Сага о Вортинге

Однако оказалось, что не все домашние спят. Кое-кто ждал их у конюшен, где лошади начали беспокойно переступать с копыта на копыто, почуяв огонь.

— Не делай этого, — промолвил Нойок. Хум ничего не ответил.

Нонок перевел взгляд на остальных.

— Не делайте этого. Дайте мне время найти тех, кто сжег ваши ладьи. Они будут наказаны. Весь Небесный Град будет строить вам новые лодки. На это уйдут не месяцы, всего лишь недели, а маленькую лодку, как сказал мне Стипок, можно будет построить за несколько дней. Кто-нибудь из вас переправится на другой берег и позаботится о животных.

Ответил ему Вике — видимо, в глубине души он еще надеялся найти какое-то компромиссное решение:

— И как же ты накажешь тех, кто совершил это?

— Если мы точно будем знать виновных, то накажем их по закону — они лишатся всей собственности, которая перейдет к вам.

Услышав это, Биллин только сплюнул:

— Ну да, конечно, ты спросишь, кто это сделал, и виновные сразу сделают шаг вперед, да?

Нойок покачал головой:

— Если они не признаются, Биллин, тогда придется прибегнуть к помощи Язона — он придет через четыре месяца. Вы к тому времени уже давно будете дома, и он уладит все. Обещаю вам, снисхождения не будет. А ваша справедливость — какая она? Что, если вы сожжете дом невинного?

— Он прав, — пробормотал кто-то. — Мы же ничего точно не знаем.

Но Хум ответил:

— Если мы сожжем ЭТОТ дом, Нойок, думаю, пострадает отнюдь не невинный.

— Здесь живет невинная женщина, твоя мать. И я. Я тоже живу здесь.

— Так вот о чем он заботится! — расхохотался Биллин. — О собственной крыше.

— Нет, Биллин, я забочусь о вас. Небесный Град вне себя от ярости, все на вашей стороне. Но если вы ночью сожжете чей-нибудь дом, то разом лишитесь всех своих друзей — они станут бояться, что когда-нибудь ночью сожгут и их дома.

Хум ухватил деда за рубаху и оттолкнул в сторону, так что тот отлетел к стене конюшни.

— Хватит пустых разговоров, — сказал он, — Это же мэр, — прошептал кто-то, ужаснувшись дерзости Хума.

— Это он и сам знает, — ответил Биллин. — У Хума просто не хватает мужества.

Толкнув Хума плечом, Биллин подступил ближе и, размахнувшись, ударил Нойока прямо в челюсть. Ударившись затылком о стену, тот сполз на землю.

— Что ты творишь?! — воскликнул Вике. Биллин стремительно повернулся к нему:

— Что нам этот Нойок?

— Стипок говорил, что, если мы ударим человека, его друзья отплатят нам тем же. Мы же не хотели драться, что мы, детишки, возящиеся в траве?

Но Хум был далек от споров. Он вынес из конюшни охапку соломы. Лошади в страхе косились на факел, пылающий у него в руке.

— Это для тебя, — пробормотал он и двинулся к дому. Остальные разом примолкли, увидев его лицо, но в конце концов кое-кто двинулся следом. Хум вошел через дверь кухни и разбросал солому и сложенные у очага дрова по большой комнате, у занавесей и вокруг стола. Это была та самая комната, в которой Эйвен в последний раз ударил его. Он не колебался — когда все было готово, он сразу поднес к соломе факел. По полу пробежали язычки пламени, и вскоре занавеси запылали. Разом стало так жарко, что Хуму даже пришлось сделать шаг назад — и еще один, секунду спустя. Огонь занялся стремительно, распространился по балкам дома; вдоль потолка едкий дым ринулся на второй этаж.

Стоявший позади Вике положил ему руку на плечо:

— Пойдем, Хум. Снаружи тоже все пылает — пора их будить.

— Нет, — отрезал Хум.

— Но мы не договаривались убивать кого-то, — возразил Вике.

«Отец сам убил меня», — молча ответил Хум.

— Твоя жена и сын живы, — продолжал убеждать Вике. — Представь, что будет, если у тебя за спиной будут перешептываться, что кто-то другой, а не ты, поднял тревогу и спас твою мать. А если скажут, что ты желал смерти своему отцу?

Хум содрогнулся. «Что я делаю? Да кто я такой?» Он кинулся к подножию лестницы и закричал:

— Огонь! Пожар, проснитесь! Бегите из дома!

Вике присоединился к нему, а когда никто так и не выбежал из комнат, побежал наверх вместе с ним. Должно быть, дым просочился в щели под дверьми, понял Хум, — в коридоре стояла серая пелена, из которой внутрь комнат втягивались тоненькие струйки. Он подбежал к комнате отца и распахнул дверь. Его мать, шатаясь, кашляя, разгоняя дым руками, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, поднималась с постели. Хум обнял ее и вывел наружу, по ступенькам лестницы спустился вниз. Другая половина здания уже полыхала вовсю.

— Кто еще в доме? — крикнул Хум.

Мать покачала головой:

— Только Эйвен и Бисс.

— Отца нет в постели, — сказал он.

— Я заставила его… отказалась с ним спать, и он ушел в другую комнату, — ответила она. — Он сжег твои лодки, — добавила она. И вдруг поняв, что случилось, выкрикнула:

— Это ты устроил пожар! Ты сжег мой дом!

К тому времени он уже выводил ее из дверей. Оставив ее на улице, он кинулся обратно. Вике нес на руках Бисс.

— Где отец?! — выкрикнул Хум.

— Не видел! — откликнулся Вике.

Протиснувшись мимо него, Хум ринулся в пламя. Обжигающие языки лизали подножие лестницы, а дверь в комнату родителей превратилась в огненный столп. Огонь распространялся быстрее, чем ожидал Хум. Из окон вырывались яркие всполохи, распространяясь по потолкам. Отца не было в своей комнате, не оказалось его и в комнате Бисс — конечно, не оказалось, иначе бы Вике увидел его! — не было его и в комнате Нойока.

— Спускайся, Хум! Его там нет! — крикнул Вике снизу. Хум подбежал к лестнице. Перила превратились в ярко-красные уголья.

— Выходи, пока не поздно! — Вике стоял у дверей. Крыльцо тоже горело.

— А внизу его нет?

— Будь он в доме, давно бы уже проснулся! — заорал Вике.

Значит, его так и не нашли. Он обязан быть здесь. Хум распахнул двери кабинета Нойока. Огонь ударил его в лицо, сжирая волосы, поджигая одежду. Но он даже не остановился, чтобы сбить пламя. Оставалась одна комната — та, которая когда-то принадлежала ему. Он пробился сквозь огненную стену и ударом ноги вышиб дверь. До этой комнаты пламя еще не добралось, но всю ее наполнял дым. Отец, заходясь от кашля, лежал на полу.

— Помоги мне, — выдавил он.

Хум схватил его за руку, попытался потащить к выходу, но Эйвен был слишком тяжел. Он взял его под руки и попробовал поднять.

— Вставай! — рявкнул он. — Я не могу тащить тебя!

Вставай и иди!

Эйвен наконец понял и, шатаясь, поднялся на ноги. Подхватив его, Хум как можно быстрее устремился к лестнице. Однако, когда они проходили мимо кабинета Ной-ока, Эйвен вдруг оттолкнул его.

— История! — воскликнул он. — Отец убьет меня, убьет!

Он распахнул дверь. Пергаменты уже сворачивались от жара. Хум попытался было удержать его, крича, что поздно, слишком поздно, но Эйвен одним ударом сбил его с ног и кинулся к рабочему столу. Хум поднялся как раз вовремя, чтобы увидеть, как языки пламени метнулись навстречу Эйвену, принимая его в объятия. Прижимая пергаменты к груди, Эйвен закричал.

— Прости меня! — кричал он. Он повернулся лицом к Хуму, застывшему на пороге. Вся его одежда занялась огнем, и в агонии он снова выкрикнул:

— Простите!

И упал на объятый жаром пол. Кто-то схватил Хума и потянул к лестнице. Чьи-то руки выволокли его из рушащегося дома. Хум уже ничего не понимал, перед глазами стоял образ отца, охваченного яростным пламенем. В руках его была сжата пачка горящих пергаментов, и сердце, открытое огнем, кричало: «Простите меня!»

Лэрд проснулся со щеками, мокрыми от слез. Отец прижимал его к себе, успокаивающе шепча:

— Все хорошо, Лэрд. Ничего не случилось, все хорошо. Увидев отца, Лэрд всхлипнул и что было сил прижался к нему:

— Мне снился ужасный сон!

— Да, но это ничего, ничего…

— Я видел отца… умирающего отца и так напугался…

— Это всего лишь сон, Лэрд.

Лэрд глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Оглядевшись вокруг, он заметил, что остальные мужчины также проснулись и с любопытством глядят в его сторону.

— Просто сон такой, — объяснил он им.

Но нет, это был не просто сон. Это случилось на самом деле, страшная, кошмарная история, когда остальные в конце концов отвернулись, Лэрд схватил руку отца, прижал ее к губам и прошептал:

— Папа, я так люблю тебя, я никогда не причиню тебе боль…

— Я знаю, — кивнул отец.

— Я серьезно, — произнес Лэрд.

— Я понимаю, А теперь спи. Тебе приснился страшный сон, но он уже закончился, и ты ничего плохого мне не сделал, что бы в твоем сне ни произошло.

Отвернувшись, отец укрылся одеялом, чтобы вновь заснуть.

Но для Лэрда это был не просто сон. Сновидение, которое послала ему Юстиция, было слишком отчетливо, чтобы с легкостью прогнать его, как обыкновенный ночной кошмар. Теперь Лэрд знал, что ощущаешь, когда умирает твой отец, знал, потому что именно он стал причиной его смерти. И тут, вновь проявив свои непревзойденные способности вторгаться в мысли, в особенности тогда, когда Лэрд меньше всего желал ее присутствия, Юстиция спросила:

«А до этого сна ты знал, что любишь отца?»

Лэрд резко ответил:

— Лучше умереть, чем видеть твои сны.

Вставая рано утром, на восходе, Лэрд чувствовал себя опустошенным. Кроме того, он ощущал стыд перед остальными мужчинами — вчера он распускал хвост перед ними, а ночью плакал, как дитя. Этим утром он был тих, говорил очень мало и с явной неохотой возглавил колонну, спиной чувствуя взгляды едущих позади.

С Язоном он вообще не обмолвился ни словом. Он держался рядом с отцом, когда надо, заговаривал с ним, но всячески старался избегать взгляда чисто-голубых глаз.

В полдень Лэрд и отец распрощались с последними попутчиками. Разговор с Язоном был неизбежен.

— Лэрд, — окликнул он.

Лэрд упорно смотрел на гриву лошади.

— Лэрд, я тоже это помню. Я просмотрел все эти сны задолго до того, как их увидел ты.

— Ты поступал по своей воле, — ответил Лэрд. — Я же этого никогда не просил.

— Мне было дано зрение. Если б у тебя оно было, ты что, всегда бы держал глаза закрытыми?

— Но у него и так есть зрение, — недоуменно пожал плечами отец.

— Поехали, пап, — сказал Лэрд.

Молча они проехали оставшиеся четыре дерева, добравшись до шалаша, который не так давно построили Язон и Лэрд, — казалось, это было вчера. А вот и самое последнее дерево: на стволе явственно белеет отметина, и можно браться за работу.

Но внезапно Лэрда охватил жуткий страх. Он не знал почему. Он вдруг остро почувствовал свою… незащищенность. Открытость. Он старался держаться поближе к отцу, следуя за ним, куда бы тот ни пошел. Он потащился за ним даже тогда, когда отец вернулся к дровням за новым топором, потому что прежний показался ему слишком легким и все время норовил вырываться из рук, стоило посильнее ударить по дереву.

В конце концов Лэрду пришлось заговорить, чтобы успокоить свои страхи.

— А что, если бы на планете вообще не было железа? Или было бы, но так глубоко в земле, что нам бы до него было не добраться?

— Я кузнец, Лэрд, — ответил отец. — Земли без железа не бывает.

— Ну а вдруг?

— До появления железа люди были дикарями. Кто стал бы жить в таком месте?

— Вортинг… — как бы про себя произнес Лэрд. Отец замер, на секунду облокотившись на топор.