В поисках построения общего языкознания как диалектической системы

Обзор главнейших методологических тенденций

Здесь мы подходим к последнему разделу нашей работы о фонеме, т.е. к попытке проанализировать понятие фонемы как диалектическую систему. Но сделать это можно только после соответствующего учета всех основных соответствующих и по существу своему односторонних теорий. Однако рассмотрение это должно уже отойти от каждой отдельной теории, как от ее исторического места, так и от ее логической системы. Диалектика должна учитывать все прошлое, но исключительно в его диалектических этапах. А для этого уже невозможно будет излагать отдельные и цельные теории, в которых было и много диалектики, и иной раз совсем не было никакой диалектики. Эти основные методологические тенденции исторического прошлого фонологии мы и должны формулировать как прямое введение в диалектику фонемы

Первая тенденция – артикуляционно-акустическая или внепозиционно-перцептивная.

Для такой тенденции важны только отдельные звуки в таком виде, как они возникают из соответствующей артикуляции и как они воспринимаются (percipere по-латыни «воспринимать») в их непосредственной данности. Но эта тенденция не имеет ничего общего с вульгарным позитивизмом, поскольку звуки здесь анализируются в непосредственной и даже неразложимой слышимости.

Мы бы назвали такого рода фонемную позицию феноменологией звука. Фонема звука в данном случае не есть просто физический звук в его глобальной и нерасчленимой данности. Фонема звука не есть звук, но его смысловая картина, его смысловая, а не физическая, функция. Тем не менее, такая позиция все же является упрощенством, потому что, получается, сколько конкретно слышимых звуков, столько и фонем. Звук здесь берется в своей полной изоляции от речевого потока, куда он входит, хотя таких изолированных звуков в живом потоке речи не существует.

Повторяем, однако, что такая тенденция слишком элементарна и слишком первична; но это не значит, что она вульгарна или безграмотна. Ведь фонема звука уже и здесь трактуется не как звук, но как смысловая конструкция звука. Смыслоразличительный момент, вообще характерный для речи и языка, вполне присутствует уже и здесь, поскольку этот изолированный звук только потому и может восприниматься и сформулироваться независимо от своей речевой позиции, что он уже противопоставлен всему речевому потоку. Мало того. Здесь ведь функционирует не только смыслоразличительная установка, но обязательно уже и сигнификативная, или семантическая, поскольку всякое значение чего-нибудь потому и является значением, что оно свидетельствует об обозначаемом. Здесь элементарно то, что звук берется в своей изоляции и вне всякой связи со своей позицией в речевом потоке. Но самый принцип значения у внепозиционной перцептивности вполне реален, вполне необходим и нисколько не мешает рассмотрению данного звука также и в связи с его позиционной перцепцией.

Наконец, такое понимание фонемы как смысловой конструкции отдельного звука нисколько не мешает пользоваться и таким понятием, как аллофон (аллофон – это фонема не сама по себе, но фактически осуществленная в речевом потоке). Но только при таком изолированно-перцептивном понимании звука этот звук имеет только один и единственный аллофон, который является здесь просто конкретной осуществленностью самой фонемы. Этот аллофон фонемы в данном случае не есть оттенок звучания звука, поскольку другие звучания данного звука отбрасываются. Это просто звуковая осуществленность, единственно возможная и безоттеночная.

Само собой разумеется, что такой абсолютно изолированный звук есть только наша необходимая абстракция для того, чтобы была возможность перейти дальше уже к связям отдельного изолированного звука, данного в потоке речи, с другими и прежде всего, с соседними для него звуками. Например, ни Московская, ни Ленинградская школа не оперируют с отдельными и абсолютно изолированными звуками, но лишь – с такими, которые так или иначе несут на себе отпечаток речевого потока, куда они входят. P.O. Якобсон прежде оспаривал само существование изолированного звука и связанное с ним дискретно-точечное понимание фонемы. Как это ни звучит странно, но отдельного дискретно-изолированного звука речи просто не существует. Он – только необходимое абстрактное начало для теории реального звучания вообще.

Итак, в пределах этой первой фонемной тенденции фонема есть всякий изолированный звук, но уже рассмотренный как именно звук, а не как что-нибудь другое, и поэтому представляющий собою вполне определенный и чисто смысловой, а именно смыслоразличительный, уровень звука.

Вторая тенденция – акустико-типологическая, или позиционно-перцептивная.

Именно, как бы ни были оригинальны и специфичны отдельные звуки речи, они, даже при самом поверхностном подходе, явно выступают в виде разных типов звучания. Как бы ни звучал гласный звук «о», при всех его речевых вариациях совершенно нетрудно установить, что этот звук типичен для целого ряда своих вариаций в контексте живой речи. При таком подходе под фонемой надо понимать уже не картину данного звука как именно звука, но тот или иной тип звучания. В сравнении с предыдущей тенденцией здесь имеются в виду уже не отдельные звуки, но их обобщение, т.е. такое их формально-логическое обобщение, которое позволяет наряду с отдельными звучаниями устанавливать и нечто общее, которое легко узнается в отдельных частичных его проявлениях. Но здесь интересней всего то, что различные звучания одного и того же звука возможны не только теоретически, но они фактически возникают в потоке живой речи. И с этой точки зрения можно сказать, что абсолютно изолированных звуков вообще не существует. В позиционном отношении каждый звук разнообразится до бесконечности и потому не только материален, но по необходимости оказывается и чем-то общим и абстрактным.

Итак, в пределах этой второй фонемной тенденции фонема есть не просто отдельный изолированный звук, но звук обобщенный, т.е. рассмотренный в позиционном контексте. Тут ему свойственна тоже своя собственная смысловая сущность и свое собственное смыслоразличительное становление, также требующее для себя в науке своей собственной фиксации и своего собственного исследования, т.е. своего типологического обобщения.

Третья тенденция – структурно-сигнификативная.

а) Для такой тенденции оказывается уже недостаточным тот метод, который устанавливает общие типы звучания. Оказывается, что эта общность вовсе не так банальна и формально-логична, но что она заслуживает специального рассмотрения, а это специальное рассмотрение тотчас же устанавливает эту общность как тоже своеобразную смысловую картину. Это не та смысловая картина, которая выявляет каждый отдельный звук, если его рассматривать в его изолированно-слышимой специфике. Это картина самой же общности, поскольку общность эта не просто теряет все свои частные проявления, как того требует формальная логика, но в известной мере уже в себе самой хранит все эти частные проявления, пусть хотя бы только в потенции.

Но если так, то эта общность множества контекстных звучаний является не только общностью, но и целостностью. А поскольку едино-раздельная цельность – это и есть структура, то отсюда и возникает потребность для языковеда формулировать эту структурную общность и тем самым уже покидать формально-логические методы обобщения.

Это ясно на простом примере. Если мы возьмем звучание т и д в словах плот и плод, то с перцептивной точки зрения тут разговаривать не о чем, потому что там и здесь перцепция дает только звук т и больше ничего. Однако такая чисто перцептивная точка зрения в данном случае совершенно недостаточна; и здесь будет слишком примитивно ограничиваться той внепозиционной тенденцией, о которой мы говорили в самом начале. Гораздо интереснее то, что это перцептивно одинаковое звучание относится здесь к разным словам или, точнее, к разным морфемам, т.е. уже перестает быть только перцепцией, но становится уже внеперцептивной значимостью. Такую неперцептивную значимость условимся называть значимостью сигнификативной.

Кроме того, если строго относиться к употребляемым нами выражениям, то даже оценка отдельного звука как такового в связи с его фонетическим окружением все равно требует структурно-сигнификативного, т.е. морфологического, подхода. Например, реальное произношение звука зависит от того, где этот звук произносится, внутри ли морфемы, на стыке ли морфемы или на границе между словами. Таким образом, даже и тот, кто мыслит себя чистым фонетистом, не может избежать морфных наблюдений, если он хочет, чтобы его описание звуков было максимально точным[138].

Но в данном случае гораздо важнее то, что эта сигнификативная значимость в буквальном виде не дана ни в первом, ни во втором слове из двух приведенных. Тут обычно говорится, что т и д нейтрализуются. Но ясно, что это такая нейтрализация, которая все же указывает на свои совершенно разнотипные аллофоны. В той фонеме, в которой объединяются т и д, эти звуки не просто исчезают, потому что иначе будет метафизический дуализм между фонемой звука и самим звуком. В той фонеме, о которой мы сейчас говорим, эти частичные фонемы т и д не только бесследно нейтрализуются, но и реально представлены, и реальность эта сигнификативная. А раз они реально представлены, то это значит, что они являются элементами того целого, чем является в даном случае сигнификативная фонема. Аналогичное явление можно наблюдать в словах типа «собака», где в первом слоге невозможно определить фонемную принадлежность аллофона. А тем не менее можно определить, между какими реально произносимыми звуками он появляется, т.е. можно и нужно определить, какова фонемная структура этого аллофона, возникающая из определенного соотношения между фонемами о и а (о принципиальном различии между приведенными нами фонетическими примерами см. ниже).

Но если в этих обоих случаях представлены и нейтрализация, и единораздельная цельность, то ясно, что в данной сигнификативной фонеме мы должны находить определенную структуру, поскольку всякая структура и есть не что иное, как единораздельная цельность. Вот почему мы и назвали эту методологическую фонемную тенденцию именно структурно-сигнификативной.

б) Можно было бы наметить длинную историю такого структурно-сигнификативного понимания фонемы, но мы ограничимся здесь указанием только на Н.С. Трубецкого. Н.С. Трубецкой пишет:

«Не будем представлять себе фонемы теми кирпичиками, из которых складываются отдельные слова. Дело обстоит как раз наоборот. Любое слово представляет собой целостность, структуру; оно и воспринимается слушателями как структура, подобно тому как мы узнаем, например, на улице знакомых по их общему облику. Опознавание структур предполагает, однако, их различие, а это возможно лишь в том случае, если отдельные структуры отличаются друг от друга известными признаками. Фонемы как раз и являются различительными признаками словесных структур»[139].