Weird-реализм: Лавкрафт и философия

39. Скорее волею случая, нежели по умыслу

«Большинство фермеров просто знали, что такие-то горные районы издавна считаются опасными, невыгодными для освоения или непригодными для проживания, и чем дальше от них держаться, тем лучше. Со временем вошедшие в привычку обычаи и соображения экономической выгоды столь глубоко укоренились, что поселенцам более не было смысла выходить за границы своих мест обитания, а запретные горы так и остались необитаемыми — скорее волею случая, нежели по умыслу» (WD 419-420; ШТ 304)

Подобно композитору, сочиняющему фугу, Лавкрафт продолжает сплетать ограниченное количество базовых стилистических элементов в небывалые комбинации. Первое предложение здесь — это уже знакомый нам элемент, дополненный новой техникой во втором предложении.

Люди (как и волки, собаки и лошади) иногда тоже наделяются невербальным чутьем на угрожающее положение вещей. В этом пассаже имеет место именно такой случай. Не просто одно-два места ощущаются как опасные, но более смутные и обобщенные «такие-то горные районы». Никакой конкретной причины избегать этих мест не приводится, за исключением невысказанного ощущения, что они «считаются опасными, невыгодными для освоения или непригодными для проживания» и вообще — «чем дальше от них держаться, тем лучше». Из одного из прошлых примеров мы уже знаем, что такое предложение можно испортить, перегрузив его конкретикой. Например: «Большинство фермеров знали, что в таких-то горных районах имели место исчезновения и даже убийства. В частности, в двух таких районах было зафиксировано семнадцать смертей только за период 1750-1800 годов. Также зафиксировано сорок шесть случаев, когда люди возвращались из этих районов живыми, но в состоянии, близком к безумию, и измученными какой-то странной лихорадкой». Проблема с этой пародийной версией в том, что столь детально описанная судьба жертв звучит далеко не так пугающе, как смутное ощущение более глубинной и неисповедимой судьбы. Другая проблема в том, что подобного рода заметные бедствия, прекрасно известные силам рационального просвещения, были бы признаны слишком радикальными, чтобы с ними мириться, и вызвали бы общественное расследование, а возможно, и действия органов правопорядка или служб здравоохранения. Но то, что пагубное влияние этих горных районов остается туманным, позволяет нам пребывать в еще большем страхе перед возможными последствиями от их посещения, а заодно объясняет, почему до сих пор ничего не предпринималось для разрешения этой ситуации. От смутных ощущений всегда можно отмахнуться как от пустого суеверия. И действительно, именно такова судьба народной мудрости в рассказах Лавкрафта: городские власти высмеивают и отмахиваются от нее, но смутные деревенские страхи фермеров, лошадей и волков оказываются куда реалистичнее [официальных версий].

Но подлинным ключом к этому пассажу является второе предложение. Это новаторский ход в прозе Лавкрафта, и, если мне не изменяет память, это единственный подобный пассаж в его работах. То, что поначалу приняло форму смутных, но полностью обоснованных страхов, отражается на выборе мест расселения в горах Вермонта. И учитывая, что новые поселения обычно основывают на местах поселений, существовавших ранее, дальнейший рост вермонтского населения и промышленности («вошедшие в привычку обычаи и соображения экономической выгоды») бессознательно подкреплял первоначальный страх перед некоторыми вредоносными районами, ведь жители избегали этих мест уже скорее по привычке, нежели из страха. Короче говоря, демографическая карта современного Вермонта всецело определяется «иррациональными» страхами деревенских жителей прошлого. В этом смысле не только крестьяне, моряки, теософы, лошади и волки обладают большим космологическим знанием, чем просвещенные ученые, но даже чистые демографические факты отражают мудрость, недоступную нашим самым сверхсознательным политикам и профессорам литературоведения.

Также этот пассаж можно рассматривать как вариант фрагмента о водохранилище из подраздела 15. В «Цвете иных миров» не попадающая в поле сознания городская инфраструктура вот-вот приведет к тому, что чудовищный цвет с фермы Гарднеров проникнет в систему водоснабжения Аркхема. В настоящем примере инфраструктура словно невольно прислушалась к шепоту перепуганных сельских жителей и приобрела привычку исключать смутные кошмары и ужасы из зоны своего распространения. Строителям аркхемского водохранилища следовало бы прислушаться к ранним поселенцам и строителям Вермонта.

40. Слишком прозаичны

«И чем больше я поднимал на смех подобные теории, тем с большим упорством мои упрямые друзья отстаивали их, добавляя, что даже без влияния древних мифов недавние сообщения слишком недвусмысленны, последовательны, подробны и прозаичны, чтобы от них можно было просто отмахнуться» (WD 421; ШТ 306 — пер. изм.).

Описываемые выше теории касаются «реального существования диковинной расы древних обитателей Земли, вынужденных прятаться от господствующего на планете homo sapiens» (WD 421; ШТ 305). В этой повести они сначала успешно (и несправедливо) опровергаются не посредством физики и химии, а менее точными инструментами антропологии. Фольклорист-любитель Уилмарт открывает огонь по самобытным вермонтским теоретикам, указывая на существование сходных мифов в Греции, Уэльсе, Ирландии и некоторых районах Гималаев (WD 420; ШТ 305). Генри Эйкли, тоже начинавший как скептик до личной встречи со следами этих созданий, указывает в качестве оснований для своего прежнего скептицизма «признанных корифеев в данной области — таких, как Тайлор, Лаббок, Фрэзер, Картфаж, Мюррей, Осборн, Кит, Буль, Дж. Эллиот Смит и т.д.» (WD 423; ШТ 309). Весь коллективный груз социокультурных знаний просвещенных разрушителей мифов обрушивается на предположительно наивные фантазии тех, кто верит в загадочных тварей вермонтских гор.

Аргументы «упрямых друзей» Уилмарта выглядят довольно хлипкими, но, следуя обычной логике рассказов Лавкрафта, мы знаем, что именно друзья окажутся правы: «...Недавние сообщения слишком недвусмысленны, последовательны, подробны и прозаичны, чтобы от них можно было просто отмахнуться» (WD 421; ШТ 306).

Будучи подростком, я часто обнаруживал важные философские откровения в работах о бейсболе Билла Джеймса (сейчас он работает консультантом команды Boston Red Sox), чье влияние на целое поколение американских писателей невозможно переоценить. Когда Джеймс объявляет Джимми Фокса лучшим первым бейсменом после Лу Герига, он рассказывает такую историю. Скаут по прозвищу Хоумран Бейкер однажды заблудился в сельском районе Мэриленда. Заприметив мальчика, вспахивающего поле с помощью мула, он остановился и спросил у него дорогу до ближайшего города. Юный Джимми Фокс просто сказал «вон туда» и поднял плуг одной рукой, указывая им в направлении города. Увидев такую силу, Бейкер не смог не спросить Фокса, играет ли тот в бейсбол; остальное — история американского i порта. Джеймс признает, что рассказ звучит фальшиво: «В этом анекдоте легко опознается апокриф, хотя при внимательном рассмотрении в нем нет ни одного неправдоподобного элемента»[83]. Во времена слабо развитой системы хайвеев кто-нибудь вроде Бейкера легко мог потеряться в мэрилендском захолустье. В ту довольно безалаберную эпоху скауты действительно частенько находили звездных бейсболистов по чистой случайности. Плуг тогда действительно был достаточно легок для того, чтобы крепкий молодой человек мог поднять его одной рукой. Такой способ похвастаться силой вполне обычен для физически развитого и наглого подростка, и почти любой скаут был бы впечатлен подобной демонстрацией и спросил бы юного Фокса, играет ли тот в бейсбол. Джеймс заключает: «Невероятной эту байку делают не факты, а форма. Это что-то, на что нельзя указать пальцем: история слишком гладкая, слишком аккуратная. И это говорит нам кое-что о том, как мы отличаем истину от лжи в повседневном опыте»[84].

Произнося эту фразу — «что-то, на что нельзя указать пальцем», — Джеймс оказывается в одном шаге от самого Лавкрафта. Мы практически можем представить Джимми Фокса лавкрафтовским гибридом вроде Уилбера Уэйтли, получеловеком, полу-Древним. Мы даже можем вообразить рассказ Лавкрафта под названием «Случай Джимми Фокса», в котором был бы такой пассаж:

Впоследствии Хоумрану Бейкеру было почти неловко признаваться, что эта встреча вызвала у него дурные предчувствия. Хотя в том, как юнец поднял плуг, не было ничего невозможного или даже невероятного, некие смутные отклонения в том, как он его поднимал, произвели на Бейкера тревожное впечатление. Сообщить какие-либо подробности он отказался, но, похоже, что в самом движении ему почудилось некое противоестественное скручивание или дрожь в движении мускулов. И хотя поднимаемые с земли предметы движутся скорее по параболической траектории, нежели по вертикали, Бейкер, кажется, допускал, что при определенных условиях в наблюдаемых им движениях руки можно было разглядеть нечто эллипсоидное. Естественно, местные жители сочли подобные ощущения чересчур смутными, и потому подозрения Бейкера были проигнорированы. Старый бейсбольный скаут вскоре запил и постепенно был покинут обществом, тогда как юный Джимми Фокс продолжил свое триумфальное восхождение к вершине полупрофессиональных бейсбольных лиг Восточного побережья.

Вернемся к нашей теме. Когда Джеймс говорит о том, «на что нельзя указать пальцем», он имеет в виду некоторые фоновые нюансы в структуре рассказов. Мы не можем указать пальцем на эти нюансы, как не мог и Билл Джеймс, но у друзей Уилмарта это, кажется, получилось, поскольку они утверждали, что «недавние сообщения слишком недвусмысленны, последовательны, подробны и прозаичны, чтобы от них можно было просто отмахнуться». За содержанием любого акта коммуникации стоят некоторые тонкие риторические модуляции, позволяющие нам определять истину, ложь и реальность гораздо надежнее, чем любое суждение об эксплицитном содержании.

41. Дьявольская власть внушения

«Вытащив фотографии из конверта и взглянув на них, я испытал ужас от внезапной близости к запретному знанию; ибо, невзирая на размытость большинства снимков, они источали некую дьявольскую власть внушения...» (WD 427; ШТ 316 — пер. изм.)

Хотя мы уже обсуждали высказывания такого рода, этот отрывок — лавкрафтовская классика — и потому заслуживает упоминания. Фотографии, которые Эйкли прислал Уилмарту, действительно размыты, но, как и обычно, не настолько размыты, чтобы Лавкрафт оставил нас совсем без информации об их содержании. На первом снимке изображен отпечаток ноги, о котором Уилмарт говорит «я вряд ли могу описать его точнее, чем сказать, что след походил на отпечаток уродливой крабообразной клешни, причем направление ее движения определить было невозможно» (WD 428; ШТ 316 — пер. изм..). Мы уже научились не отмахиваться от слова «уродливо» (hideously), которое у Лавкрафта просто служит выражением солидарности с замешательством читателя, а также указанием на все более озадаченное состояние ума Уилмарта. Сам по себе крабообазный отпечаток мог бы встретиться и в бульварном чтиве. Подлинно лавкрафтовским его делает причудливое дополнение о непонятном направлении движения. Непосредственная связь между отпечатком ноги и очевидностью его направления здесь разрушается; след становится потерявшим направление телесным отпечатком на земле, цель которого неизвестна. Но и независимо от этой утраты целенаправленности, описание отпечатка само по себе заставляет нас содрогнуться: «По краям следа две пары пилообразных отростков выступали в противоположных направлениях...» (WD 428; ШТ 316-317 — пер. изм.).