Бог примет всех

— Бред, полный бред, — произнес он. — Бред больного человека. Не для того они брали власть, чтобы вернуть ее за пенсию.

— Вот и я, такого же мнения…

Выпив рюмку коньяка, Евгений встал из-за стола и сел за рояль. Подняв крышку, его пальцы нежно коснулись клавиатуры.

— Боже мой! Неужели это не сон, — произнес Евгений. — Море, солнце, рояль….

За окном сверкало яркое солнце. Мягко набегали на песчаный берег малахитово-зеленые морские волны. Легкий ветерок играя, запутался в шторах.

Утро туманное, утро седое,

Нивы увядшие снегом покрытые……

Неожиданно для всех пропел Евгений. Голос у него был красивым. Он словно баюкал всех в мелодии стихов. Нина, словно впервые услышала голос брата. Музыка словно дышала морским ветром, красочными и далекими просторами.

— Странно, как-то все это — война, море и музыка. Скажи мне, Женя, почему эта жизнь словно гниль. Почему, гниль может быть такой красивой. Заходишь в магазин, а там все пузырьки с духами разбиты, запах, кружится голова, а уходить не хочется и вдруг ты — ветер, простор, солнце…

Евгений посмотрел на сестру. Глаза Нины как-то не естественно блестели. Вдруг он увидел ее совершенно по-другому — бесконечно усталое лицо, умный и пронзительный взгляд, прекрасные густые волосы…

«Как выросла, сестренка. Ты стала настоящей красавицей», — первое, о чем подумал он, продолжая рассматривать красивое девичье личико.

Он встал из-за рояля и стал застегивать ворот кителя.

— Мне пора, мама, — произнес он. — Простите если что не так. Вот играл и думал, вернусь или нет? Обойдет ли меня смерть или нет?

Мать заплакала. Он обнял ее за плечи и прижал к своей груди.

— Женя! Ты хоть награды сними, мало чего, — тихо попросил его отец.

— Нет, папа. Я их заслужил на войне и мне не стоит их стесняться.

Они вышли из дома и направились к центру поселка, где Евгения должен был ждать экипаж.

***

Катерина вошла в штабной вагон и, сняв с головы кожаную фуражку, со злостью швырнула ее на стол.

«Как он мог гарантировать белым жизнь, раздраженно думала она. — Мы должны их уничтожать и уничтожать, всех до последнего буржуя. Да и сам Ленин не доволен этим решением Фрунзе. Слюнтяй, не мужик, а баба! Куда им деваться из Крыма? Кругом море и мы».

В купе заглянул вестовой, молодой парнишка лет восемнадцати, одетый в английский военный френч, галифе и коричневые кожаные сапоги.

— Товарищ председатель, ваше приказание выполнено. Арестованные враги доставлены, — произнес красноармеец.

Она не сразу поняла о ком идет речь. Она наморщила свой лоб, размышляя над словами вестового.

— Раз доставлены, говоришь, тогда заводи! — приказала она ему и села в кресло.

Конвоир толчком руки завел двух матросов в купе. Судя по лицам, они были изрядно напуганы. О женщине, что сидела за столом напротив их, ходили настоящие легенды. Ее жестокость была известна всем бойцам 13-ой армии.

— Что скажите, орлы? Погуляли? — обратилась она к ним. — Хотели все выпить, однако, не получилось…

— Пьяные мы были, гражданин председатель, не помним, — произнес один из матросов. — Как сказать, отчета себе не отдавали…

Катерина улыбнулась. Ей нравилось чувствовать в себе и обвинителя, и защитника, и просто Бога, который легко может подарить или отобрать чужую жизнь. Она встала из-за стола и подошла к стоявшим перед ней матросам. Она пристально посмотрела в глаза матроса, отметив про себя красоту его больших глаз, сильного и мощного торса. В какой-то момент она поняла, что в ней начинает закипать женская страсть, которая могла выплеснуться из нее в каждую секунду. Она провела рукой по его груди и, отвернувшись, направилась к столу.

— Отчета, говоришь? — переспросила она их и взяла в руки донесение, написанное командиром сводного полка матросов.

Она снова, молча, посмотрела на матросов, с лиц которых не сходила маска страха.

— Докладываю, матросы Семенов и Черненко, будучи в состоянии опьянения распяли на церковных дверях настоятеля монастыря, а восьми инокам, обнаруженных в кельях, отрубили правые руки, а затем, устроили пьянку с девками, прямо в алтаре храма, — зачитала она рапорт командира полка.

Катерина отложила бумагу в сторону.

— Зачем же вы им отрубили руки? — спросила она их. — Что молчите? Может мне тоже приказать отрубить вам руки?

Один из матросов упал на колени. Второй, по-прежнему стоял и с вызовом смотрел прямо в глаза председателя ЧК.

— А чтобы не могли креститься, — произнес матрос. — Вы же сами говорили нам, что религия — опиум для народа.

Катерина усмехнулась. Ей явно понравился ответ матроса. Она еще раз взглянула на него. По ее лицу пробежала едва заметная усмешка.

— Вот тут ваш командир просит расстрелять вас, — как бы, между прочим, произнесла она, — наверное, он прав. Вот он пишет, что священник был очень уважаемым человеком и ваш поступок может настроить народ против Красной Армии.

— Простите нас, — ответил все тот же матрос, сверля ее своим взглядом. — Попы, буржуи всякие — враги трудового народа и мы это сделали не потому, что это был священник, а потому, что он был врагом Красной Армии, врагом нашего пролетарского государства.

— Смело, однако, — произнесла Катерина и крикнула конвоира.

Тот вошел в купе и застыл у двери. Катя, взглянув на него, велела ему позвать к ней командира полка. Минут через пять в купе вошел мужчина. Он был широк в плечах. Черные форменные брюки были расклешены. Под черным бушлатом виднелась тельняшка.

— Вызывали, товарищ председатель? — спросил он ее, а затем перевел свой взгляд на своих бывших подчиненных, которые, молча, ожидали приговора.

— Проходи, Алексей Фомич, проходи, — на распев произнесла Катя. — Вот разбираюсь с твоими бойцами. Скажи мне, Алексей Фомич, ты случайно не из семьи священников или буржуев?

Командир полка вздрогнул и с удивлением посмотрел на председателя ЧК, словно впервые видел его. Краска залила его заросшие щетиной щеки. Ее вопрос, похоже, застал командира полка врасплох. Он с шумом проглотил слюну.

— Нет. Вы же хорошо знаете, товарищ председатель, что я из рабочих, — как-то не совсем уверено произнес командир полка, стараясь угадать, куда клонит женщина. — Я на флоте с 1916 года…

— Вот тогда скажи мне, Алексей Фомич, являются ли врагами для «красной России» священники, буржуи другие царские недобитки? Что молчишь? Отвечай!

— Да, — не совсем уверено ответил командир.

— Тогда, что это? — произнесла Катерина и рукой указала ему на рапорт. — Что это? Кого ты обвиняешь в убийстве? Красных матросов? Которые готовы отдать свою жизнь за идеи революции. Нехорошо. Идет война, а вы распустили слюни, как гимназистка. Вы должны понять и усвоить одно, или мы их, или они нас.

Лицо командира полка побледнело.

— Бойцы революционной армии — не бандиты. Мы не можем убивать ни в чем не повинных людей, — произнес командир полка. — Вы же сами сегодня были на совещании у товарища Фрунзе. Разве вы не слышали, о чем он говорил? Разве вы не согласны с ним?

Катерина усмехнулась. Она поняла, куда клонит Алексей Фомич.

— Слышала, — ответила Катя. — А вы слышали, что говорил по этому вопросу товарищ Ленин? Не слышали, а я — слышала. Поэтому, развяжите руки этим матросам…. Чем меньше врагов мы оставим за своей спиной, тем меньше будет у нас потерь.

Командир, молча, взглянул на председателя ЧК армии и, развернувшись, вышел из купе.

***

Сотня кавалеристов под командованием поручика Варшавского спешилась в небольшом лесочке, что тянулся вдоль железнодорожного пути. Было темно, накрапывал небольшой дождичек, тихо ржали кони. Евгений, молча, передал удила своего коня ординарцу и знаком руки подозвал к себе подъесаула казачьей сотни.

— Петр! Успех в ваших руках. Пусть ваши пластуны снимут часовых у красных. Смотри у меня, чтобы было тихо, без шума.

Есаул улыбнулся. Ему было лет около сорока, и он был хорошим рубакой.

— Все понял, ваше благородие. — Козырнул казак и буквально растворился в темноте.

Варшавский достал из кобуры «Маузер» и проверил обойму. Убедившись, что тот полон патронов, сунул его обратно в деревянную кобуру. Сегодня утром разведка донесла, что на станции Лозовая стоят несколько штабных вагонов красных, принадлежащих тринадцатой армии. Было принято решение осуществить налет на станцию.

— Господин полковник, — обратился к командиру полка Варшавский. — Позвольте мне возглавить этот рейд.

Полковник с интересом посмотрел на Евгения.

— Что с вами, поручик? Что за просьба?

— Разрешите мне возглавить этот рейд. Я вас очень прошу, — снова обратился к нему поручик.

— Хорошо, Варшавский. Бог с вами…. Я смотрю, вас так и тянет в бой. Не смею вас держать.

Евгений щелкнул каблуками и вышел из кабинета. Сейчас, присев на пенек, он почему-то подумал о Катерине.

«Как он поступит с ней? Сможет ли убить или нет? — размышлял он, прислушиваясь к звукам, доносившимся со станции. — Убить? Сколько крови на ее руках, а она бы смогла, убить его или нет? Наверное, да, а вот он до сих пор колеблется в своем решении. Так не обманывай себя Варшавский, ведь ты только из-за нее напросился в этот рейд, а сейчас вот сидишь и гадаешь, как тебе поступить в случае ее пленения».

От размышлений его оторвал голос подъесаула:

— Господин поручик, дозоры красных уничтожены, путь на станцию свободен.

— По коням!

Через пять минут тишину ночи разорвали взрывы гранат, пулеметные и винтовочные выстрелы. Из вагонов выскакивали полусонные красноармейцы, которые моментально падали наземь под шашками казаков. Несколько вагонов загорелись. В красном мареве пожара на небольшом станционном пятачке метались обезумевшие от страха люди. Из горевшего вагона, в белом исподнем выскочил мужчина с «Маузером» в руке. Он сделал два выстрела и двое казаков повалились на землю. Евгений сначала сбил его с ног конем, а когда тот захотел подняться, ударил его шашкой. Мужчина схватился руками за голову и повалился на землю. Вскоре все закончилось….

Казаки согнали в кучу пленных красноармейцев. Одного из них, одетого во флотскую форму подвели к Варшавскому.

— Кто ты? — спросил его Евгений. — Скажи, много ты людей положил?

— Я командир сводного полка балтийских матросов.

— Большевик?

— Да, — коротко ответил матрос. — Что вас еще интересует? Убивал ли я офицеров и казаков? Убивал… Я бы и тебя не пощадил, рука бы не дрогнула…

Варшавский усмехнулся.

— Для чего эта бравада, матрос? Если скажешь, что не боишься смерти, я все равно тебе не поверю. Смерти боятся все — ты, они. Человек живет лишь один раз и второго раза не бывает.

Матрос улыбнулся. Улыбка получилась какой-то не естественной, натянутой.

— Для чего вы меня спрашиваете о смерти? Я не думаю, что вы хотите мне подарить жизнь? Так давайте, кончайте меня, не тяните время, а то, что жизнь человеку дается лишь однажды, я знаю. Меня еще вспомнят товарищи, а вспомнят ли вас?

— У меня один вопрос. Скажи, где ваш главный чекист? Она должна была быть здесь, на станции.