В поисках построения общего языкознания как диалектической системы

М.В. Панов

Работы этого автора мы считаем целесообразным привлечь здесь потому, что у него как раз даются максимально обобщенные формулы, выходящие за пределы отдельных концепций.

а) В работе 1967 г. «Русская фонетика» М.В. Панов проводит весьма важное разделение парадигмо-фонемы и синтагмо-фонемы.

«Звуки могут чередоваться параллельно чередованию позиций; тогда различие между ними не существенно, не существует в знаковой системе. Поэтому такие звуки помогают отождествлять морфемы и слова и сами отождествляются в целостную функциональную единицу – парадигмо-фонему»[95].

Таким образом, по мнению М.В. Панова, парадигмо-фонема есть общая цельность всех отдельных позиционных звучаний. Это – и не отдельный звук, и не совокупность звуков, и даже не просто их тип, но нечто новое в сравнении с ними, и отдельные позиционные звучания являются только реализациями этой общей парадигмо-фонемы. Заметим здесь, что это греческое слово – «парадигма» значит не что иное, как «образец», «модель». И хотя сам М.В. Панов этого буквального значения греческого слова не приводит, тем не менее очевидно, что та общая цельность, о которой здесь идет речь, действительно является не чем иным, как именно идеальным и предельно данным образцом или моделью для того или иного множества реально звучащих звуков в разнообразных позициях.

В парадигмо-фонеме очевидно преобладает общность и происходит отвлечение от единичных звучаний. Однако возможна и противоположная ситуация. А именно, можно и нужно рассматривать также и всякое отдельное позиционное звучание в связи с его обобщенным функционированием. Но для этого необходимо точно учитывать зависимость данного позиционного звучания от всего фонетического контекста. Поэтому в наших суждениях о существе звука это сопоставление данного звука с его соседними звуками так же необходимо, как необходимо и учитывать общность, без которой отдельные звучания рассыпались бы на дискретные и друг с другом не сопоставимые звуки. Отсюда и возникло у М.В. Панова учение о синтагмо-фонеме. Это – такая фонема, которая по самому существу своему уже предполагает данное звучание в сравнении с другим звучанием; и поэтому здесь момент синтагмы, т.е. момент взаимного влияния друг на друга соединенных вместе звуков, является совершенно необходимым[96].

б) Мы позволяем себе высказать мнение, что в этой своей теории двух типов фонемы М.В. Панов близко подошел к диалектическому рассмотрению всей этой проблемы. Подходили и другие. Но, например, P.O. Якобсон, тоже рассматривающий фонему не как точку, но как сложную длительную структуру, тем не менее оказался далеким от понимания протяженности фонемы как некоего тождества составляющих ее элементов. У М.В. Панова протяженность не только играет роль при конструировании фонемы, но вообще является даже одним из двух главных типов фонемы, а именно синтагмо-фонемой.

в) В другой своей книге М.В. Панов, стоящий в определении фонемы на общемосковской позиции[97], рассуждает еще более четко и еще более настойчиво. Теперь он даже избегает обоих терминов «синтагмо-фонема» и «парадигмо-фонема», считая, что фонема существует только одна, что она не есть звук, но осмысление звука, что ее даже нельзя произнести ввиду ее абстрактности; и тем не менее эта абстрактность мыслится здесь М.В. Пановым как самая конкретная и очевидная картина различия и тождества в соответствующих реальных звучаниях[98]. Другими словами, под «фонемой» М.В. Панов здесь понимает то, что он раньше называл «парадигмо-фонемой».

Интересно при этом и то, что М.В. Панов вовсе не отвергает изучение аллофонных процессов, а, наоборот, требует самого внимательного изучения всех типов аллофонных позиций. Здесь важно еще и то, что свой фонологический анализ М.В. Панов расширяет и углубляет до целой теории фонетических подсистем языка. Одно дело – обычная разговорная речь, и другое дело – это поэтическая речь[99].

Далее мы приведем также весьма важное учение М.В. Панова о гиперфонеме, то есть о той фонологической категории, которая, хотя уже давно и фигурировала в языкознании, тем не менее далеко не всегда отличалась ясностью и точностью.

г) Наконец, в 1980 г. М.В. Панов опубликовал статью, которая вносит последнюю ясность в соотношение его теории и теории P.O. Якобсона[100]. М.В. Панов утверждает здесь, что внесение момента протяженности в само понятие фонемы разрушает логическую цельность фонемы и может быть связываемо только с синтагмой. Следовательно, полноценную фонему М.В. Панов понимает только как парадигму, а не как еще и синтагму. Главное здесь то, что поскольку фонема для М.В. Панова, с одной стороны, мгновенна и неделима, а, с другой стороны, имеет сложное внутреннее построение, то это обстоятельство и ведет к тому, что соотношение единства и множества в фонеме нужно понимать только диалектически. Правда, мы сказали выше, что из всех иностранных исследователей P.O. Якобсон ближе всего подошел к диалектике. Но теперь мы должны сказать, что последние неясности на этом пути устранил не P.O. Якобсон, но именно М.В. Панов. P.O. Якобсон все-таки признавал временнýю последовательность признаков фонемы или ее протяженность. А это лишало фонему той мгновенности, без которой она не может вступить в диалектическое единство противоположностей.

Впрочем, справедливость заставляет сказать, что и сам P.O. Якобсон отнюдь не везде выдерживает свою точку зрения на внутреннюю временнýю протяженность фонемы. Он пишет:

«Утверждение, что фонема как таковая, да и вообще все языковые знаки, как, впрочем, и сам язык, существует вне времени, оправдано только до тех пор, пока речь идет о измеряемом физическом времени. Но если время рассматривать как отношение, то можно сказать, что оно играет исключительно важную роль в системе языковых значимостей, начиная с наиболее крупной из них, с языка, и кончая простой фонемой»[101].

Таким образом, P.O. Якобсон не просто требует временнóй протяженности внутри фонемы, но склонен понимать эту протяженность как систему отношений внутри фонемы. Правда, для диалектики и этого еще мало, внутрифонемное «время», не будучи физическим временем, все-таки оказывается некоторого рода протяженностью, хотя протяженностью уже чисто смысловой, чисто функциональной, или, можно сказать, содержит в себе свой собственный, чисто смысловой континуум. О том, что такого рода внутрифонемный смысловой и чисто функциональный континуум определенно чувствуется и даже формулируется некоторыми языковедами, можно судить по следующим заявлениям.

У Г.А. Климова читаем:

«Под протяженностью лингвистической единицы следует, конечно, понимать не физическую длину соответствующего сегмента в тексте, измеряемую субстанционально, а некоторую функциональную протяженность фонемы и морфемы, измеряющуюся числом лингвистических единиц, описывающих данное целое»[102].

Т.В. Булыгина пишет:

«…понятие „неразложимости во времени“ определяется и собственно временной последовательностью определенных артикулярных движений; каждая фонема определенного языка „неразложима во времени“ лишь с точки зрения данной фонологической системы, так что понятие фонологической и „субфонологической“ симультанности и линейности могут не совпадать»[103].

Поэтому фонема, с точки зрения Т.В. Булыгиной, с одной стороны, сложна, т.е. протяженна, а с другой стороны, мгновенна и единовременна:

«…фонема (с одной стороны – сложная, т.е. не элементарная, единица, представляющая собой совокупность симультанных дифференциальных признаков, с другой стороны – единица минимальная, не способная к разложению во времени)»[104].

Как считает Л.Р. Зиндер,

«…фонеме, которая представляет собой дискретную единицу в плане языковом, отнюдь не обязательно соответствует четко отграниченный сегмент в артикуляторно-акустической картине речи… звука речи как такой дискретной единицы, обладающей определенной физической характеристикой (как это представляют себе лингвисты), которая могла бы лежать в основе анализа понятия фонемы, реально не существует»[105].

В.А. Виноградов пишет:

«Фонема „артикуляционно беднее“ звука в том смысле, что она означает совокупность существенных признаков и служит как бы идеальным эталоном, контролирующим звуковое разнообразие и варьирование в речи. Такое контролирование необходимо для того, чтобы не нарушалось понимание высказывания».

«…Фонема – обобщенный символ определенной вариационной зоны, колебания в пределах которой не отражаются на понимании произнесенного»[106].

В.М. Солнцев рассуждает так:

«Фонема, взятая в виде своего конкретного варианта – звука, не есть раз и навсегда сделанный маленький „кусочек“ звуковой волны. В процессе речи одна и та же фонема воспроизводится вновь и вновь, т.е. фактически „делается“ заново. Поэтому одна и та же фонема может одновременно (например, в речи разных людей) существовать в разных точках пространства. Она характеризуется отсутствием временной и пространственной непрерывности»[107].

После всего этого вопрос о протяженности или непротяженности внутри фонемы будем считать для себя решенным. Именно вопрос этот решается для нас только диалектически: фонема есть неразложимое и непротяженное единство всех ее разложимых и последовательно протекающих противоположностей; точно так же и в отношении своих аллофонов каждая фонема, с одной стороны, едина и неразложима, а, с другой стороны, проявляет себя во всех своих аллофонах и проявляет везде по-разному.