Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать

Проснувшись второй раз, я снова поводила рукой вокруг, но трава и земля упорно не желали превращаться ни в собственную кровать, ни, на худой конец, в чей-то пол. Пришлось, кряхтя и охая, подниматься и принимать вертикальное положение. Черт побери, что это такое вокруг?

А вокруг был лес. Самый обыкновенный лес, только не такой сырой, как у нас под Питером, а светлый и пронизанный солнечными лучами до самой земли, на которой росла веселенькая зелененькая травка. Охренеть…это что, я так вчера напилась, что не помню, как очутилась в лесу? А, может, это и не вчера было? Почему у меня в голове провал? И пить охота так, что хоть умри… Жажда пересилила все эмоции, я поднялась на ноги и пошла куда глаза глядят, в надежде найти воду и людей. Желудок то и дело порывался наружу и это свидетельствовало только о том, что я действительно вчера пила. Но кто завез меня в этот лес? Чудеса да и только.

Шла я весьма бестолково. Кружила между деревьями, проходила по каким-то склонам, постоянно прислушиваясь к окружающему миру, но кроме леса вокруг не было ничего. Очень странно, потому что найти вокруг Питера в радиусе ста километров такую глухомань просто невозможно. Ни дороги, ни тропинки, как на другой планете! Рельеф местности тут был холмистый и очень скоро я даже приблизительно не могла сказать, откуда я пришла, зато натолкнулась на ручеек, весело бежавший между двух склонов. Водичка в нем была чистая и холодная, моментально утолившая жажду. Умывшись, я присела на камень и попыталась сообразить, что делать дальше. Безусловно, надо искать людей, но где? Подобные холмы и распадки я видела только на картинках, где они могут находиться в действительности — ХЗ. Может, идти вдоль ручейка? Он должен куда-то впадать, например, в речку или озеро, а вдруг там люди?

Ручеек привел меня к небольшой речушке и только здесь я обратила внимание, что местность вокруг далеко не равнинная. Это куда меня занесло? Карелия? Кольский полуостров? Строить предположения было бесполезно и я опять пошла вперед, вниз по течению речушки. Берега были достаточно приличные для пешей ходьбы, голова прошла и только в желудке что-то рычало и требовало еды. Плохо, очень плохо…Речка последний раз вильнула и сверзилась маленьким водопадиком с каменного утеса, а я застыла в изумлении, потому что дальше передо мной открывалась совершенно непостижимая в своей сюрреалистичности картина, которой здесь не могло быть ни при каких обстоятельствах!

Вдалеке темнели горы, скорее всего, заросшие лесом и между ними и мной лежала пологая равнина, испещренная узкими дорогами, зелеными квадратиками и прямоугольничками, коробочками с темно-красными крышами и башенками. Но самое впечатляющее было то, что почти посреди равнины возвышалась стена с башнями, которая окружала дома с такими же красными крышами, что и у коробочек в долине! Среди этих крыш выделялись несколько настолько островерхих, что кроме как предположить, что это католические костелы, я не могла. Понятно, что вокруг не Питер и даже не Россия, а я-то тут откуда взялась?

День уже клонился к закату, а я все не могла заставить себя двинуться в долину, где совершенно точно жили люди. Было страшно переступить незримую границу, отделявшую в моем сознании этот мир от того, в котором я жила двадцать пять лет со дня рождения. Казалось, что на этом склоне я еще как бы дома, только заблудилась, а вот сделай шаг и все, назад дороги нет. Проходя вдоль небольшого обрыва то вправо, то влево, я старалась не отходить далеко от водопадика — все-таки там чистая вода, а без нее хуже, чем без еды. В лесу не было ни ягод, ни грибов. То ли не сезон, то ли не водится тут такого. Когда темнота упала на лес, я привалилась спиной к стволу, у основания которого была небольшая ложбинка, и заснула с надеждой, что это все пьяный бред.

Надежда не оправдалась — проснулась я от яркого солнца и все в той же ямке. Осознание того, что я нахожусь хрен знает где, приходило медленно, но неотвратимо и заставляло искать пути решения. Наполоскавшись в речушке, я осторожно сползла с обрыва и, прячась за деревьями, двинулась в сторону видневшегося вдали города. Авось там не людоеды живут…

Осматривая деревья в лесу, я узнала наши елки и сосны, вроде бы встретились вязы или ясени, совершенно точно был орешник и дуб, а остальные листья навевали мысль о моей несостоятельности в области флоры. Но раз тут наши обычные деревья, значит, это все-таки Земля, а не инопланетный террариум для идиотов. Еще я сумела подойти поближе к дороге и разглядела в облаке пыли телегу с самой обыкновенной лошадью. Кто правил телегой, было непонятно, пыль скрывала сидящего. Вернувшись в лес, я продолжила путь к городу, удивившись только расстояниям — от водопадика вроде бы и недалеко казалось, а на деле я уже полдня иду, а даже до ближайшего села не дошла!

Ноги устали от перехода, есть хотелось неимоверно и я присела на ближайшей полянке, стащив ботинки и носки. Так и есть, один сбился и уже наливалась приличная водяная мозоль…ща я ее проколю ногтями, посушу ноги и пойду дальше…

— Гутен таг, фройен!

Подпрыгнув, взвизгнув и повалившись в траву одновременно, я уставилась на высокого худого человека в непонятной одежде и войлочной шляпе. Длинные немытые волосы болтались почти до плеч, костистые здоровенные ладони лежали на деревянном посохе и мешке, подвешенном у пояса, а еще там виднелись длиннющие ножны и поблескивала рукоять. Незнакомец склонил голову набок и с любопытством наблюдал, как я пытаюсь нащупать свои ботинки и носки, не отрывая он него взгляда. Постояв так, он присел на землю, сняв мешок с пояса, положил рядом палку и скрестил ноги по-турецки.

— Эй! — он улыбнулся и что-то спросил.

Я помотала головой и попыталась вслушаться в его речь, приложив ладонь к уху. Он понял и повторил свою фразу медленнее.

— Вир ист хайм?

В школе я изучала немецкий и даже имела по нему нетвердую пятерку, но здесь я уловила только первые два слова, что же было последнее, то ли не помнила, то ли тут другой диалект. Но на всякий случай повторила за ним фразу.

— Ансельм, — ткнул себя в грудь мужчина. — Вир ист хайм? — повторил он и указал на меня пальцем.

Ага, расчет оказался правильным и он спрашивает, как меня зовут.

— Марита.

— Мар-та. Марта, — повторил Ансельм. — Вахер бист ду цайт?

Я опять повторила фразу за ним, стараясь произносить слова так же, как и он.

— Их лебе ин Варбург. — Ансельм показал рукой себе за спину.

— Варбург…ист… — я с трудом припоминала забытые слова из школьного курса, — штадт?

— Я, я, — закивал мужчина. — Варбург ист гроссе штадт! Вохер ист гекоммен бист?

Я пожала плечами — не понимаю, хотя вроде бы он спросил откуда…

— Их кам аус Варбург, — он ткнул в себя и потом показал за спину. — Вохер ист гекоммен бист? — повторил он.

— Нихт… — я постучала себе по голове. — Эрнен.

— Варум? — удивился Ансельм и встал, протягивая ладони навстречу. — Фюхте дих нихт, их верде дих.

Опасности от него не исходило и я только вытянула руки ему навстречу ладонями, чтобы он не подходил ближе.

— Гут, гут, — успокаивающе сказал он. — Фюхте дих нихт.

Он снял шляпу и провел себе по голове пальцами, потом посмотрел на них и стал что-то объяснять. Получалось, что он просит посмотреть мою голову…

— Копф? — я показала себе на голову.

— Я, я, — обрадовался Ансельм. — Мёхте их дих. Нихт шмерц.

Шмерц — боль, значит, убеждает, что посмотрит и не будет больно. Ну ладно…рискнем…

Он довольно долго осматривал не только мою голову, но и оттягивал веки, просил раскрыть рот, трогал мочки ушей и слушал пульс то на шее, то за ухом, прикладывая длинные жесткие пальцы. Закончив осмотр, Ансельм покачал головой и стал копаться в своем мешке, перебирая пучки трав. Что-то ему не понравилось и он побросал все назад, завязал мешок и пригласил меня сесть рядом с ним, похлопав по плоскому камню. Разговор был примитивный и односложный, кое-что я понимала, переспрашивала, он терпеливо пояснял на пальцах, рисовал на камне и через час общения с ним я уже основательно взмокла и одурела, но дело стоило того — появилось понимание чужого языка. Совсем немного, но это лишь начало.

Ансельм шел из Варбурга, был он здесь или травником или лекарем. Варбург был большим городом, где жили люди, много людей. Еще он сказал, что в лесу нельзя быть женщине, потому что там волки и какие-то бьяры. Очень упорно он добивался от меня, откуда я пришла, но я ссылалась на голову и показывала на лес над обрывом, откуда я спускалась. А действительно, обману никакого, не знаю я, где проснулась! Осматривая джинсы и рубашку, он закатывал глаза и смеялся, трогая ткань. Покрутил пуговицы, потрогал «молнию», шнурки на ботинках и долго рассматривал серебряное кольцо с фианитом, выворачивая мне руку.

— Шлехт! — припечатал он, проведя указательным пальцем по рубашке и джинсам. — Мас кляйд унд рок! Ман масс ин ди Варбург гехен, — и указал в сторону долины. — Стих ауф!

Последнее сопроводилось поднятием ладони, мол, надо вставать и идти в Варбург. Еще за что-то он заклеймил мою рубашку и джинсы, сказав, что это плохо, но не объяснил, почему. Похлопал меня по плечу, погладил по голове, как ребенка и потянул за собой, взяв за руку. Солнце еще стояло высоко, когда мы вышли на убитую дорогу и направились в сторону города. Навстречу нам попадались телеги с людьми, одетыми крайне бедно и просто в какую-то мешковину, пару раз проскакали всадники, вздымая тучи пыли, а в основном по краям дороги жались редкие пешие оборванцы с палками и мешками, как у Ансельма. Я во все глаза рассматривала то, что попадалось на пути, пытаясь понять, куда я угодила. Что это не привычный мне 21 век, я поняла сразу, но верить в это упорно не хотелось. Еще тут говорят по-немецки или уж очень похоже на этот язык…осталось только выяснить, что это за страна и где она находится, а для этого надо научиться говорить и понимать аборигенов. Хорошо бы еще научиться читать в перспективе, но пока задача стояла одна — дойти до людей и определиться с местоположением. То, что первый, кто попался мне на пути, оказался таким мирным, ни о чем не говорило — тут запросто может быть все, что угодно, от просвещенной монархии до диктатуры, от рабовладения до времен буржуазной революции. Сказаться больной на голову было неплохой мыслью — так можно прикинуться кем угодно, лишь бы не приняли за… за кого тут могут принять, чтобы не счесть опасной для общества? Из головы всплывали только ведьмы и шпионы, которых нещадно уничтожали. Кто уничтожал? Да та же церковь и короли…ой ты, господи, только бы за ведьму не приняли, не зря Ансельм сказал, что моя одежда плохая!

Сам Ансельм тем временем тащил меня по дороге, крепко зажав руку. Вырываться и убегать не имело смысла — во-первых, пока не было ничего опасного, во-вторых вокруг то и дело попадались люди, которые тут же станут меня ловить, в-третьих, в лесу я долго не проживу одна.

К городским воротам мы подошли уже почти в сумерках. Ансельм сунул стражникам что-то в руки и те разошлись в стороны, пропуская нас в город. Народу на улицах было немного и они все провожали нас удивленными взглядами и оставались судачить между собой, хотя никто не показывал пальцем и не кричал в нашу сторону. Быстрым шагом мужчина протащил меня по узкой улочке с широкой канавой посередине, удивительно чистой для нее, свернул еще пару раз в более узкие переулки и застучал в обитую железом толстую дверь здоровенным молотком, висевшим рядом на цепочке. Втолкнул меня в темную прихожую, что-то бурча сзади, и захлопнул дверь, заложив здоровенный засов. Тот, кто открыл дверь, посторонился, пропуская нас, и в нос ударил запах старого дерева, непроветрившегося чада от жира, лежалых тряпок и сушеных трав. Ансельм провел меня по узким коридорам в комнату со столом и стульями, усадил на один и сам сел напротив, сложив руки на груди.