Город спит, просыпается магия

* * *

Утром Пыш проснулся от хриплой песенки чуть ли не над ухом. Седой бомж сидел на небольшом бревнышке в углу комнаты и под первыми лучами солнца, что пробивались сквозь дыру в потолке, штопал какую-то тряпицу и еле слышно напевал под нос.

У стены валялась распотрошённая сумка. Вокруг были разложены и развешены разные тряпки – штаны, футболки, свитеры. Всё рваное такое и грязное.

Пока домовой хмуро разглядывал неряху, тот закончил шитьё. Довольный собой, убрал тряпку в сумку, встал, кряхтя, и вышел на улицу. Потоптался на входе, жмурясь от солнца, да пошёл прочь.

Выбравшийся следом домовой проводил его насторожённым взглядом.

«Неужели уходит? Слава предкам! Давай-давай, топай отсюда! Ходят тут…»

Седой скрылся за границей квартала, и Пыш облегчённо выдохнул.

«Вот теперь всё правильно! Теперь всё хорошо!»

Он привычно отправился на обход территории, радуясь поднявшемуся настроению. Светило солнце, чирикало дурное воробьё, и даже свалка вокруг больше не угнетала домового, не вгоняла в тоску и серость. Часами бродил Пыш по привычным тропкам, но в голове постоянно крутился седой.

«Что за наваждение такое? Словно бог Морок подшучивает», – временами встряхивал он кудлатой головой и шёл дальше, сердито вздыхая.

Ближе к вечеру домовой остановился на краю свалки. Там, откуда в город ушёл седой.

«Ну и где он шляется? Явно же вернётся, раз вещи оставил».

Пыш стоял, словно часовой, притопывая ногой. Чувствовал себя при этом глупо, но ничего с этим поделать не мог.

Наконец человек появился. Он медленно шёл в вечернем сумраке, почти не разбирая дороги, спотыкаясь о камни и выпирающие из земли корни. Седой слегка качался и зябко передёргивал плечами.

«Снова мёрзнет?»

Пыш быстро кинул под ноги человека Мягкую Тропу, помогая миновать весь хлам, рассыпанный по дороге домой, все ямы и обломки стен. Уже через пару минут седой был у своей ночлежки и с явным облегчением забрался внутрь.

Пришлось сделать в комнатке посветлее, разогнав потёмки по углам, чтобы мужичок не расшибся. Тот прошагал в свой угол и рухнул на доски, сжавшись в позу эмбриона. Забылся болезненным тошнотным сном, не заметив, как на его дрожащих плечах оказался старый плед. А чуть позже пришли светлые сны о детстве, о купании в прозрачном пруду и родителях, что молоды ещё и живы.

Новое утро началось с радостного вопля, заставившего Пыша подпрыгнуть от испуга. Седой с восхищением смотрел в открытую жестяную коробочку, полную иголок и ниток всех цветов. Он только что обнаружил её на нижней полке рассохшейся тумбочки в тёмном углу комнаты.

– Прям подарок небес! – восхищённо протянул седой, ковыряясь внутри находки длинным узловатым пальцем с обломанным ногтем.

А Пыш довольно ухмылялся, разглядывая человека.

Следующие часы человек перебирал свои тряпки и штопал дыры, подшивал обтрёпанные края и счастливо улыбался. А с ним невольно улыбался и домовой, сидевший неподалёку.

Так и повелось – по утрам седой уходил по своим делам, а вечером возвращался совсем измученный и покорёженный.

В доме у них появилась керосинка. Вещи седого Пыш постепенно отстирывал в ручье, что бежал недалеко от квартала, впадая в небольшое болотце.

Считал ли он седого своим новым Хозяином? Скорее нет. Просто так совпало, что два одиноких существа оказались вместе под одной крышей, выброшенные миром за борт. Они стали незаметно опираться друг на друга. Человеку требовались забота и уход. А эта привычная работа давала силы жить уже старому домовому. Дарила смысл существования.