Weird-реализм: Лавкрафт и философия

В самом деле, мы вновь сталкиваемся с точкой зрения, изложенной в начале «Зова Ктулху». Наука не уничтожает иррациональные иллюзии, а становится чем-то вроде зонда, проникающего в сферу ужасающих и разрушительных для рациональности истин. Если ведьм нужно сжигать, то и ученных, пожалуй, тоже, причем по той же самой причине: и те, и другие — прямая угроза разуму на Земле. Лавкрафт не склонен называть оккультизм примитивной формой науки или ее предшественником (так иногда характеризуют алхимию и магию), он лишь предпочитает быстрый путь оккультного медленному и постепенному научному прогрессу. Ведовство дает Кеции Мейсон, «городской обывательнице из семнадцатого столетия», математические познания, превосходящие достижения самых революционных умов начала XX века. Общение с Кецией и Бурым Дженкином дает Джилмену образование гораздо более глубокое, чем может предложить Мискатоникский университет.

Помимо прочего, «в высшей степени передовые изыскания» (utmost modern delvings) — одна из самых замечательных фраз у Лавкрафта. Этот пассаж подвергается жесточайшему надругательству, когда мы переписываем его следующим образом: «Такие глубины математики, какие, быть может, были недосягаемы для самых продвинутых исследований (most advanced researches) Планка, Гейзенберга, Эйнштейна и Де Ситтера». В таком варианте манера выражения слишком «усреднена» в аристотелевском смысле; неожиданное обращение к словам «в высшей степени» и «изысканиям» придает предложению обертоны достоинства и красоты.

77. Причудливая кличка Бурый Дженкин

«...Тварь, размером не более крупной крысы, получила от горожан причудливую (quaintly) кличку Бурый Дженкин. Очевидцы рассказывали, что зверек покрыт длинной шерстью, по форме сходен с крысой, имеет необыкновенно острые зубы; мордочка его, снизу и по бокам также поросшая шерстью, удивительно напоминает болезненно сморщенное человеческое лицо, а крошечные лапки выглядят как миниатюрная копия человеческих кистей» (WH 658; ВД 236-237 — пер. изм.).

Один из иронических моментов творчества Лавкрафта заключается в том, что, несмотря на все целенаправленные попытки создания немыслимых, неименуемых и внеземных монстров, не имеющих аналогов в мировой литературе, одно из самых злокозненных его порождений глубоко укоренено в европейской традиции. Представление о том, что у ведьм есть фамильяры, было широко распространено уже в Средние века; обычно так называли животных или других существ, которые выполняли роль помощника или альтер-эго ведьмы. Если бы самым жутким чудовищем Лавкрафта оказалось приведение или эльф, это вызвало бы меньшее удивление.

Бурого Дженкина нельзя отнести к разряду лавкрафтовских существ, изъятых за пределы возможностей языка в некий монструозный ядерный хаос, клокочущий под именем «Азатот», или к просто сокрытой и неупоминаемой реальности. Бурый Дженкин, скорее, похож на циклопический город в Антарктиде, ведь он — кубистическое существо, составленное из изобилующего множества совмещенных качеств, каждое из которых в отдельности не вызывает нареканий у нашей познавательной способности, но все они не могут составить единое целое. Давайте еще раз позабавимся и опишем этого зверька на языке Дэвида Юма: «Когда мы думаем о Буром Дженкине, мы только соединяем пять взаимосвязанных идей — крыса, длинная шерсть, острые зубы, поросшее шерстью человекообразное лицо и лапы, похожие на кисти человека, — которые ранее были известны нам». Эта абсурдная попытка терпит крах по тем же самым причинам, что и в других случаях. Пожалуй, мы могли бы с большим трудом соединить воображаемый образ острых зубов с лапами, похожими на кисти человека. Но сочетание всех перечисленных свойств приводит к замешательству кубистического рода, производимому толчеей разноплановых качеств.

Еще один интересный момент в отрывке — способ введения имени персонажа: «...Тварь... получила от горожан странную кличку Бурый Дженкин». Обычно имена существ у Лавкрафта имеют экзотически-мифологическое звучание (Азатот, Ньярлатхотеп, Ктулху) или представляют собой расплывчатые и сухие характеристики, от которых становится не по себе (Старцы, Те, Древние, Старшие, Великая Раса). Напротив, «Бурый Дженкин» звучит как имя, которое американская девочка может дать своему плюшевому медвежонку, — будто эта кличка не подходит к клыкастой крысе-дегенерату, убивающей детей и пожирающей сердца спящих студентов. «Дженкин» — вероятно, германизм со значением «маленький Джон»; уже сам факт, что это кличка ужасного зверя, вызывает тошноту. Дополнение «бурый» часто используется в кличках таких домашних животных, как щенки, кролики или утята. И к тому же мы не вполне уверены, что Бурый Дженкин — настоящее имя фамильяра ведьмы. Поскольку эту кличку придумали горожане, можно предположить, что здесь закралась какая-то ошибка, и у твари на самом деле какое-нибудь жуткое имя вроде Ньярлатхотеп или Азатот.

78. Особое чутье на уравнения Римана

«Он [Джилмен — Г. X.] приобрел некое особое математическое чутье, позволявшее ему без труда решать, к примеру, уравнения Римана, и немало поражал профессора Апхэма тонким пониманием проблем четвертого измерения и иных вопросов, которые ставили в тупик его товарищей по учебе» (WH 661; ВД 241).

Немец Бернхард Риман (1826-1866) считается одним из наиболее выдающихся математиков XIX века. Его идеи об искривленном геометрическом пространстве заложили фундамент общей теории относительности, предложенной Эйнштейном в 1916 году, которая, в свою очередь, совершенно преобразила наше понимание гравитации, ускорения и массы. Идеи Римана о пространстве с произвольным числом измерений легли в основу такой дисциплины, как топология. Что же касается процитированного отрывка, понять уравнения Римана действительно непросто. Дело в том, что многие из них включают измерения, недоступные опыту человека, что, пожалуй, делает невозможным их интуитивное понимание. Но тем не менее именно об этом идет речь у Лавкрафта. До этого сюжетного момента Джилмен был посредственным студентом, часто спал на занятиях после ночных прогулок по высшим измерениям с ведьмой и ее фамильяром. Новый интеллектуальный уровень был достигнут Джилменом именно благодаря снам с Кецией и Бурым Дженкином, а не усердной домашней работе. Другие студенты предсказуемо поставлены в тупик непростыми идеями Римана о более чем трех измерениях, а Джилмен чувствует себя в пространстве этих проблем как дома.

В следующем пассаже всезнающий рассказчик приводит пример превосходства Джилмена в области геометрии Римана:

Однажды в аудитории обсуждалась возможность существования нерегулярных искривлений пространства и теоретическая вероятность сближения или даже соприкосновения нашего участка вселенной с другими ее областями, удаленными от нас не менее, чем самые далекие звезды нашей галактики или чем сами другие галактики, а может быть, даже не менее далекие, чем такие объекты, которые, как можно предположить лишь гипотетически, находятся вне пределов эйнштейновского континуума пространства-времени. Всех поразило, с какой свободой владеет Джилмен этими темами, несмотря даже на то, что некоторые из его гипотетических примеров не могли не возбудить новых слухов о его эксцентрической нервозности и замкнутости (ВД 241-242 — пер. изм.).

Здесь мы обнаруживаем хороший пример лавкрафтовской аллюзии на гипотетические объекты за пределами эйнштейновского пространства-времени, которое само по себе с трудом поддается визуализации. Эти гипотетические объекты приводят сокурсников Джилмена в замешательство, но он настолько хорошо овладел предметом, что может даже предлагать «гипотетические примеры» достаточно выразительные, чтобы вызвать подозрения относительно его вменяемости.

79. Пузыри вытянутой сферической формы

«Два существа из числа двигавшихся наиболее осмысленно (одно напоминало скопление переливающихся пузырей вытянутой сферической формы, а другое, поменьше, — многогранник совершенно невероятной окраски с быстро сменяющимися выступами на поверхностях), казалось, чуть ли не опекали Джилмена и двигались рядом с ним или чуть впереди, пока он пробирался между какими-то гигантскими призмами, огромными лабиринтами, нагромождениями кубов и плоскостей, подобиями странных циклопических построек» (WH 665; ВД 248).

Как это обычно происходит во «Снах в ведьмином доме», описание подается как сцена из сновидения. Читатель вряд ли согласится с этим объяснением происходящего, и к концу рассказа у нас не останется оснований утверждать, что все это происходило во сне, а не в действительности. Начнем с заключительной части отрывка, где мы обнаруживаем образец типичной архитектуры Лавкрафта, который мог бы занять достойное место в Антарктике. «Нагромождения кубов и плоскостей» — яркое, вызывающее замешательство изобретение; «подобия зданий» также порождают множество догадок, как и ранее описанные «половинчатые существа». Уилсон счел бы «подобия зданий» банальным трюком автора бульварного чтива, но мы замечаем, что это определение появляется в конце перечисления более правдоподобных геометрических тел — будто бы непрошеный гость проникает в закрытый клуб, затесавшись среди своих почтенных друзей.

Это отсылает нас к более необычной первой части отрывка. Легче всего описать вытянутую сферу как форму, расширенную в вертикальном направлении, похожую на яйцо. Большое скопление таких переливающихся сфероидов, похоже, наблюдает за Джилменом без всяких враждебных намерений. Существа парят неподалеку от студента, когда он бредет по странному живописному ландшафту. Это скопление переливающихся пузырей, несомненно, опасные шогготы, которых Дайер и Данфорт встретили в Антарктиде; они же, если верить старому Зейдоку из Инсмута, готовятся к нападению на побережье Массачусетса. Несмотря на жуткую репутацию этих существ, Джилмен, похоже, наладил с ними удивительно хорошие отношения. Помимо шогготов, его сопровождает существо, описанное как «многогранник совершенно невероятной окраски [„цвет по аналогии“? — Г. X.] с быстро сменяющимися выступами на поверхностях» (WH 665; ВД 248). Фантастические, невозможные с зоологической точки зрения монстры сменились фольклорными ведьмами, а теперь перед нами появляются строго геометрические чудовища, населяющие многомерные пространства Римана.

Интересно и то, что эти скопления пузырей, как и небольшие подвижные многогранники, принадлежат к более широкому классу существ из сна Джилмена: «...Органические объекты, чьи движения казались наименее беспричинными и бесцельными» (WH 665; ВД 248). Никто, кроме Лавкрафта, не смог бы придумать такую классификацию. Автор не сообщает напрямую, что другие существа в этом пространстве движутся беспричинно и бесцельно, но мы неизбежно приходим к такому выводу. «Из всех собак на выставке, эти три — наименее уродливы...» — подобные двусмысленные комплименты можно услышать от любителей кошек, но никогда ранее такой ход мысли не применялся к определению обоснованности и целесообразности передвижения живых существ.