Бирюзовые нити

Часы показывали шесть часов пополудни. Горский опаздывал на сорок минут, и Ванесса уже начинала сердиться. Это уже вошло в привычку: он всегда опаздывал, а она всегда сердилась на него за это. А ещё у них вошло в привычку соревноваться, кто придёт позже. Точнее, это у неё это вошло в привычку. Горский всегда каким-то образом приходил позже и об этом соревновании ровным счётом ничего не знал. И это, пожалуй, было ещё более оскорбительно. Ванесса не любила приходить первой. Она совершенно не представляла, что ей делать всё время ожидания — обычно в Сенате именно она не отличалась особенной пунктуальностью, все остальные обыкновенно приходили минута в минуту.

— Прости, опоздал! — выдохнул Горский ей в шею, когда уже была допита первая чашка кофе.

Холодом, как и всегда. От него всегда веяло холодом. Даже если он уже три часа просидел в душном и жарком помещении, холод не только не исчезал, он, казалось, прилипал к нему ещё сильнее. И Ванессу всегда это неимоверно бесило. Иногда она удивлялась своей выдержки — иногда, во время разговора ей ужасно хотелось запустить чем-нибудь в его голову. Чем-нибудь тяжёлым. Или острым. Или острым и тяжёлым, как меч Арго Астала. Не самый плохой вариант, как казалось Ванессе. Только вот у неё вряд ли хватило бы сил этот меч поднять.

Это передалось ему от мамочки, ехидно сама себе мысленно заметила Ванесса, от ледяного генерала Элины Горской, женщины, чьё имя так часто звучало в военных училищах как пример истинного хладнокровия перед лицом опасности и в школах для девочек как предостережение. Ему многое передалось от матери — пепельные волосы, несколько неестественная всегда улыбка, манера говорить, держать себя с подчинёнными... А от отца — только пронзительный взгляд светло-серых глаз. Его отца Ванесса знала куда лучше. И уважала, пожалуй, куда больше. Иван Рейнвейрс никогда не был хорошим воином или хорошим политиком. Он был всегда кем-то большим, и семнадцатилетняя Ванесса — впечатлительная, как почти все девочки в этом возрасте — почти обожала его. Сергею в ту пору не было и четырёх — вряд ли он мог сколько-нибудь хорошо помнить своего отца. Ванесса вот своего совсем не помнила, хотя ей было уже лет пять, когда он пропал. Она никогда и не вспоминала об этом — лишь знала. И всё.

— Вижу, что опоздал, — сказала Ванесса таким тоном, в котором можно было уловить и радостные нотки, и раздражение.

Подходит официант, и Горский заказывает себе жасминовый чай, а Ванесса просит принести ей вон то пирожное — покрытое голубой глазурью и украшенное двумя ягодками ежевики. За счёт Горского, разумеется. Пирожное кажется Ванессе довольно вкусным на вид, и ей интересно проверить, не ошиблась ли она. Девушка никогда не любила ходить в одно и то же кафе несколько раз. Предпочитала каждый раз посещать что-то новое. Пробовать что-то новое. Ни в коем случае не останавливаться надолго на одном и том же месте. Не сказать, что Сергей разделял её мнение. Вероятнее всего, считал блажью, как и почти все, кого сенатор знала.

Впрочем, это было совсем неважно. Горский терпел эту её прихоть, а она старалась терпеть его непунктуальность. Пожалуй, им обоим не стоило злиться друг на друга. Но она злилась. Злилась так сильно, что едва была в состоянии отвечать ему достаточно вежливо и мило. Впрочем, вероятно, этого и не требовалось — он не требовал от неё ни вежливости, ни ласковости, и от этого находиться рядом с Сергеем было куда проще, нежели, например с коллегой её матери. Он не врал ей в лицо, хотя и недоговаривал кое-что, о чём Ванесса прекрасно догадывалась. Вряд ли это можно было считать ложью, если княжна уже обо всём знала.

— Сердишься? — Горский не извинялся, и сенатор это прекрасно видела. Он никогда не извинялся, даже если был неправ. И это качество Ванесса тоже в нём не любила.

Он ей, пожалуй, не нравился. Нет — совершенно точно не нравился. Как не нравились ей его вечно холодные руки и уставший взгляд. Не нравилось его поведение, от самых ничтожных жестов до принципов, которые он старался воплощать в свою жизнь. Он был совершенно другим. Будто бы из абсолютно иного мира, нежели она. Будто бы воспитывались они в противоположных точках вселенной или даже в разных.

У него голос был очень тихий. Будто сорванный. Но очень пронзительный. Не такой как был у Ивана. И уж точно не такой как у Элины. Генерала, впрочем, Ванесса видела всего один раз. Тогда, когда у неё самой ещё был роман — даже что-то ещё более незначительное — с Сонгом, падишахом⁶ Элины, но и этого было достаточно, чтобы понять. Да и у братьев Элины голоса были совсем другими. Не надреснутые. Не едва-едва хриплые...

— Нисколько, — поджала губы Ванесса и отпила из чашки ещё кофе. А потом нахмурилась и добавила: — Сильно сержусь.

Горский выдавил из себя некое подобие улыбки. Точнее, ему, наверняка, даже казалось, что он улыбается, только вот назвать это улыбкой княжна не смогла бы при всём желании. Впрочем, представлять, что он улыбается по-настоящему, Ванесса никогда не умела. С воображением у неё было всё не так уж хорошо, как, вероятно, могло показаться. В любом случае, Сергей попытался сделать вид, будто бы ему стало смешно, и сенатор не смогла удержать усмешки.

Следующие минут десять — или больше, во времени княжна ориентировалась тоже не слишком хорошо — прошли в молчании. За соседним столиком какая-то дамочка громко возмущалась своей подруге поведением мужа. Смешно и глупо. Как будто бы вся жизнь этой леди зависела лишь от её супруга! Ванесса не могла согласиться, будто бы счастье женщины может зависеть от какого-то мужчины, если его счастье не зависит от этой женщины. Она не понимала. Сестра её, должно быть, смогла бы понять подобное, но... Ванессе это казалось противным. Всегда казалось. И в детстве, и сейчас. Возможно, счастье ещё могло зависеть от магии или от того, нравится ли человеку дело, которым он занимается, но вряд ли от другого человека.

Во всяком случае, так не должно было быть.

Горский молчал. Очевидно, думал, что он может ей теперь сказать. И, не находя слов, продолжал думать дальше. Возможно, обдумывал, как вести себя дальше — Ванесса из проверенных источников знала, что пару дней назад он пытался отказаться от своей миссии. И это было... мило с его стороны. Столь мило, что сенатор едва ли могла требовать от Сергея чего-то большего. Нельзя было требовать, учитывая то, где работал он и где работала она. Слишком разные должности. Слишком разные службы⁷.

— Мы уже давно вместе, — заметил он едва слышно, — а ты до сих пор ни разу не называла меня по имени.

Официант принёс, наконец, пирожное, и княжна едва-едва смогла удержаться от язвительного комментария — в этом кафе ничего не пекли прямо на месте, вся продукция привозилась по утрам, а несли ей это пирожное столь долго, будто бы делали его только что. Или хотя бы украшали. Ванесса хотела бы разозлиться на официанта, но, впрочем, промолчала и холодно улыбнулась.

Официант вряд ли был виноват в произошедшем. И уж точно — не был виноват в том, что Горский задал ей очередной идиотский вопрос. Официант просто работал здесь. Трудился, отрабатывал деньги, которые ему платили. Нельзя было сердиться на него за то, что Сергей говорил глупости.

Слова Горского насмешили её. Она часто называла его по имени в своих мыслях, но почти никогда не говорила этого вслух. Произнести его она не могла и сама едва знала, почему. Просто не получалось. Именно это твердила себе Ванесса, чувствуя, что вопрос ей не понравился. Она вообще не слишком-то любила на что-то отвечать. По работе ей в основном приходилось задавать вопросы. Отвечали на вопросы чаще другие. Ей редко подобное позволяли. Всё больше просили передавать право ответить кому-то другому. К счастью, такое было позволено.

— А ты разве этого заслуживаешь? — Ванесса отломила вилкой кусочек пирожного и тут же положила этот кусочек к себе в рот. — Разве ты заслуживаешь того, чтобы я звала тебя по имени, господин «проверяющий Сенат»?

Пирожное оказалось довольно вкусным, хоть и не настолько, как сенатор ожидала. Глазурь была несколько не такая, как в кондитерской на набережной реки Шаветт, что течёт в предместье Кроббо. В той кондитерской сенатору тогда очень понравилось, хотя и находилась она не в самом престижном предместье уровня. И если бы Ванесса ходила в одно кафе дважды, она обязательно пришла бы туда снова. К тому же, вид из окна кондитерской открывался просто великолепный.

Река Шаветт была обыкновенной. Не магической. Обычной рекой, несущей воду. Находись эта речка где-нибудь на другом уровне, летом там бы купались ребятишки... На уровне, где была академия, тоже была подобная речка. Ванесса с подружками — к мальчишкам она лет в двенадцать почему-то относилась с большим недоверием и почти с презрением — тайком от дежурных преподавателей выбиралась иногда ночью к реке, и они долго-долго плескались в ещё не совсем остывшей после жаркого дня воде, а потом снова пробирались в свои спальни, искренне надеясь, что никто не узнает об этой проделке.

— Так ты знаешь? — удивился Горский.

Впрочем, «удивился» было не совсем то слово. Вряд ли Сергей был способен на столь сильные эмоции. Во всяком случае, княжна так думала. Чтобы удивиться чему-нибудь, нужно уметь чувствовать — бояться, сердиться, любить... А Горский... Разве он умел бояться, сердиться или любить?..

Так не удивляются. Нормальные люди, во всяком случае. Хоть что-нибудь, но обязательно промелькнёт в глазах или уголок губ дёрнется, или ещё что... Но у Сергея ничего не промелькнуло.

Он был похож на механическое создание — из тех, которые стоят в магазинах и продаются теперь уже за весьма неплохую цену. Из них получаются идеальные дворецкие или носильщики. Там, где не нужно душевного тепла, эти товарищи из винтиков прекрасно справляются. И даже совсем не кажутся убогими. В некоторых дворянских поместьях стояли такие экземпляры... Некоторые — за несколько тысяч теджи, некоторые — за десяток льдистых монет⁸. На Девентеге тоже была такая механическая кукла. Появилась не так давно, и в последний свой приезд Ванессе удалось увидеть её. Жалкое зрелище, пожалуй, если не знать досконально, как эта штука работает и сколько усилий пришлось в неё вложить. Ванесса не знала и знать, по правде говоря, не хотела. Для неё всё это не представляло ни малейшего интереса. И она просто не понимала повсеместной в Ибере моды на этих чудовищ.

Горский был совершенно не таким, как она представляла его, когда ещё не познакомилась с ним — всё вспоминала Ивана Рейнвейрса, думала, что сын будет очень на него похож. А он был больше похож на Элину, от которой иногда в дрожь бросало, пусть ничего плохого про неё Ванесса не могла бы сказать. И, пожалуй, когда Сергей только подошёл к ней в день их знакомства, она долго поверить не могла, что он именно тот, за кого себя выдаёт. И потом ещё долго думала, что родила Элина, всё-таки, не от Рейнвейрса. Это уже после она увидела родинку на шее Сергея — тот всегда носил вещи с высоким воротом, а у Ивана шея всегда была открыта.

— Я в Сенате не только за красивое личико, — неспеша проговорила княжна, стараясь смаковать каждое произносимое ей слово. — Знаешь ли, я не настолько глупа, чтобы не понимать, чего ради ты стал за мной ухлёстывать. И с выдержкой у меня не настолько плохо, чтобы сразу кидаться на тебя и пытаться выцарапать тебе глаза.