрейлины колотилось так, будто пыталось вырваться из грудной клетки. Правильно ли она поступила? Был ли другой способ разобраться?

Она же обещала Амели, что придумает, как предотвратить этот брак. Но травить отца принцессы? Это явно не то, что можно было бы назвать хорошим планом. Пусть даже Анна не видела в нём никаких огрехов: на неё ни за что бы не подумали, ведь, с какой стороны ни посмотри, она получается такой же жертвой. Невинное орудие в руках злого чёрного мага, обиженного короной…

Шутки в сторону, Анна считала, что план идеален. Она — всего лишь исполнительница, ничего не знающая и не понимающая. В глазах других главным злодеем будет оскорблённый Анвез. Именно он имел зуб на Эдгара; он был влюблён в Амели, которая скоро станет женой другого; он знает травничество и алхимию; он работает с ядами; он, в конце концов, дал Анне этот порошок. Всё произошло наедине, никто не знает, какие он дал рекомендации по разведению лекарства. Отравы.

На стороне Анны было ещё и общественное мнение: её любили, Анвеза — нет. Легко было испытывать неприязнь к мрачному нелюдимому магу. На такого в первую очередь подумаешь, что он способен на злодеяние.

Анна остановилась возле окна и обняла себя за плечи. Рыцарский полигон был пуст: вечером мало кто тренировался, все предпочитали утренние часы. Только птицы и насекомые. И совсем немного серо-рыжих облаков на медленно розовеющем небе.

Она отравила короля, чтобы спасти принцессу и подарить ей то, что она заслуживает. Амели получит всё: трон, землю, свободу. И всё же… Как Амели на это отреагирует? Она очень горевала, когда умерла королева Эленор; они все горевали и долгое время носили траур. С другой стороны, Амели не была столь же близка с отцом, как с матерью. Железный Эдгар вообще, казалось, не любил собственных детей. Да и воспринимал ли он их как детей?

Глубокий вдох. Медленный выдох.

Её сердце успокаивалось.

Так же, как и сердце Железного Эдгара.

С вечером становилось холоднее. Анна зажмурилась и вцепилась пальцами в локти. Нужно было прийти в себя; никто не должен был понять, что она в чём-то замешана. Так что Анна сделала то, что умела лучше всего: притворилась, будто всё хорошо.