Черный Баламут. Трилогия

* * *

…Шесть человек шли через Гималаи.

Пять стариков и одна темнокожая старуха.

По осыпям и ущельям, карабкаясь на крутые склоны, сбивая ноги в кровь, умываясь из ручьев, питаясь кореньями, запекая в глине редких ящериц, оставляя на шипах ююбы клочья одежд, — на север, на север…

В сторону жизни.

И за упрямцами мелко семенила лохматая собачонка, увязавшаяся следом еще от земель киратов.

«Пешком в рай? — неслась по их пятам молва, неслась и расшибалась вдребезги о равнодушный монолит гор. — Безумцы? Святые? Подонки? Герои?! Где Польза, ответьте?! — где же Польза?!»

Шестеро людей брели через Гималаи, не вслушиваясь в эхо Великой Бхараты.

На очередном привале вместо одного костра пришлось зажечь два, и этой ночью никто так и не сумел заснуть, слушая вой лохматой бескорыстной плакальщицы.

Дальше шли пятеро.

Пятеро мужчин.

Пятеро вдовцов — и одна собачонка.

Еще через неделю погиб первый из близнецов: отравился эрака-травкой, чьи сочные стебли жевал тайком, отстав от спутников. Второй близнец до самого вечера нес труп на руках, только рыча на уговоры остальных, и все казалось: он несет самого себя, свою душу, зная, что без нее умрет и он.

Так и случилось, когда руки отказались тащить скорбную ношу.

На погребальные костры не оставалось сил, и дальше пошли трое.

Следом бежала собачонка, тоскливо скуля.

Когда горный барс рухнул на спину тому, в чьих кудрях седина до сих пор соперничала с белизной хлопка, — старик, извернувшись, мертвой хваткой вцепилс зверю в глотку, и они катались по щебню под заливистый лай, пока самый широкоплечий из бродяг не обрушил каменную глыбу на затылок хищника.

Когда барса оттащили, под ним улыбался счастливой улыбкой мертвец с распоротым животом.

Широкоплечий умер вечером, в пещере, где двое остановились на ночлег.

Умер просто так: сел в углу и перестал дышать.

Еще через три дня сердце Гималаев, которое не скоро назовут Шамбалой в честь небесной коровы, раскрылось перед последним и собакой.

О дальнейшем сохранится мало. Скажут, что дверь от земли до неба встала перед путником. Скажут, что створки ее были распахнуты настежь, но проход загораживал грозный привратник. Добавят еще, что, глянув привратнику через плечо, путник увидел рай и ад, и враги его были в раю, а братья с женой — в аду.

Этому удивительному событию найдутся сотни толкователей, они рассмотрят сей факт с сотен разных точек зрения, но толкователи и точки зрения — это немногое, в чем мы не испытываем недостатка.

— Пропусти, — склонил старик голову перед вечно молодым привратником. — Я помню тебя: ты — сын Наставника Дроны… ты — ночной убийца. Пропусти меня, пожалуйста… или убей еще раз. Я больше не могу здесь.

Серые глаза привратника уставились на лохматую собачонку, что терлась у окровавленных ног старика.

— С собакой в рай? — был ответ, а может, только ветер просвистел в ущелье. — Проходи, несчастный, но ее оставь здесь.

И тогда взгляд старика, кого давным-давно звали Царем Справедливости, вспыхнул былым огнем.

— Нет, — покачал он головой и присел на ближайший валун, ибо изношенное тело отказывалось служить, ибо шестьдесят лет отныне считались возрастом дряхлости. — Мы дошли вместе и вместе пойдем дальше. Или останемся здесь. Хотя… спроси у нее, сын Наставника: может быть, она захочет пойти сама? Спроси, пожалуйста, и я с радостью уступлю дорогу псу…

Высилась дверь от земли до неба, лохматая собачонка жалась к ногам Царя Справедливости, и слезы текли по каменному лицу привратника.

А вокруг смыкались Гималаи.

До ближайшего конца света оставалось четыреста тридцать две тысячи лет.

Пустяк в сравнении с вечностью.

Декабрь 1996—ноябрь 1997г.