Бирюзовые нити

Во всяком случае, примерно так рассказал Ванессе о случившемся Лемест. Примерно этими словами.

Всего лишь легенды, пожалуй. Из тех, что рассказываются всем и каждому, набирают кучу подробностей и превращаются в нечто невообразимое, нечто лишь отдалённо напоминающее исходное событие. Леместа не было тогда, когда Арго вонзил меч в грудь Николая. А уж Ванессы не было тем более. Только этому хотелось верить больше, чем правде, которую едва ли знал кто-то помимо этих двоих и императрицы. Правда никогда не бывает приятной, давно уяснила для себя сенатор. Она только причиняет боль, растравляет раны, убивает столь жестоко и кровожадно, что и думать об этом иногда тошно. А уж в таких случаях, когда о событии были сложены легенды, тем более не следует знать, как это было на самом деле. В большинстве случаев от этого станет дурно. Почти всё в действительности оказывается настолько грубым и вульгарным, что от этого только начинает кружиться голова, а лучше никому не становится.

Возможно, кто-то и предпочитает знать правду в любом случае. Ванесса себя к подобным людям точно не относила. Правда никогда её не интересовала. Зачем? Если можно ничего не видеть, не замечать, жить, как жилось раньше — хорошо, спокойно, когда дурных мыслей в голове не застревало, когда боль и страх не били по вискам, когда в душе не появлялась удушливая волна липкого страха за что-нибудь, когда жизнь состояла лишь из открытых — как казалось тогда — улыбок, смеха, весёлых танцев, осознания собственной важности, какой-то едва объяснимой гордыни... Но это была та жизнь, о которой Ванесса не могла не вспоминать с улыбкой — жизнь слишком глупая, лишённая всякого смысла, но чем-то необъяснимо прекрасная и яркая. И крылья у сенатора тогда были яркие-яркие. Словно бы были сделаны из самых настоящих изумрудов. И глаза сияли тем огнём, который может заглушить лишь опыт — огнём невинности, какой-то чистоты и, конечно же, надежды. Теперь надежды не осталось. Ни одной искорки. Даже самой маленькой. Возможно, это и называли взрослением, но, в таком случае, Ванесса бы отдала всё, что угодно, чтобы навсегда остаться той глупой обаятельной девчонкой, думавшей, что весь Ибере у её ног.

Карел поровнялся с ней и, как только это стало удобным для него, схватил её за рукав пальто. Ванесса почувствовала, что, иди она хоть чуточку быстрее, ткань уже треснула бы из-за этого в руках генерала. Сенатор не смогла удержать испуганного вздоха, и уже мгновение спустя корила себя за недостаток выдержки. И за трусость. Карел держал её довольно крепко. Почти грубо. Это даже не бесило. Вызывало лишь презрение. Ванесса никогда не умела заставить себя уважать мужчину, что был бы груб по отношению к женщине. Даже если женщина сама этого заслуживала.

Ванесса чувствовала себя неловко, и от этого только больше раздражалась, понимала, насколько это глупо, и сердилась ещё больше. И она уже не могла бы ответить при всём желании, на кого именно она злится — на себя, на Мерсера, на Сенат или даже на Горского. В её голове всё перемешалось и словно бы стало одним целым. Это показалось бы сенатору странным, если бы она сердилась хотя бы чуточку меньше. Но она чувствовала себя такой раздражённой, что всё остальное отступало на задний план.

— Уберите руку с моего запястья! — зло процедила сквозь зубы Ванесса. — Не смейте ко мне прикасаться!

Мерсер отпустил её. Только посмотрел на неё так... Сенатор не знала, как можно это объяснить. Знала только, что взгляд этот был ей до дрожи неприятен, но страха перед генералом она не чувствовала никакого. Напротив, в душе её появлялась какая-то необъяснимая, даже противоестественная смелость, которая вряд ли была разумна в таких обстоятельствах. Она чувствовала, что ей хочется много чего сказать генералу. Много чего такого, что едва простили бы даже Марии ГормЛэйт, которая, всё-таки, была супругой Киндеирна и пользовалась некоторыми привелегиями.

Леди Мария была настоящей знаменитостью Сената, и не уважать её Ванесса не могла, хотя и далеко не со всеми её доводами могла согласиться. Леди Мария была необыкновенной женщиной, и дело было не только в Арго Астале, который в своё время был настолько в неё влюблён, что... Кажется, это было ещё до их свадьбы. То, что он натворил в её честь тогда, теперь упоминалось достаточно часто, хоть и реже, чем в ту пору, когда это только произошло. Кажется, это случилось именно в день Саменреты. Во всяком случае, княжна всегда слышала, что это случилось именно в день богини любви. Впрочем, подобные мелочи могли оказаться и вовсе выдуманными лишь потому, что так звучало лучше, краше, что история становилась более романтичной и яркой. И в облике довольно грубого, острого на язык и довольно безжалостного генерала появлялось нечто, из-за чего кто-то из маленьких девочек из пансионов для благородных девиц мог считать его образцом галантного кавалера с не слишком хорошей, правда, репутацией.

— Я думал, княжны Ахортон предпочитают воздушные платья и музыку всей этой грязи Сената! — бросил он небрежно, и Ванесса едва удержалась от того, чтобы не ударить его чем-нибудь. — А вы столько времени проводите там и, кажется, вполне довольны своей работой и её последствиями.

Это было почти оскорбление. Намёк на её несчастную сестру, с которой у Мерсера некоторое время назад была интрижка. И от этого становилось ещё более противно. Лемети была совсем не виновата в том, что была несколько наивна, воздушна и беспечна. Возможно, Ванесса сама была бы такой же — если бы не училась с десяти лет в Академии, а после не оказалась бы в западном крыле Сената, где весьма усердно работала уже довольно долго... Иногда ей даже хотелось быть такой, как её сестра. Иногда. Довольно редко, на самом деле. Реже, чем, вероятно, должно было хотеться.

Ванесса даже пожалела, что рядом с ней нет никого из восточного крыла Сената. Саломея ударила бы этого генерала, оттолкнула бы, завизжала бы на всю улицу и бросилась бы бежать — это было вполне в её стиле. А Амелия — эта девчонка с алыми волосами, лицом похожая на фарфоровую куклу — точно придумала что-нибудь каверзное и, в конечном счёте, не слишком-то приятное для Мерсера. Впрочем, зная Амелию, она могла сделать что угодно, и это не вышло бы ей боком — отец её в своё время, это было довольно давно, выловил из реки едва не утонувшего Хуана Астарна, и Киндеирн готов был сделать многое, чтобы облагодарить за такую услугу.

В восточном крыле всё было проще. Там было много вспыльчивых особ, и Ванесса вполне сумела бы затеряться на их фоне. А так — она могла только мечтать о том, чтобы расцарапать Карелу лицо. И в какой-то момент княжне показалось, что подобная выходка была бы именно тем, о чём она мечтала всю свою жизнь, и лишь усилием воли ей удалось подавить это желание и сдержаться. Во всяком случае, не показать этого внешне.

В восточном крыле всё было проще и правильнее. Оно отвечало за другую сферу жизни Ибере, и сенаторы оттуда были прямолинейнее, вспыльчивее, они старались говорить всё как было и редко были достаточно вежливы, чтобы хоть кто-нибудь из дворян пригласил бы их на один из своих балов. В восточном крыле почти не было сенаторов из числа дворян. Во всяком случае, из великих и средних дворянских родов, как это было в северных башнях и западном крыле, да и представителей купеческих родов тоже почти не было, в отличие от южного Сената. Впрочем, официальных данных о том, в какую часть Сената отправляли выпускников академии, не было. Ванесса не знала, почему её поместили именно в западную, а её кузину отправили в северную.

— Я думала, вы не должны быть чем-то подобны Джанхагскому Прокурору, быть не хуже его, — улыбнулась сенатор, стараясь говорить как можно более сладко, елейно. — А вы ему и в подмётки не годитесь. И ладно бы дело было только в том, что магии в вас меньше — харизмы-то вам тоже не хватает.

Она развернулась и снова продолжила идти, в глубине души опасаясь, что Мерсер может что-то предпринять относительно неё. Впрочем... Возможно, стоило сказать Горскому, что она его раскусила. Тогда и месть Карела не будет так страшна — против Элины Мерсер вряд ли сможет что-то сделать. Впрочем, Горская никогда не одобрит связь своего единственного — благодаря Мейеру — сына с сенатором.

А на счёт того, что в Кханготане было тепло, Ванесса, всё-таки, несколько погорячилась. Поднялся ветер, и стало совсем зябко. И сенатор поправила шарф так, чтобы он закрывал не только её шею, но и уши. О красоте причёски, впрочем, из-за ветра пришлось забыть, и княжна даже несколько пожалела о том, что не наняла извозчика, который смог бы домчать её прямо от здания Сената до самых дверей кафе, где они с Сергеем договорились встретиться.

Ванесса не любила холод. Она не боялась его, но, право слово, совершенно не любила, хотя и сама едва понимала, почему. Просто не любила. Как не любила жасминовый чай, жёсткую ткань формы военных, тихие надтреснутые голоса и цветы шиповника. А ещё — ходить два раза в одно и то же кафе или в один и тот же театр. Это просто... было. Словно родилось вместе с ней. Ванесса не слишком-то стремилась размышлять о том, какая магия руководит жизненным циклом каждого — в Сенате и без неё хватало охотников. А холод, всё-таки, она совсем не любила, предпочитая то едва заметное тепло, присущее Девентеге и многим другим уровням...

Кханготан славился своими мостами через реки магии, бурлящей, живой, что текла через все уровни Ибере, но именно здесь словно превращалась в воду. В Кханготане было множество красивых зданий — по правде говоря, ни одного некрасивого, так как именно сюда обычно прибывали послы из других миров. Да и обустраивал его в своё время, кажется, Манфрид Анкраминне, покойный муж императрицы. Вряд ли на Кханготане в таком случае хотя бы что-нибудь могло оказаться некрасивым, безвкусным или непродуманным. Но тут было, всё-таки, довольно прохладно, и небо в большинстве случаев было скрыто за облаками или тучами. Было бы куда проще, если бы здание Сената находилось на каком-нибудь другом уровне, а не в Изимском предместье Кханготана. Где-нибудь, где погода не такая однообразная — на внешнем уровне Ибере даже летом было прохладно. Княжна не была против такой погоды, но не круглый же год!

В кафе Ванесса практически влетела. Едва не поскользнулась и не грохнулась на мокрой от растаявшего снега керамической плитке. Она чертыхнулась и схватилась за ручку двери. К счастью, ей удалось не упасть. Это было бы совсем обидно. И она выглядела бы ещё более глупо, нежели обычно. Какой-то официант посмотрел на неё чуть настороженно, и Ванессе подумалось, что будь она младше, обязательно бы смутилась. Но ей было столько лет, сколько было, так что княжна лишь усмехнулась и вошла в зал, довольно быстро отыскала нужный ей столик и присела в кресло. Кафе — стоило отдать должное вкусу Сергея — было довольно уютным.

— Здравствуйте. Четыре чашки кофе, пожалуйста, — сказала Ванесса официанту, когда тот подошёл к ней. — Один латте с ежевичным сиропом, второй — с карамельным, третий — с банановым, а четвёртый... Тоже с ежевичным. Не сразу, пожалуйста. Я жду своего парня, он опаздывает.

Заказывать пирожные сенатор пока не стала. Если Сергей будет опаздывать слишком сильно, и сенатору придётся просидеть здесь больше, чем полчаса, она обязательно закажет себе ещё пирожных, молочные коктейли и ещё что-нибудь. В любом случае, она проголодалась достаточно сильно, чтобы съесть половину ассортимента в этом кафе.