Упорядоченное

Брови заспиртованной головы шевельнулись, и он едва не подскочил, инстинктивно схватившись за внушительный тесак, повешенный сегодня на пояс.

Фу-ты, фу-ты, ну-ка, хватит! Он с трудом перевёл дух, сердце бешено колотилось. Это просто уродливая заспиртованная голова. Если сопоставить интерьер сей «анатомички» и посетившее его видение, то вполне возможно, что именно на этом мраморном столе создание и подвергали вивисекции.

Голова вновь двинула бровями, передёрнулась, словно пытаясь выразить что-то давно атрофировавшимися лицевыми мышцами.

Невольно Вениамин тоже скосил глаза.

Ничего особенного, такие же книжные полки, заставленные пыльными фолиантами, как и везде в анатомичке. Здоровенные. И, кажется, совсем даже и не про некромагию…

Так, а это что такое? Тома как-то неровно вроде стоят?

Вениамин почти наугад сунул руку – и нащупал небольшое пространство в глубине. Два толстенных тома занимали всю полку, и меж них кто-то засунул к самой задней стенке что-то ещё…

Молодой маг вытянул это что-то на свет.

И не поверил собственным глазам.

«Ad Practicam Necromantiæ».

Чёрная кожа, красные буквы. За долгие годы краска должна была бы вытереться, поблёкнуть, но нет – ярко, сочно, словно вчера отрисовано.

– Попалась, голубушка, – выдохнул Вениамин. И, не удержавшись, трясущимися руками отомкнул тяжёлые бронзовые запоры на переплёте.

Тонкие листки, лучший папирус, раскатанный и растянутый, сделавшийся словно стрекозиное крыло. Особым образом обработанный: стрекозиное крыло, что прочнее воловьей кожи.

И мелкий почерк писца, неправдоподобно аккуратный, чёткий, разборчивый. И, конечно, всё на Высоком Наречии. На языке истинной магии и настоящей науки.

Introductio

De secretis necromantiæ finis est constituere inter se et mundos vitae propositum et vitae post-mortem…[5]

Шорох. Шорох за спиной; словно быстрые крысиные лапки пробежали по полу.

Начинается, подумал он. По спине дунул холодок, грудь сдавило.

Стой, спокойно! Ты, как-никак, ассоциат. Ты здесь уже побывал дважды и сумел вернуться назад. Ты не зря читал столько последние дни о неклассифицируемых манифестациях и правилах самообороны. Даже если оно прорвётся через круг – но нет, оно не прорвётся. Техники круга писаны кровью и кровью же проверены.

Вениамин осторожно скосил глаза. Пламя в масляной лампочке дрожало и трепетало, словно под ветром; шорохи и шевеления за спиной; а вот и знакомое шур-шур-бум.

Заскрипели двери. Что-то звякнуло в стороне окна – точно железная задвижка; и Вениамину сразу же вспомнилась странная небольшая дверца, на манер печной, что они с Алисандой видели, оказавшись тут впервые.

Шорох, шипение, перестук коготков.

Спина Вениамина покрывалась пóтом, несмотря на воцарившийся в «анатомичке» холод. Он не мог обернуться, так и застыл на корточках возле нижней полки.

Круг. Я же выстроил отпорные чары. Самые что ни на есть проверенные, именно на «неклассифицируемых манифестациях». Я ничего не добавлял – я…

Страх мешал думать, мысли путались. Затряслись руки.

Я не побегу, твердил он себе, как заведённый. Мы уже улепётывали дважды, дважды бросались наутёк – всё. Сегодня я остаюсь. Я же сам говорил Санди – они (кем бы эти они ни оказались) «просто пугают». Поэтому не оборачивайся, милсдарь ассоциат Вениамин Скорре. Твою спину защищает круг. Делай дело.

И он делал. Под аккомпанемент шуршаний, вздохов, шипений и шорохов, изо всех сил стараясь не смотреть назад (почему-то это казалось очень важным, а Вениамин уже привык доверять в такие моменты интуиции), он перебирал книги на пыльных полках. Методично, ничего не пропуская, одну за другой. Виски, лоб, спина, ладони – всё взмокло от пота, однако в мешке прибавлялось книг, а в записной книжке – названий. Из них порой тоже можно немало извлечь.

Кроме уже упомянутой Ad Practicam Necromantiæ, нашлись и другие книги, именно основополагающие.

«Начальные практики работы с кадаврами», «Основы практического зомбирования», «Анимированные конструкты от начала до конца». Их было немного, но они были.

«Некроэпизоотия – практическое наставление младому магу, долженствующему селян добрых оборонять» – видать, что-то совсем древнее, судя по архаичному стилю.

Туда, в мешок их все.

Так, мало-помалу, он вновь добрался до склянищи с заспиртованной головой.

Остановился, тяжело дыша. В блестящей поверхности ничего не отражалось – аудитория за его спиной была совершенно, девственно пуста.

А шорохи и шёпоты продолжались. И волоски на шее Вениамина вставали дыбом.

– Ты хотел мне помочь, – проговорил он вполголоса, глядя прямо в бельма на слепых глазах. – Ты показал, что случилось с тобой на этом столе, так? И помог найти книжку… и… это ведь был ди Фелипо, который сделал это с тобой?

Но голова уже не ответила – какие крохи сил и жизни оставались, были потрачены.

Судя по негодующему шороху, вернее, шорохам, за спиной Вениамина сплетались разом множество змей или шевелили-ворошили лапками полчища огромных тараканов пополам с крысами. Однако, кроме звуков, ничем иным они себя не проявляли, и молодой чародей приободрился. Пусть он не знает, что это такое, но отпорная черта держит.

Мешок наполнялся очень быстро. Теперь надлежало оттащить его к окну и там оставить. Аудитория надёжно перегорожена, аппарациям через отпорную черту не проникнуть, так что…

С душераздирающим скрипом – словно крик терзаемой жертвы – отворились створки. Ворвался порыв холодного ветра, словно из глубокого погреба, затхлого, воняющего плесенью.

Шур-шур-бум. Ударило в пол что-то тяжёлое, словно деревянный посох.

Вздрогнула уродливая башка в спиртовой банке, слепые глаза широко распахнулись. Застыли, узкие вертикальные зрачки стянулись в тонкие линии.

Десятки голосов вдруг зашептали, забормотали разом, но доносились они приглушённо, словно из дальней дали. Слов не разобрать, но чувствовалось в них одно – смертные ужас, тоска и мýка.

Вениамин вжался в книжные полки, крепко зажмурился. Не оборачивайся, не смотри. Это неважно. Важны лишь книги в твоём мешке, и их надо вынести отсюда.

Опрокинулась и покатилась по полу лампа. Жёсткий отрывистый звук, словно кости застучали. Затхлое, наполненное пылью дуновение ворошит волосы на затылке, в негромком свисте-выдохе слышится сдавленная, не могущая вырваться из-под спуда ненависть.

Они не могут прорваться, не смогут никогда, твердил себе Вениамин. Я всё сделал правильно, я ни в чём не ошибся; он знал – малейшее сомнение в себе, в собственных способностях, и ужас вцепится в него ледяными когтями, и уже никогда не отпустит.

Однако руки слушались плохо, пальцы тряслись, в глазах всё плыло, и путались буквы на корешках томов. Не выдержав, Вениамин опустился на одно колено, тяжело дыша; держать страх за спиной никак не получалось.

Рано или поздно всё равно придётся обернуться и посмотреть ему в глаза.

Резкий удар холодного ветра, наполненного запахом тления. Вениамин охнул от неожиданности, но странным образом это помогло – он обернулся.

Кто-то хорошо сказал, что любой ужас страшен только лишь своей неописуемостью, потаённостью, намёком; когда же стоишь с ним лицом к лицу, даже перед самым жутким чудищем, включается совсем другое.

Вениамин ожидал увидеть… Нет, неправда. Он не знал, чего ожидать.

Первое, что бросилось в глаза – клубящийся плотный туман не туман, дым не дым, марь не марь: сероватая, желтоватая, коричневатая, словно взметённая копытами пыль на пустынной дороге где-то в южных владениях Империи Креста. То самое, что они видели с Алисандой, то, что так ловко проглотило огнешар чародейки.

А у самой отпорной черты, рядом с тщательно вырисованными дугами и хордами, суетился, мелко суча лапками, целый рой мелких, с мышь величиной, существ: нет, не существ – костяков!

Вениамин сглотнул. Анимированные остеоконструкты, «ожившие скелеты» считались одной из главнейших бед при некроэпизоотиях. Почему и отчего – чародей не знал, в книгах, что он успел просмотреть, детальных объяснений пока ещё не встретилось.

Он заставил себя вглядеться – нет, это не мышки. Существа состояли из множества костяных фрагментов, а не из целых скелетов. Вместо черепов – их подобия, сложенные их плоских пластин; глазницы – не отверстия в кости, а незакрытое теми же пластинами место. Создания казались сделанными из множества не им изначально принадлежавших частей, сделанными искусственно – Вениамин замечал ровные срезы и скосы, явно просверленные отверстия, куда вставлялись другие костяные фрагменты.

Соединялось всё это свитыми жгутами сухожилий, потемневших, казавшихся иссохшими – но нет, они по-прежнему работали, гнулись, тянулись и связывали.

Тварюшек собралось тут, пожалуй, до сотни. Они суетились, тыкались пластинчатыми головами, и отпорная черта вспыхивала зеленоватыми быстро тающими искорками. Создания подскакивали, вздрагивали – будто трясли обожжёнными носами, хотя никаких носов у них не наблюдалось – однако не отступали.

Где-то хлопнула невидимая в клубах коричневатой мглы железная дверца, звякнула щеколда. Словно получив неслышимую команду, костяные создания мигом перестроились, сбиваясь в плотную кучу, и начали выстраивать нечто вроде живого (точнее, неживого) моста над рунами отпорной черты. Они ловко цеплялись одно за другое, кости расходились, жгуты сухожилий распускались сами собой, связываясь миг спустя уже по-новому. Это походило на причудливую механическую конструкцию работы искусного мастера, и Вениамин даже не сразу сообразил, что эти создания пытаются сделать. Черту не перейти, не перепрыгнуть и не перелететь, на то она и черта. Она поднимается высоко вверх, на десятки футов, и никакие эти ухищрения не помо…

Костяные тварюшки словно окунулись в облако зеленоватых искр. Отпорная черта засверкала, будто нарядная разукрашенная ёлка, какую ставят на празднование Спасителева Рождества; запахло палёной костью.

Вениамин глядел на эту иллюминацию, едва не разинув рот. Доселе он подобное видел только единожды, на практических занятиях по «отражению враждебных аппараций», но та «аппарация» была сотворена искусственно и больше походила на управляемую иллюзию, отпорная черта состояла всего из пяти рун и трёх фокусирующих амулетов; всё прочее студиозусы Академии изучали исключительно теоретически.

Искры сыпались, ударялись о пол и гасли; казалось, за этим можно спокойно себе наблюдать, но Вениамин вдруг с ужасом понял, что искры не просто гаснут, но, пусть и понемногу, подтачивают вычерченные фигуры, размывая сопряжения линий и строгие контуры отражающих рун.

Они точно знали, в каком месте надо попытаться прорвать завесу. Может, чувствовали, а может, кто-то ими попросту управлял.

Проклятье! Первой мыслью Вениамина было кинуться и начать подправлять теряющие стройность и чёткость линии; хорошо, вовремя спохватился. Если отпорные чары пришли в действие и отражают чьё-то воздействие, вмешиваться в них уже никак нельзя.

Можно только добавлять новые рубежи обороны. В этом – величайший недостаток наговорных кругов и вообще начертательной магии.