Мой сосед отпускает

У Ковжека не было столько.

Плясали лица. Радостно улюлюкали.

***

Кларенс кое-как отполз, прижимая руку к горлу. Между пальцами текла кровь, но особенно больно не было, только страшно.

Не вампир, думал, только бы не вампир.

Но нет, укусивший вампиром не был: разглядел, когда отполз подальше и хорошенько потряс головой. Творилось что-то ужасное, слишком быстрое, чтобы было понятным. Но укусивший, который не вампир, оказался знакомым, оказался страшным противным соседом. И выглядел так, будто сейчас умрёт.

Кларенс кое-как, пошатываясь, поднялся. У него в сумке на велосипеде были фонарь, аптечка и бутылочка мёда. Он подумал, что всё это сейчас пригодится. Наверно.

— Эй?!

Сосед поднял взгляд. Глаза у него были пустые чёрные провалы. Кларенс такое уже где-то видел. Видел, не мог вспомнить, но вроде как понимал, что и зачем. И что времени нет, нужно соображать быстрее.

А когда нужно быстрее, Кларенс вечно нелепо теряется, суетится, всё роняет, бестолковый человек, всё забывает и путает!..

Всё теряет и упускает.

Да сосредоточься же!..

***

Хороводом кружились и радовались, и им было плевать, как всё ужасно и что, радуясь, они с собой утянут тут всех, может даже — весь квартал.

— Прекратите. Хватит. Пожалуйста.

Потому что они были, конечно, правы в своём ликовании, а Ковжек — не прав. Он всегда цеплялся в работе за свою правду и правоту, а здесь их у него не было и в помине.

***

Кларенс всегда был плох во вс ём, что не касалось бесов, поэтому-то и сидел в своей квартире. Плох во всём, что нужно быстро, умно и смело. Он вообще трус.

И руки у него так тряслись, что он выронил сумку, потом — аптечку, а напоследок — бутылочку с мёдом, и та разлетелась, плеснув по мостовой. Он вообще не соображал, а кровь всё сочилась и капала ему на руки.

Он. Он. Он дурак, зачем ему всё это…

Но всё ж таки. Сосед был страшен, тени были страшны, кровь капала… Он упрямо сцепил зубы и сосредоточился… Он потянулся к соседу, протянул ему руку.

И зажег фонарик. Желтый старомодный свет хлынул.

— Эй.

И оказалось, что это всё — всего лишь подворотня. Мусор, стены, исписанные неприличными словами, старый кирпич. Отвратительно, но вроде и сам не умер, как Кларенсу до того показалось, и сосед жив. Жив и даже цел. По крайней мере, все, кто живы, живы и остаются.

— Эй. Сосед? Ты в порядке?

Сосед был всё так же страшен, но уже понятен.

— Помочь чем?

Главное, понял, здесь — фонарь. Вот его не уронить.

***

Мать говорила: кто не работает, тот не ест. Не ест, не спит, не живёт. Работай.

— Эй?

Мать говорила: работай, не думай, не суди, не решай. Тебя сюда не думать поставили. Работай.

— Эй.

Откуда свет?

Моргнул. Фонарик, надо же. Вот в этом всём, и вдруг фонарик. Нормальный, человеческий.

— В… в порядке.

Камень старого города, который гудит — он и не такое видал и не треснул. Стоит. Выполняет свою работу. Иногда много и не надо. Даже вера в себя и правоту не особенно нужна.

Достаточно, чтобы протянутая рука была теплой и живой.

Ковжек решительно выпрямился и эту тёплую руку оттолкнул. Достаточно, что она есть.

Мать говорила: работай, раз таким родился. Нужно было, конечно, использовать презерватив, но так тоже неплохо вышло.

Этот забытый знакомец сказал:

— Эй. Помочь чем?

Дело прошлое, сто лет уже. Страшно ведь не умереть, а умирать вечно. Поэтому работа таких, как Ковжек — перевести через порог. Не обязательно хватать липкие пальцы. Не обязательно работать руками без перчаток, кожа к коже. Его никто не просил прощать или утешать, он тут не чтобы думать поставлен. Иногда можно просто пнуть и на том свою работу считать сделанной. Руки тряслись.

— Иди уже. Что бы там ни было, здесь всё равно ещё хуже, а?

Тяжело. Как же иногда тяжело.

Но он в который раз привычно сосредоточился. Светили фонариком, руки с фонариком тоже дрожали, тряслись от страха и усилия, но не отпускали, и свет не гас. Всем примерам пример…

— Мне платят за то, чтобы сказать тебе: ты умер. Умер, всё. Пора уходить.

Потянулся, выпрямился, вложил себя и свою силу, вместе с городом поднялся, как делал уже тысячу раз, и наконец — отпустил. Лопнуло всё, что было натянуто. Лопнуло, разлетелось и полегчало.

Вот.

А всего-то делов. Тени только раздраженно заохали и заверещали, но смирятся. Им тоже бы пора уже уходить.

***

Батарейка садилась, фонарик почти погас.

Как-то получилось, что они с соседом сидели в подворотне, воняющей блевотой, мочой и кровью, вцепившись друг в друга, как утопающие в спасательный круг.

Кларенс ещё во что-то липкое вляпался ко всему. Наверно, в мёд.

О. И жались к ногам краснохвостые бесы, далеко не убежали. Или, может, мёд унюхали. Или сильно перетрусили.

— Испугались города, а? — ласково спросил их Кларенс.

А сосед хрипло рассмеялся и сказал:

— Вот оно что. Спасибо. За мной не заржавеет. Ну, если умрёшь, помогу.

Кларенс нахмурился.

— О.

Начинался рассвет, тени недовольно расползались, а дождь закончился.