Коньки

Амеджегер всегда славился своими озёрами и реками, вспомнился Деифилии один из уроков географии в Биориге. Тётя Вигдис говорила девочке — Дее тогда было не больше десяти, — что сотню лет назад воду этих озёр считали целебной, на их берегах строились целые города, в которые люди приезжали, чтобы отдохнуть и поправить здоровье. Потом тётя вздохнула, что теперь, должно быть, города эти пришли в запустение. А дядя Вигге посмеялся, сказав что ему однажды приходилось там останавливаться, и один из прибрежных городков до сих пор в очень хорошем состоянии. Туда, должно быть, демоны иногда отдыхать и кататься на коньках по замёрзшему озеру прилетают, посмеялся он. Деифилия в десять лет ещё настолько боялась демонов, что едва не завизжала от страха, пожалуй, только то, что незадолго до этого случая матушка объясняла Сири, что благовоспитанные леди никогда не кричат и не визжат, удержало её от этого, но, очевидно, а тётя ещё долго отчитывала младшего брата за то, что напугал племянницу.

Деифилия Ярвинен улыбнулась и попыталась сдержать слёзы, подступившие к глазам.

Теперь уже давно не было ни дяди, ни тёти, ни Биорига, а она, Деифилия, которой намедни исполнилось пятнадцать, уже три дня жила в том самом городке, про которое рассказывал ей дядя Вигге. Домики здесь были крохотные по сравнению с величественным Биоригом, но куда крупнее тех, в которых их шайке обычно приходилось останавливаться. И куда лучше. Здесь, по крайней мере, были нормальные кровати, и почти каждому можно было дать отдельную комнату — во всяком случае, ей, Хелен, Санне, Драхомиру, Йохану и Саргону достались отдельные, а Танатос и Бьёрн выбрали себе комнату побольше, но на двоих. Тут было тепло, и потолки были высокие, а на кроватях было очень удобно спать, и Деифилии даже в какой-то момент захотелось валяться весь день и ничего не делать — как, наверняка, и поступили все остальные. Видимо, позабыв, что ещё пара дней — и им придётся снова тронуться в путь.

Деифилия вышивала брату рубашку — десятилетний Асбьёрн рос очень быстро и особенной аккуратностью не отличался, так что одежду ему приходилось полностью менять каждые недели две. Даже Танатос был менее... расточительным. К тому же, шить одежду для Толидо — или для кого-либо ещё — было куда проще. Не требовалось корпеть часами над родовой вышивкой, подшивать рукава особым образом, как было принято только в Биориге. Йохан был удивлён, что Деифилия работала над одеждой брата так тщательно. В этом нет никакого смысла, сказал он, всё равно, Бьёрн изнашивает её слишком быстро да и в пути они проводят слишком долго, чтобы какая-то одежда могла задерживаться достаточно долго. Как будто бы практическая сторона вопроса была единственной, о которой стоило думать. Асбьёрну было восемь, когда Биориг пал. И ему следовало всячески напоминать о семье, о доме... Бьёрн уже почти ничего не помнил, хотя прошло всего два года. Он забыл даже их родовые праздники, на которых когда-то веселился со своими кузенами и Сири. Сейчас младшего брата Деи интересовали только Танатос и, последние пару недель, Драхомир. На этих двоих Асбьёрн едва не молился. На Деифилию он и раньше не обращал никакого внимания — и тогда, когда они были дома. Но теперь для девочки это ощущалось куда болезненнее, нежели раньше. Раньше Ярвиненов было много. Раньше Деифилия всегда могла надеяться на поддержку и понимание кого-нибудь ещё, помимо Санны, что и сейчас всегда была рядом. Единственным родственником Деи с тех пор, как малышка Мектильда умерла, был младший брат, который не особенно желал с ней разговаривать, припоминая каждую их ссору, каждый раз, когда Деифилия не смогла сдержаться и поднимала на него руку. И объяснять ему, что она волновалась за него, переживала, глаз не смыкала по ночам — всё было бесполезно. Асбьёрн не желал понимать. Сердился, злился, вырывался, кусался, как только Деифилия пыталась как-то ему что-то объяснить или хватала за рукав, или пыталась как-то заботиться.

Рубашка была из ткани противного оранжевого цвета, но другой не было, и Деифилии приходилось довольствоваться тем, что есть. Если бы у неё был выбор, она взяла бы ткань синего, голубого или серого цвета — как было принято у Ярвиненов. И нитки бы взяла ровно на три тона темнее — как и предписывала традиция. Но выбора не было, и приходилось вышивать зёлёным на оранжевом. И затупившейся уже иголкой, которую давным-давно пора было выбросить.

Она исколола себе уже все пальцы. На её — некогда красивые — руки нельзя было посмотреть без слёз. Наверное, даже если она несколько лет подряд не возьмёт иголку в руки, будет жить в замке и каждый день мазать свои запястья, пальцы и ладони мазями, шрамы не исчезнут насовсем. И Деифилия иногда плакала. Если ей удавалось остаться в одиночестве, конечно. Вторую ночь Дея и вовсе не сомкнула глаз — всё ревела от жалости к себе, словно дурочка. В первую-то ночь было проще. Тогда она чувствовала себя такой уставшей, что заснула сразу же, как только ей голова коснулась мягкой — но жёстче, чем когда-то в Биориге — подушки. Ей было ужасно стыдно, что она так долго плакала, но... Она ведь истинная леди, она ведь ландграфиня Ярвинен, как говорила тётя Вигге, наследница Биорига, ей всего пятнадцать... Маргрит в этом возрасте только-только разрешили появляться на пирах, и она сияла в своих серебристых платьях. И ей тогда разрешили читать ещё больше книг — даже те, где говорилось «ещё кое-что про любовь», как сказала Деифилии матушка. Но главное — Маргрит тогда разрешили читать научные трактаты самого Зеветхе Горлакка (они хранились только в Биориге), книги, где говорилось про магию, про проклятья, про способы их наложения, про их виды, про всё-всё!.. О, как Дея тогда мечтала, чтобы ей тоже разрешили их прочесть! Но никто не разрешал. Даже дядя Вигге, что обожал её баловать. Все твердили — вот когда тебе исполнится пятнадцать... И вот — Деифилии исполнилось пятнадцать. И что? Уже два года не было ни Биорига, ни матери, ни отца, ни кузин — никого. А Деифилия так и не притронулась к книгам Горлакка. Потому что книг тоже больше не было.

А Дее Ярвинен хотелось читать, петь, танцевать, кататься на коньках по замёрзшему озеру, лепить снежные замки — как это было раньше, когда Биориг казался ей самой надёжной крепостью во вселенной. Тогда шитьё и вышивание были для неё радостью — тогда Деифилия шила себе красивые платья, вязала себе изящные митенки и перчатки, делала сотне своих кукол чепчики, ботиночки, рукавички и много чего другого. Тогда это было только в радость. Ей хотелось что-то придумывать, учиться, читать как можно больше... Или хотя бы, чтобы ей принесли хороший швейный набор, ткани, нужного качества и расцветки, хотя бы несколько вариантов цветов ниток и, главное, хороший напёрсток, которого у неё сейчас не было вовсе.

Но Танатос твердил — достал, что было, не вредничай и не ворчи, я и так старался. И Йохан виновато улыбался — извини, это действительно так, возможно, в следующей деревне будет лучше. А Хелен сердито ворчала — мол, что ты прицепилась, княжна, недоделанная. И Деифилии приходилось терпеть, молчать и делать то, что она по крайней мере умела делать хорошо — сдерживаться и шить, шить, шить, часто целыми днями, и помогать Санне стирать вещи этой шумной и совершенно неблагодарной братии каждый раз, когда они становились слишком грязными. И на всё это требовалось столь много сил, а потом приходилось снова пускаться в дорогу, и Деифилия иногда мечтала только об одном — чтобы они дошли чуть позже, чтобы она смогла чуть больше отдохнуть от этого бесконечного шитья... И хорошо, если Йохан вечерами что-то пел или рассказывал — он был потрясающим выдумщиком, которого Дее иногда хотелось расцеловать. А ещё — он иногда таскал из деревень книги. Плохого качества, часто — рванные, с уродливыми картинками, на которых человека было невозможно отличить от зайца, а волка от медведя. Но это были книги. И иногда даже попадалось что-то интересное, что можно было заставить прочесть и Асбьёрна, чтобы он не совсем запускал своё образование.

Наконец, узор на воротнике рубашки тоже был готов — на рукавах она уже успела нанести орнамент до этого. Теперь оставалось только раздобыть утюг и попросить Санну выгладить рубашку. И можно будет отдать её Асбьёрну. Который, конечно же, через две недели, снова изорвёт и испачкает её настолько, что даже тряпкой взять будет совершенно невозможно.

Деифилия вздохнула и отложила готовую рубашку в сторону. Возможно, лучше бы она с таким упорством обеспечивала хорошей одеждой Йохана — тот был аккуратен, старался ничего не пролить и не уронить, а ещё относился к ней, Дее, хорошо, всегда пел ей, когда она того просила, всегда оставлял хороший кусочек, когда приходила его очередь готовить всем ужины (Деифилия от этой обязанности отказалась ещё года два назад, заметив, что она и без того работала на их бестолковую шайку слишком много, обшивая их и перебинтовывая им раны). Он был, может, не слишком хорошо образован, но вины его в этом не было. И Деифилия, когда представлялась такая возможность, рассказывала ему то, что ей удалось выучить в Биориге.

Всё бесполезно, подумалось Деифилии. Если бы только была возможность добраться до Ярвиненов из Шенкбрега — вот тогда, всё могло бы измениться в лучшую сторону. Кажется, именно туда вместе с тётей Ингрид, отправились Сири и Халльдис примерно за неделю до случившейся трагедии. Таким образом, тётя решила поощрить их за успехи в учёбе и... Оставалось только надеяться, что они смогли добраться благополучно. Только вот Деифилия совершенно не знала дороги туда, а возвращаться в Биориг было бесмысленно — нойон, наверняка, хорошо там обосновался. Да и вряд ли тётя Ингрид могла знать, что кто-то ещё из её племянников выжил. Да и если бы знала — каковы были шансы, что она решит за ними вернуться?..

Дея тяжело вздохнула и встала с кровати, накинула на плечи то тёплое пальто, которое удалось раздобыть Танатосу месяц назад, взяла в руки рубашку и подошла к двери, чтобы выйти из комнаты. Ей хотелось поскорее выполнить неприятную обязанность, свалить её уже на Санну. Или на Йохана, если тот не решил отсыпаться несколько суток подряд. Во всяком случае, Деифилия и так задержалась с рубашкой для брата — тому уже три дня приходилось носить запасную рубашку предусмотрительного Саргона.

Дверь во что-то упёрлась и отворилась чуть менее легко, нежели Дея Ярвинен ожидала. Она даже подумала, что обязательно выскажет Асбьёрну и Танатосу всё, что думает про их дурацкие шутки. Деифилия осторожно выглянула, стараясь держаться за дверной косяк — как говорится, на всякий случай — и едва не выронила рубашку Асбьёрна из рук.

Рядом с дверью её комнаты лежали новенькие коньки. Настоящие коньки. Совсем-совсем новенькие — было совершенно ясно, что их ещё ни разу никто не испробовал, ни разу не надевал. Они были прикреплены к хорошеньким беленьким сапожкам. На вид, эти сапожки должны были как раз прийтись впору Дее. Деифилия осторожно наклонилась и взяла их в руки. Лёгкие. И на вид — очень удобные. На таких — самое оно прокатиться с ветерком по льду озера.

Точно такие, о каких она мечтала весь последний год, когда начала скучать по подобной забаве. Деифилия зашла обратно к себе в комнату, положила рубашку на стул, а коньки на кровать, закрыла ладошками глаза, посчитала до пяти, потом снова открыла. Коньки не исчезли. Дея прикоснулась к ним ещё, боясь, что они всё-таки растают, растворятся в воздухе — Танатос вполне мог бы подшутить так зло. Если только он, конечно, знал, как выглядят коньки в Биориге.