Одна посылка в квартал Длинных плащей

Казалось, Кренеус был разозлён этой новостью.

-- Я хочу, чтобы ты, Кальвин, спрятался в нише за портретом моего деда и помог их поймать.

-- Один вопрос. Если каждый маг в состоянии сотворить заклинание, изменяющее саму суть пространства, что вам мешает превратить свою сокровищницу древностей в пустую комнату без окон и дверей?

Маг улыбнулся уголками рта.

-- Не перестаю удивляться своей прозорливости. Когда ты оба раза входил в мой дом, Ранф приглашал тебя? – Кальвин покачал головой в ответ. – Потому-то ты видишь только то, что я позволяю тебе увидеть. Эту комнату, своё истинное лицо. Даже Ранф ещё находится под действием заклинания.

-- Но как?

-- Заклинания, порой, работают весьма специфично. Я могу поддерживать выборочные иллюзии, если не приглашаю своего гостя в дом. В то же время, когда гость приглашен – все маскирующие заклинания перестают на него действовать, - Кренеус снова сел за стол и подался вперёд. – А на банкете я обязан пригласить каждого мага в свой дом. Старые условности, опирающиеся на древнейшие истины, не позволяют мне, как хозяину дома попрать главный принцип гостеприимства – приглашенный в дом получает защиту от любых моих действий магического или физического характера. Я просто обязан выпустить его из дома живым, иначе магия меня накажет.

-- Хитро.

-- Даже не представляешь насколько, - серьёзно сказал Кренеус. – Так что, я могу рассчитывать на твою помощь.

-- Просто посидеть за портретом и предупредить, когда кто-то покусится на ваше имущество, мэтр Кренеус? – уточнил Кальвин.

-- И приглядеть на самом банкете за гостями.

-- Звучит несложно.

-- По рукам?

Кальвин почувствовал жжение на руке и вынырнул из воспоминаний. На тыльной стороне ладони, ближе к большому пальцу, виднелась красноватая метка от скрепляющих уз.

7

Солнце горным бараном взбиралось по перистым облакам, когда Кальвин разлепил глаза от тягучего сна. Он ощущал себя выбитым стейком. Поначалу сон был рыхлый, беспокойный, Кальвин несколько раз просыпался ночью и много пил. Но к утру сон затянул, увлёк яркими красками и напрочь забытыми приключениями. Парень закрыл глаза не в силах смотреть на щербатый глиняный потолок.

До его слуха доносились скрип тяжелых повозок торгашей, стягивающихся к базару. Пробивались голоса:

-- Осторожней!.. Сдай левее, ты мне мешаешь!.. Куда ты прёшь, осёл?!..

Возгласы мешали сосредоточиться, а сейчас у него была одна задача – оторвать себя от постели. Он открыл глаза.

Крохотную комнату заполнял прямой желтый свет солнца из окна. Кальвин встал с лежака из нескольких слоёв циновки и выпил воды прямо из кувшина. Пересохшее горло поблагодарило хриплым кашлем. Кальвин дошёл до своего сундука и вынул оттуда рубашку в желто-серую клетку и хлопковые штаны песочного цвета. Рядом стоял сундук родителей, закрытый на массивный амбарный замок. Кальвина всю сознательную жизнь волновал вопрос – что же такого важного в нём лежит? Но он не решался открыть для себя эту тайну. И этим он отличался от своих отца и матери.

Родители Кальвина были археологами в самом печальном смысле этого слова. Они не могли и месяца прожить без тайн. Много лет назад они приехали на край мира – в пустыню Мар – в надежде раскрыть загадку падения цивилизации Мар-Цесаванны. Они считали, что землетрясение могло быть спровоцировано искусственным способом и искали подтверждением своим идеям, месяцами пропадая на раскопках. С пяти лет Кальвин научился жить один. Сначала он ходил в школу при монастыре Хасвана́. Там он сдружился с учениками и монахинями. Кальвин был смышленым мальчиком с пытливым умом и тягой к истории. Его научили грамоте, поведали о науках. Учили и богословию. Впрочем, мальчик задавал слишком много неуместных вопросов и к двенадцати годам стал настоящей занозой. Когда бата́й попытался научить мальчика послушанию, Кальвин сбежал из школы.

От родителей не было вестей уже пару месяцев. Кальвин немного волновался за них, и, тем не менее, чувствовал, что с мамой и папой всё в порядке. Они и раньше писали редко, порой, месяцами пропадая в песках Мар, но парень с пониманием относился к этому. Передать письмо могли лишь местные бедуины, которые доставляли на раскопки припасы.

Около десяти пришла сестра Сэвви и принесла ему скудный монастырский завтрак: три ломтика хлеба с безвкусным маслом, пшенная каша и верблюжье молоко в кувшине.

-- Опять вчерашний завтрак? – Кальвин покачал головой, усаживаясь за стол.

-- Не ёрничай, Кальвин. Это невежественно, - спокойно ответила Сэвви. Она села за стол напротив него, сложила руки и помолилась с закрытыми глазами. Иногда она принуждала делать то же самое Кальвина, но не сегодня.

Пока сестра молилась, он пристально смотрел на неё. Сестра Сэвви была молода и симпатична, и Кальвин, порой, задумывался, что она вполне могла ещё выйти замуж за красивого и богатого купца. Но дав обет Отрешения, женщины избирают другой путь. Лицо землистого цвета, измождённое постоянными постами, бесстрастно читало молитву одними губами во славу Матери песков.

Серый, как всегда чистый и разглаженный балахон, был узковат в плечах и груди. При всей кажущейся обыкновенности, Кальвин на интуитивном уровне ощущал чуждость, будто вместо сестры Сэвви пришла какая-то другая сестра, как две капли похожая на неё.

После молитвы, она подала парню деревянную ложку.

-- Кальвин, - её голос был тихим и робким, - я обещала твоим родителям, что буду приглядывать за тобой. И эти полгода я честно исполняла свой долг.

-- Что случилось? – Кальвин отложил ложку в сторону.

-- Батай[1] назначил меня эванхой[2]. Я должна следить за порядком в монастыре, организовать сестёр. Боюсь, у меня не будет времени посещать тебя, - она принялась расправлять и без того ровные манжеты рясы. – Не беспокойся, я пришлю себе на замену одну из послушниц.

-- Но… сестра Сэвви… а как же наши животрепещущие споры на тему веры? Да и не только на тему веры. Вы ведь всегда понимали меня лучше, чем кто-либо в монастыре. Я тут умру со скуки в четырёх стенах!

-- Не умрёшь, Кальвин, - она улыбнулась одними уголками рта. – Я обещаю, что найду себе достойную замену.

Кальвин резко подскочил со стула и подошёл к ней. Он пытался подобрать слова, уговорить её отказаться от должности, не оставлять его одного, ведь у него не так много друзей. Но внутренний голос совести подсказал ему, что он не вправе так поступать.

Понимая, что пауза затягивается и сестра Сэвви смотрит на его нерешительность, Кальвин опустился на одно колено и взял её за руку. Она пыталась избежать прикосновения. Это было против правил – противоположный пол не должен дотрагиваться до монахинь, но Кальвин чувствовал непоколебимое желание выговориться. Её руки были тёплыми и пахли свежим хлебом.

-- Простите, сестра, что дотронулся до вас, но я… должен… Я должен сказать, что благодарен за всё, что вы сделали для меня. Когда меня привели в храм, я не умел ни читать, ни писать. Мне с трудом давалось обучение, но вы взялись за меня и теперь… благодаря вам, я могу… И потом, после моего побега… От меня отвернулись даже Шиггел и Эхора, но только не вы.

Она тяжело вздохнула и улыбнулась одними глазами.

-- Кальвин, Кальвин. Какой же ты ребёнок.

-- Вы станете прекрасной эванхой, сестра. Я уверен в этом.

Он хотел отнять руки от её теплых ладоней, но теперь уже она его не отпустила.

Они говорили. Последний раз. Сначала о делах в монастыре и утренней молитве, затем Сэвви поинтересовалась, как Кальвин уживается с Шахруком, и не было ли у них перепалок. Сестра попросила не ругаться с сандвакийцем и пообещала молиться за их совместную работу.

О знакомстве с магом Кальвин решил не говорить. Люди веры и магическое сообщество друг друга не переносят. Священники считают чародеев поборниками нравственности. Кальвин еще со школы при храме запомнил слова батая, что магия отвлекает от истинного назначения настоящего человека – быть хорошим сыном Матери песков. Он говорил, что удел человека молиться за себя и близких и воздерживаться от веселья в засуху.

Про самих магов Батай говорил, что живущие в достатке и излишестве маги, высокомерны, коварны и жестоки. Им чужды честность и жертвенность. Позже Кальвин понял, что монахи просто проиграли битву за чудо.

Монахиня будто знала, что Кальвин что-то скрывает, копала глубоко и всё время смотрела в глаза. Он знал, как уходить от зрительного контакта и всё же не смог убедить Сэвви, что ничего не скрывает.

Сестра ушла к обеду. Они закончили разговор на дневнике. Узнав, что Кальвин позаимствовал чтиво у Шахурка, Сэвви принялась убеждать парня, что воровство – тяжкий грех.

-- Но я ведь не ворую у него, - возразил Кальвин. – Я читаю, переписываю, если мне понравилась история, и возвращаю всё на место.

Так сестра Сэвви и ушла – на полуслове. Кальвин долго обдумывал произошедшее. Наверное, он лишался очень важной части себя и теперь чувствовал, как мёрзнет на сквозняке сердце.

8

Кальвин никогда не бывал на банкетах, но увиденное в доме Кренеуса сильно отличалось от его представлений о магах.

К семи вечера дом заполнился гостями. Важные маги расхаживали по дому в роскошных фраках, а женщины сверкали самыми глубокими декольте вечерних платьев, которые Кальвин только мог себе представить.

Маги вели себя непосредственно, совершенно не опасаясь за свою репутацию, ведь кроме них самих, на приёме Кренеуса была только прислуга, а с ними можно особо не церемониться. Гости много и невпопад шутили, в глаза говорили лестные замечания о прекрасном вечернем туалете или причёске, а, отвернувшись, словоохотливо костерили недавних красавцев и красавиц.

Заслушавшись разговором трёх магичек о прелестях утренних утех, Кальвин не сразу услышал возглас:

-- Слуга! Слуга! – тучный, невысокий маг с жёсткой щетиной на подбородке бесцеремонно пихнул парня в бок и подставил бокал. Кальвин на секунду возмутился, но быстро стёр недовольство с лица и участливо налил вина.

-- Так-то лучше, мальчик.

Маг смерил его с ног до головы взглядом.

-- Много тебе Кренеус платит?

-- Что простите?

-- Сколько тебе платит этот старый хрыч? Я готов приютить тебя в Драгморе и платить двойную ставку. Уж поверь, у меня больше денег, чем у этого отщепенца. Будешь ходить в лучших тряпках, какие только можно найти в этой чёртовой пустыни, - маслянистые глаза мага прищурились.

-- Нет, спасибо, - инстинктивно сделал шаг назад Кальвин и наступил на ногу молодому магу в голубом костюме.

-- Какого мрака, парень?

-- Простите, я нечаянно.

-- Оттирай теперь, - маг показал на пыльный след на начищенном носке черной туфли.

Кальвин нехотя опустился на корточки и, оттянув рукав рубашки, вытер обувь.

Молодой маг посмотрел на парня сверху вниз и ушел вглубь зала. Кальвин медленно поднялся, схватил бутылку двумя руками и принялся её душить то ли от гнева, то ли от собственного бессилия.

-- Покладистый нрав, мне такие нравятся, - послышалось за спиной сопение толстого мага. Кальвин спешно ретировался, не желая больше находиться в его обществе ни секунды.