Учение о подобии

Капитализм как религия

В капитализме можно увидеть некую религию, что означает — капитализм в своей сущности служит для освобождения от забот, мучений, беспокойств, на которые прежде давали ответ так называемые религии. Доказательство наличия религиозной структуры капитализма — не только того, что подразумевалось Максом Вебером, когда он говорил о нем как о религиозно обусловленной формации, но и того, что он есть, в своей сущности, религиозное явление, — увлекло бы нас сегодня на окольные пути всеобъемлющей полемики, несоразмерной предмету. Мы не способны затянуть сеть, внутри которой находимся сами. Придет время, и проблему эту удастся рассмотреть.

Однако в настоящем уже стали заметными три черты[44] религиозной структуры капитализма. Во–первых, капитализм — это чистая религия культа, возможно, самая радикальная из всех, что существовали доныне. Все, что в нем есть, имеет смысл только в непосредственном отношении к этому культу, он не имеет особой догматики, особой теологии. Утилитаризм с этой точки зрения приобретает свою религиозную окраску. Со сращиванием с культом связана вторая черта капитализма — перманентная длительность культа. Капитализм — это отправление некоего культа sans (t)rêve et sans merci[45]. Нет ни одного «буднего» дня, нет дня, который не был бы праздничным — в пугающем смысле развертывания всех помпезных священнодействий, крайнего напряжения радений. В–третьих, этот культ наделяет виной.

Капитализм, возможно, первый случай не искупающего, но наделяющего виной культа. Именно здесь начинается обвальное и чудовищное [ungeheuren] движение, в которое вовлекается эта религиозная система. Безмерное [ungeheures] сознание вины, которое не знает искупления, устремляется к этому культу не для того, чтобы искупить вину, а для того, чтобы сделать ее универсальной, вбить в голову это сознание и, в конце концов, и в первую очередь, ввергнуть самого Бога в эту вину, чтобы и итоге пробудить в нем самом интерес к искуплению. Это искупление не ожидается от самого культа, и не от реформирования религии, — которая могла бы удержаться за что–то несомненное в себе, — нет искупления и в отказе от нее. В сущности религиозного движения, которым является капитализм, заключается стремление держаться до конца, до полного и окончательного обвинения самого Бога, до того последнего мирового состояния отчаяния, на которое как раз еще надеются. В том и состоит историческая неслыханность капитализма, что религия больше не является преобразованием < мятая, но есть его превращение в руины[46]. Разрастание отчаяния до уровня религиозного состояния мира, от которого–де ожидается исцеление. Трансцендентность Бога пала. Но он не умер, он ввергнут в человеческий удел. Этот переход человеческой планиды через дом отчаяния[47] в абсолютном одиночестве своего пути и есть тот этос, который определил Ницше. Этот человек — сверхчеловек, который первым начинает осознанно исполнять завет капиталистической религии. Ее четвертая особенность состоит в том, что ее Бог должен стать сокрытым, и лишь в зените его виновности[48] позволено обращаться к нему. Этот культ справляется перед неким незрелым божеством; всякое представление, всякая мысль о нем сама по себе оскорбляет тайну его зрелости.

Теория Фрейда также относится к господству жрецов этого культа. Она продумана вполне капиталистически. По глубочайшей и еще слабо выявленной аналогии, вытесненное, греховное представление и есть сам капитал, выплачивающий проценты преисподней бессознательного.

Этот тип капиталистического религиозного мышления находит себе великолепное выражение в философии Ницше. Мысль о сверхчеловеке основывает апокалипсический «прыжок» не на обращении [Umkehr], искуплении, очищении, покаянии, а на мнимо устойчивом, находящемся в предельном напряжении, взрывном, дискретном усилении [Steigerung]. И потому это усиление несовместимо с развитием в смысле «non facit saltum»[49]. Сверхчеловек есть исторический человек, пронзающий главою небеса и грядущий без всякого обращения. Ницше предвосхитил это разрушение небес через усиление мощи человеческого, которое есть и остается религиозным (и для Ницше тоже) вменением вины[50]. И, сходным образом, Маркс[51]: капитализм, который отказывается менять свой курс, станет социализмом — посредством процентов и процентов от процентов как производных [Funktion] от вины, долга (стоит вдуматься в демоническую двусмысленность этого понятия)[52].

Капитализм есть религия чистого культа, без догматики.

На Западе капитализм (он должен обнаруживаться не в одном только кальвинизме, но и в остальных правоверных христианских течениях) развивался по отношению к христианству паразитически — таким образом, что в конце концов по сути история христианства есть история его паразита — капитализма.

Сравнение иконографии святых различных религий, с одной стороны, и денежных купюр различных государств, с другой. Дух, который говорит через орнаментику банкнот.

Капитализм и право. Языческий характер права. Sorel. Réflexion sur la violence. P. 262 [Сорель. Размышления о насилии][53].

Преодоление капитализма через миграцию. Unger Politik und Metaphysik. S. 44. [Унгер. Политика и метафизика][54].

Fuchs. Struktur der kapitalistichen Gesellschaft o.ä. |Фукс. Структура капиталистического общества][55].

Weber, M. Ges. Aufsätze zur Religionssoziologie 2 Bd. 1919/20 [Вебер M. Статьи по социологии религии][56].

Troeltsch, E. Die Soziallehren der ehr. Kirchen und Gruppen (Ges. W. 1912) [Трёльч Э. Социальные учения христианских церквей и групп][57].

См. также шенберговскую библиографическую сноску под II.

Landauer. Aufruf zum Sozialismus. P. 144 [Ландауэр. Призыв к социализму][58].

Заботы: болезни духа, которые свойственны капиталистической эпохе. Духовная (не материальная) безысходность в бедности, бродяжничестве, нищенствовании, монашестве. Положение, которое так безысходно, вселяет вину. «Заботы» — указание на эти формы сознания вины, вызванные безысходностью. «Заботы» возникают от ужаса безысходности, который имеет не индивидуальный и материальный, но общественный масштаб.

Христианство во времена Реформации не способствовало приходу капитализма, а само обратилось в капитализм.

Методологически нужно было бы сначала исследовать, в какие отношения с мифом когда–либо в ходе истории вступали деньги до тех пор, пока они смогли притянуть к себе многочисленные мистические элементы из христианства, чтобы учредить свой собственный миф.

Вергельд[59] / Подборка хороших работ [на эту тему] /Жалованье, которое одалживается священнику <.> Плутос как бог богатства<.>

Müller, А. Reden über die Beredsamkeit. 1816. S. 56 ff. [Мюллер А. Речи о словоохотливости][60].

Связь догмата об освобождающей, одновременно искупающей и умерщвляющей нас природе познания с капитализмом: [подведение] баланса как искупительное и истребительное [erledigende] познание.

К признанию капитализма как религии приводит понимание того, что изначальное язычество, несомненно, воспринимало религию прежде всего не как выражение некоего «высокого», «морального» интереса, а как нечто непосредственное, практическое, что, другими словами, язычество столь же мало, как и сегодняшний капитализм, осознавало свою «идеальную» или «трансцендентную» природу, а, скорее, видело в нерелигиозном индивиде или индивиде–иноверце несомненного члена своего сообщества, подобно тому, как сегодняшняя буржуазия считает таковыми тех, кто не зарабатывает на жизнь трудом [nicht erwerbenden Angehörigen].Примечания[61]

Фрагмент написан в 1921 г. Впервые был опубликован в 1985 г. Как указывают комментаторы, название фрагмента заимствовано из книги Эрнста Блоха «Томас Мюнцер, теолог революции» (1921). В конце главы о Кальвине Блох замечает, что доктрина женевского реформатора «полностью разрушает» христианство, возводит капитализм в ранг религии [Kapitalismus als Religion] и делает его «церковью Маммоны» (в более позднем издании — «церковью Сатаны»). Этот фрагмент важен и для позднего Беньямина–мыслителя. Так, в рукописях 30–х гг. он сравнивает парижские пассажи с «храмами торгового капитала». Фрагмент Беньямина представляет собой, скорее, рабочую запись. Примерно первые две трети фрагмента состоят из связного литературного текста, затем идут короткие назывные предложения, наброски будущего (так и не реализованного) исследования, библиография, а затем опять следуют отдельные замечания и комментарии.

Далее Беньямин говорит о четырех особенностях «капитализма как религии», что связано с эскизным характером фрагмента.

Перевод и примечания А, Пензина[62]