Божественные сказки

— А не тот ли это мельник, что клети и силки в лесу на зверьё расставляет? Да пушниной более других приторговывает? — прищурилась ведьма.

— Тот, Аглая. Только батюшка негодовал люто, что последнее время ни одного зайца или лисицы в силках нету.

Ведьма кивнула, мол, так и должно быть.

— А не тот ли это кузнец, что подмастерьев своих плетьми учит так, что их крики моих птиц перепугали?

— Тот, Аглая. Поговаривают, что он не только подмастерьев хлещет, что и жена его от тех плетей померла. Не родила ему сына, так и забил её до смерти.

Снова ведьма кивнула.

— Быть по сему, приходи ко мне завтра. Найди дерево от земли расколотое и к небу сросшееся. Пройди через тот разлом да шагай по тропе. Никуда не сворачивай, назад не поворачивай. Как дойдёшь до моего дома, кликни меня три раза. А пока ступай за сойкой, она тебя выведет.

Вышла Варя из лесу, посмотрелась в реку. Ни следа от слёз не осталось, платье чистое, будто снову, а не в речном песке и грязи. Казалось Варе, что и полдня не прошло, как она к реке пришла и от Аглаи ушла, а на небе заря утренняя. Выходит, ночь уж минула. Зашла деваха домой, думала, станет матушка на неё браниться, мол, дочь незнамо куда делась. А матушка кинулась ей на шею, кричит: «Пропал батька наш! Как вчера в лес ушёл, так и не вернулся!».

И смекнула Варька, что без ведьмы тут не обошлось! Ринулась она обратно в лес. Ведьма на завтра звала её, а утро уже вовсю разыгралось. Нашла она дерево, как Аглая описала. Нырнула в раскол ствола, помчалась по тропе, не оглядываясь. Возле дома ведьмовского трижды крикнула: «Аглая, Аглая, Аглая!».

— Чего вопишь, оглашенная? — вышла ведьма из-за куста. Взгляд изумрудных глаз суровый, платье из листвы в пол, корона из ветвей.

— Батька мой в лесу пропал!

— Ах, это… тут, он. За мной иди, — поманила ведьма Варю ладошкой.

Вышли они на поляну, а там клеть стоит. В клетке заяц мечется. И ухо у зайца одно порвано, точно у Варькиного отца. Бухнулась девица на колени.

— Это что же, Аглаюшка? Неужто батюшка мой? Да как же это?.. Зайцем-то? Это ж, ты его в клетку-то?

— Я. Лисы его от самой опушки по моей просьбе гнали. До самой этой клети, которую он сам и ставил. А что? Жаль тебе его? Он же тебе житья с любимым не даёт! По что его жалеть?

— Так-то оно так, так ведь батька он мой, родной. Трое нас сестёр да брат младший. Никогда мы не голодали, никогда он нас не обижал. Жадность ему порой глаза застит, так ведь не со зла он. Для семьи. Я его уговорю клетей больше не ставить, и Николка ему понравится. Работящий он, хороший, незлобивый. Не отдаст он меня старому кузнецу. Только верни батюшке облик человеческий, — сложила деваха руки в молитвенном жесте.

— Ну, коли так, быть по сему!

Хлопнула ведьма в ладоши, закружила вокруг клети с зайцем. Пропала клеть, а на месте зайца стал мужик. Росту высокого, борода, волосы седые. Не хилый, не грузный. Ладный такой мужик. Задвинул дочь себе за спину. Надвинулся на ведьму.

— Батюшка, стой, Аглая меня от смерти спасла. Я ж топиться думала, она меня вразумила!

— Я тебе дам, топиться, дурёха! Ты, что ль, Аглая? — ткнул мужик в ведьму пальцем.

— Я! Как тебе в клети, в заячьей шкуре? По нраву? — хитро прищурилась ведьма.

— Да я тебе сейчас! — замахнулся мужик на ведьму кулаком. А ему в руку волк вцепился, два других из-за спины ведьмы выступили. Недобро так смотрят.

— Да я, это… Того… Понял я, понял! Чай, не дурак! — присмирел мужик.

— Самый настоящий старый дурак и есть! — обвиняюще ткнула в него пальцем ведьма. — Посмотри, что натворил! Дочь свою чуть до гробовой доски не довёл! Ты на себя глянь, поперёк дуба шире. И дочери твоей Никола приглянулся, ведь на тебя ж похож. Да и кто ценит зерно больше, чем хороший пахарь. Ведь каждое зёрнышко сам взрастил. Стал бы он тебе сыном, обучил бы ты его мельничьему ремеслу. Всё легче вдвоём, пока сын малёк совсем. Родили бы тебе они внуков. Жили бы в любви и труде. Это ли не богатство? А зверьё моё в клети зачем ловишь? Выйди в лес, как честный охотник. Или по нраву тебе было загнанным в прутьях сидеть?! Ты против зверя, зверь против тебя. Такую охоту чтят боги, такой порядок чуют звери, такой уклад храню я. А теперь отвечай, по что Варю кузнецу проклятущему пообещал?

Вспомнил мужик слова и слёзы дочери, пока ещё в клети зайцем сидел. Да и последние слова ведьмы в самое сердце его задели.

— Прости меня, дочка. И впрямь дурак я, как есть старый дурак. Жадность мне глаза застила. Кузнец мне сундук серебра обещал. Так и виделось мне, вторую башню мельницы нашей построить, жернова большие. Ох, дурак! Видел я, что моё решение Варьке не по нраву. Порывиста она, а как яриться начнёт, так с места не сдвинуть. Моя кровь! Но решил, перебесится девка. А оно вон как вышло. Правда она это… топиться хотела?

— Правда, мельник. Меня сама река к ней позвала. А мне никак нельзя от таких бед отвернуться. И кстати, мельник. Жадность тебя пожрала, как есть пожрала! Ну откуда ж у деревенского кузнеца сундук серебра?

Тут-то мельник и понял, что точно так и есть. Не может быть сундук серебра у кузнеца. А ежели и есть, не тот он человек, чтоб богатством таким за девку делиться. Будь та трижды пригожа, умна, умела и молода. Облапошили бы его. Дочь забрали, сундука не дали. Кузнец — человек лихой, и знакомцы у него есть среди разбойничьего люда. Схоронили бы они мельника в болоте, и дело с концом. И девка молодая в жёнах, и мельницу бы прихватили, и деревню бы всю под себя подмяли. Он ведь не только мельник, но и староста деревенский. И страшно ему стало от того, к какой беде жадность слепая привести могла.

— Да я не просто дурак!!! — Схватился мельник за голову. — Ох, жадный я простофиля! Где ж были мои умудрённые седины, когда я в то серебро поверил?! Ох, прости доченька! И ты, Аглая, прости. Прости убогого! Куда ж я глядел?! И что дочь спасла, спасибо тебе. Ни одной клети али силка не поставлю больше в твоём лесу. И деревенским не дам. Клянусь, тебе Аглая! — сверкнула молния над лесом, принимая клятву.

Довольна была ведьма, что мельник одумался. Довольна, что клятву дал. И обещал мельник, что состоится свадьба Вари и Николы, и пир будет горой, не поскупится мельник. И зазывал Аглаю на праздник. Ведьма ещё помнила, какими люди бывают, и принять приглашение не спешила. Попросила ведьма прислать к ней Николу. Уверила, что ничего ему не грозит, только помощь нужна. Слишком много зла кузнец принёс и пора ему ответ держать за всё, что натворил.

Пришёл к ведьмовскому дому на другой день парень. Плечистый, неболтливый. Видно, что не в словах он себя проявляет, а в делах и работе. Справный парень.

— Никола я. А ты Аглая. Варька сказала. Я… это… — уставился детина в пол, пятернёй затылок чешет. Спасибо тебе, за Варю. Вот.

— Не нравился бы ей, не отдала б тебе её. У себя в лесу оставила, — ухмыльнулась ведьма. И не поймёшь, шутит ли али всерьёз говорит. — А раз благодарен, сослужи-ка мне службу.

— Какую? — стало у него лицо ещё серьёзнее. Видно, ко всему готов, хоть руку на отсеченье дать.

— Да дело нехитрое. Возьми эту мазь. Отнеси её подмастерьям кузнеца. А с ней записку передай. Только всё надо сделать так, чтоб кузнец не увидел. А потом возвращайся к Варе, и живите счастливо. Вот и всё.

Парень расплылся в недоброй улыбке, понимая, что кузнецу каверза готовится. Он бы того кузнеца и сам, голыми руками… Да только больно лихие знакомцы у того кузнеца, как бы беды с деревней не вышло.

— Всё сделаю. Есть среди подмастерьев знакомец мой. Он грамотный, но хилый больно. От кузнеца ему больше других достаётся.

— Вот ему и передай, — одобрила ведьма, протягивая слюдяную шкатулку с мазью и пергамент. — И помни: никому боле об этом знать не надобно.

Задуманное тем временем исполнялось. Мазь ведьма дала заговорённую. Любые раны вмиг залечивает, сил придаёт. Пусть ненадолго, но до леса добраться хватит. О том в записке и писалось. Что ежели настрадались от кузнеца, хотите свободу получить, делайте как написано. Намажьтесь мазью, чтоб силы в теле воспряли, бегите к лесу. Не бойтесь погони с собаками, пусть гонятся. Сами себя в ловушку поймают. А невольников, чьи спины хлестали, кого рабами сделали, ждёт спасенье.

Никола всё передал, рассказал, кто послал. Подмастерья его знали. Передай кто другой, может и не поверили бы. Но ведьма верно рассчитала, что к его слову прислушаются. К середине ночи пришли в лес четверо парней, а с ними девушка. Оказалось, всё куда хуже, чем слухи сказывали. Все они были отроками-сиротами, скупленными кузнецом за медяки. Деваться им было некуда, и с ранами да цепями на шеях далеко не убежишь. Только мазь и дала им силы для побега. А девушка, замызганная и затравленная, приходилась кузнецу дочерью. Той самой, за рождение которой он свою жену плетьми забил. Ни слова она не сказала. Рассказали мальчишки, что кузнец её в подвале держал, когда работать не заставлял. А что ещё с ней в доме было, то им не ведомо, но ничего хорошего, уж точно. Приютила ведьма сирот, накормила, напоила целебными настоями и отварами. Пока управилась, подоспела к лесу погоня. Свора собак и всадники с ними. Беглецы задрожали, слыша лай и топот копыт.

— Не бойтесь, вы здесь останетесь. Никто вас не учует и не найдёт. А мне надо лес почистить, а то всякой гадости в него нанесло.

— Я с тобой пойду! — пылко заявил тот грамотный хилый юноша, которому Никола записку передавал. Посмотрела ведьма в отчаянные глаза мальчика. Свой счёт был у мальца, свой и по праву.

— Иди, только не отставай.

Развернулась тропа от ведьминых дверей к кромке леса. В пять шагов встала она перед самой погоней. Свистнула ведьма — и вышибли ветви всадников из седла, покатились все трое по земле. Разбежались лошади. Свистнула второй раз — собаки к земле прижались, на брюхе к ней поползли. Дала та добро, отпустила псов в лес. Остались перед ней трое разбойников-душегубов.

— Ну, малец, кто из них тот кузнец? — спросила ведьма, уперев руки в боки.

Указал паренёк на кряжистого мужика, что в центре стоял. Тот ножи достал, плеть размотал. Рыкнула ведьма, и стая волков уволокла двух других разбойников в чащу. Кузнец даже не обернулся. Кинулся он на ведьму с ножом, а только ни на шаг не приблизился. Бежит вперёд — хвать! — а снова на прежнем месте. А ведьма смотрит на него и хохочет.

— Ах, ты, паршивая девка! Ты у меня о смерти молиться будешь, а я тебе язык вырву! — орал кузнец, хлестая воздух плетью.

А ведьма всё смеялась, потом резко смолкла. Потянулись к кузнецу корни, связали ему ноги. Выхватили корни ножи и плеть, сковали руки. А мужик всё не унимался, бранился, вопил.

— Ты, — говорит ведьма, — плети любишь. Дай-ка я тебя порадую!

И стали корни сечь кузнеца. Один удар тот молчал, на второй закряхтел, на третий закричал, к десятому выл и плакал лихой человек, молил отпустить.

— А ты подмастерьев своих отпустил? Ты жену свою, загубленную, отпустил? — ухмыльнулась ведьма.

И стал кузнец каяться, увещевать, что понял он всё, что не станет он больше зла творить и подличать не станет. Всё, что ведьма скажет, сделает. Только бы та его отпустила. И сказала ведьма, что так тому и быть.

— Сделаешь одно дело, и я тебя отпущу, — смилостивилась Аглая.